Я сделал графики упадка царств, особенно восточных.
Томов пятьсот пророческого толка изучил. Взболтал источник
смысла, как земного, так и внеземного.
И в результате сих ученых штудий получил одно лишь слово.

Гибель! Всем-всем-всем! Ребус рун, шифр майя
хлещут радиоволною вдоль и вверх,
безумных литер фейерверк над чернотой вздымая…

Сороконожка резвая, поверь алхимику, беги в леса,
навстречу вечной музыке, для вечной радости, на вечный срок.
Не для того ль даны тебе здоровье, грация, талант, краса?
И редингот оригинального покроя?
И даже ангельский, быть может, голосок? А впрочем - что я!

Гибель! Всем-всем-всем! Доктор, где твой ножик?
Плут с букашкой суесловит зря.
Чижик резвую изловит, несмотря на все сорок ножек…

Была б она хоть бы стрекозой, могла бы улететь долой,
с материка на остров, где хоть бы все-таки не так черно.
Где нет ни чижика, который клюнет, ибо от рожденья злой,
ни муравья, который рявкнет: что, мол, скачешь?
Законов общих знать не хочешь? Ничего, зимой поплачешь…

Гибель! Всем-всем-всем. Остров есть часть суши.
Сверху - певчих дирижаблей хор,
снизу - гончий субмарины жабий взор. Холодные уши.

Я нахожусь на карте полушарий, ровно посереди, как столп.
Сориентирован на север, этакая статус-кво.
Ни в океанских масс перемещенья, ни в передвиженья толп
не вовлечен. И, кроме призраков архивных,
на стороне моей, как прежде, никого. Держись, алхимик!

Слева - сто лет мглы. Справа - Сан-Франциско.
Север - в северном сиянье, юг - в дымах.
Какой размах! Как близко…

Гибель! Навек и напрочь.
Друг мой! Мой меньший брат! На карнавале
прыгая через горящий обруч,
услышишь ли меня? Едва ли…