На входе в Диснейленд рыдал ребёнок. Девочка-подросток лет 10−13. Горько, безутешно, невыносимо. Семья потеряла билеты. Хотелось бы проскользнуть мимо на этом празднике жизни, но толпа на входе к вечернему шоу двигалась небыстро, и потому я совершенно не знала куда себя деть. Растерянная мама и грубый, одёргивающий, жёсткий отец. Вдумайтесь: приехать на встречу к мечте, быть у самой двери и не попасть. Роковая случайность. Ничего нельзя изменить. Простые и понятные чувства, как мне казалось. Ан нет. Папа достал весь чудовищный арсенал аргументов почему девчушке надо немедленно заткнуться. Это «стыдно», «люди смотрят», «никто сейчас не подпрыгнет, чтобы купить билеты», «хватит издеваться над нами». Эпитеты, которые прилагались к ребёнку, маркируемого эгоистом и разбалованным чадом, я опущу. В паре, кстати, был ещё один подросток, явно постарше, который отстранённо наблюдал эту сцену, не испытывая ни сочувствия ни сожаления по отношению к сестре. Видимо, пацан уже хорошо выучил свой запрет на чувства, а эмпатия в нем умерла, не успев родиться. И тут мужчина приводит ошеломительный по своей правде и глубине аргумент:
— это я покупал билеты. это мои деньги. это я должен рыдать, а не ты. не твоё — не рыдай. я же вот не рыдаю!
И мне душно захотелось сказать мужику: «А ты возьми и прорыдай. Это ведь и твоя потеря. Это грустно, обидно, несправедливо. И тебе тоже обидно. И это нормально. Я даже дам тебе чистые салфетки, поглажу тебя по голове и принесу воды, только прекрати сейчас делать то, что ты делаешь с ребёнком.»
А потом я подумала, что, возможно, он не понимает, что он делает. Ему выдали в роддоме маленький кулёчек счастья, а инструкцию не приложили. И он делает и говорит то, что делали и говорили его родители, и в нем поднимаются все те самые, его невыплаканные слезы, которые не доходя до сознания превращаются в ярость и агрессию. И мне жаль. Но. Если бы это было возможным, и мужик бы по-честному разрыдался впервые за многие десятки лет, выпустил пар и обмяк, я бы подсела рядом. И рассказала бы такие простые и такие важные вещи, которые почему-то не рассказывают, когда выдают отцам детей:
Послушай, мужик, все чувства живут в теле. Тело и чувства очень тесно связаны. Не веришь? Это потому что ты, как любой взрослый, уже почти себя не слышишь. А вот если мы возьмём маленьких деток, то увидим совсем другую картину. Годовасики, трехлетки — они совсем другие, чем мы. Смотри, малыш испугался и тут же сжался. Страх поселился в его теле и немедленно сковал его целиком, заставил закрыться, присесть на корточки. А вот малыши смеются, смотри, они делают это всем телом. Это потом общество научит их фальшиво улыбаться, когда не хочется, и сдерживать смех, когда очень хочется. А вот у малявки отняли игрушку, и он в ярости топает ногами и швыряет песок. Это ярость. Нормальная такая ярость, обычная. А есть печаль, безутешность, горе — все они проходят через наше тело тоже. И детки плачут, тоже всем телом, передергивая плечами и ловя воздух ртом. Понимаешь, мужик, это нормально, так задумано природой, когда тело проживает чувства. Тело проводник, в нем ничего не должно застревать. Появилась какая-либо энергия, прошла через тело, переработалась, утилизировалась. Нормальная такая схема. Рабочая. А то, что взрослые запрещают детям выражать и проживать чувства, особенно неудобные для взрослых, это очень и очень плохо. Потому что ты наверняка помнишь из курса физики, что энергия не исчезает в никуда. И если не давать выход чувствам и эмоциям, то они застрянут в теле. Большим напряжением и большими неприятностями. Про психосоматические заболевания ты наверняка слышал? Вот, все начинается с этого, с родительского послания «заткнись». Можно выдрессировать ребёнка не плакать, но нельзя выдрессировать живого детеныша не чувствовать. Страх перед родителями, не принятие ими неудобных детских чувств, приводит к тому, что ребёнок научается не чувствовать, а если быть более точной в формулировках, то научается не соединяться со своими чувствами. Есть такой мудрый психический механизм — расщепление, когда я отдельно, а чувства отдельно. Если в семье