Смотри, они уже идут.
И каждую минуту чуть-чуть короче их маршрут, а мы чуть ближе к пункту, в котором «а», и «б», и «ц», и «икс» сойдутся в точку.

Идут…
Не разобрать их лиц. Идут поодиночке, идут по двое и толпой, и с севера, и с юга. Они идут забрать с собой тебя, себя, друг друга, забрать всех нас, забрать всех их, чтоб так же мы ходили, любой безбуквен и безлик. Серей и легче пыли.
Я стала видеть их черты. Ночной неясной тенью, что не боится темноты и прячет в ней движение. Негромким звоном в голове (а может быть, снаружи? Идут. И где-нибудь в Туве палят из всех оружий). Я вижу, как они идут, то медленно, то быстро, и кто-то там, а кто-то тут, под носом, очень близко, стоит с тобой, когда рассвет ты куришь на балконе. Есть ты, есть пачка сигарет, есть город на ладони, есть нечто за твоей спиной, но будто бы и нету. Они идут сплошной стеной, ты куришь сигарету, бросаешь вниз, идёшь домой, и следом за тобою идёт и тот, кто был с тобой, и с ним другие двое.
Они заходят и стоят в углу и молча смотрят, как ты разглядываешь мглу, а тени корчат морды. Им до тебя и до теней нет дела, если честно.
Их видно чётче и ясней. Они почти телесны.
Идут оставшиеся дни. И не сейчас — с начала. Кому-то ты — один из них. Ты — день. Уже немало. Ты день. Ты ночь. Ты человек. Ты чей-то свет и смысл. Ты прорастающий побег, все буквы и все числа, везде, нигде, всегда, потом, в далёком тёмном прошлом, ты чей-то признак слова «дом», ужасный и хороший, ты злая тётка из метро, ты девочка с лошадкой, ты роза всех семи ветров, Майами и Камчатка, ты песня (помнишь, из того безудержного лета). Ты камень этой мостовой, дощечка из паркета, ты слово, звук, ты аромат, ты здесь, ты там, ты тут.

Так увеличься же стократ, пока они идут.