очень страшно предъявлять чувства, то лучше их хорошенько спрятать. Но, знаешь, утрамбованные чувства они, как вода в плотине, все время норовят вырваться наружу. И тогда ребёнку надо очень и очень много сил тратить на то, чтобы удерживать чувства внутри. Это очень тяжело, а главное, что если все время этим сознательно заниматься, то можно сойти с ума. И потому очень мудрая психика понижает степень чувствительности у таких детей. И это, с одной стороны, хорошо, так жизнь становится более переносимой. Но. С другой стороны, это очень и очень плохо, потому что понижается степень чувствительности не только к «плохим» чувствам, но и к «хорошим». Ребёнок отщепляет от себя доступ не только к своей горести и слезам, но и к своей радости, интересу, живости и спонтанности. Понимаешь, это почти также, как с обонянием: либо ты чувствуешь все (и запах роз и запах дерьма), либо ничего (дерьмом не пахнет, но и розами тоже). И это страшно. И тебе тоже будет страшно, когда твой ребёнок не сможет почувствовать чего он хочет от жизни. Мы живём чувствами, мы получаем удовольствие, любовь, интерес, радость потому что можем чувствовать. И мы получаем подавленное состояние, апатию и депрессию, если чувствовать не можем. Знаешь сколько взрослых людей готовы платить немаленькие деньги, чтобы почувствовать хоть что-то? В конце концов, только чувства и делают нас живыми.
И, возвращаясь к тому, что родителям очень трудно переносить детские слёзы. Потому что в такие моменты большинство родителей чувствуют себя несостоятельными, плохими родителями. Но это не так. Детские слёзы в ситуации, когда невозможно ничего изменить, это нормально. Это даже очень и очень правильно. Психологи называют такие слёзы — слезами тщетности. Это целительные слёзы, которые позволяют оплакать и отпустить потерянное, разбитое, больное, несостоявшееся и жить дальше, не таская в себе ненужное. Чем младше ребёнок, тем чаще он сталкивается со слезами тщетности. Потому что у него ещё очень мало опыта и возможностей, а ситуаций, на которые он не может повлиять очень и очень много. Например, разбил двухлетка любимую кружку, всё, будет реветь. Потому что это ты знаешь, что можно пойти и купить новую, что в жизни есть вещи уж точно поважнее кружки, а кружка — это пустяки, дело то житейское. А малыш ничего об этом не знает. У него разбилась кружка навсегда, навеки и все! И он будет ее оплакивать. И хорошо бы в любящих родительских руках, а не под крики и ругательства мамы или папы. И любая, абсолютно любая травматичная ситуация, которая не подлежит коррекции, заслуживает того, чтобы ее оплакали. В нашей культуре даже взрослых редко одобряют в их слезах. Пожалуй, только на похоронах наше милое общество не стремиться заткнуть плачущим рот. В такой ситуации все понимают про тщетность и безысходность, и что смерть можно только отплакать. Ты помни, пожалуйста, что чем младше ребёнок, тем чаще у него «похороны» утраченного, не случившегося, не достижимого.
Потерял игрушку, не дают папин телефон, надо идти с улицы домой, получил двойку, поругался с другом, не попал в Диснейленд и многое другое — все это может быть пережито и отпущено только со слезами тщетности. И тогда на их место придёт сначала пустота, а потом и другие разные чувства. Понимаешь, мужик? Это очень важно позволять ребёнку чувствовать себя живым и в горе и в радости. Не ограничивать слёзы там, где ты не можешь помочь. Слёзы закончатся, и детёныш опять будет смеяться. Наверняка же помнишь, как бывают безутешны прощания с детьми, и пока ты соображаешь, чем отвлечь и как себя вести, малыш уже прорыдался и убежал играть. Было же? Вооот! Природа все замечательно устроила, надо хотя бы не мешать. А лучше помогать. Потому что слёзы тщетности заканчиваются быстрее в любящих родительских руках. Я это сто раз видела.
И ты увидишь, если попробуешь в следующий раз не затыкать и виноватить ребёнка, а просто обнять и дать поплакать. Цены тебе не будет. Кстати, лайфхак: с женой это тоже работает, т.к. мы очень привязываемся к людям, с которыми можно быть собой и в горе и в радости.
Удачи тебе, мужик. Захочешь поплакать, я готова выслушать.