* * *
…Гошина Наташа была тоже удивительной девушкой. Маленького роста, всего метр пятьдесят. Коренастая, с перевязочками на руках и пухлыми щечками, как откормленный младенец. Ей можно было дать и восемнадцать, и тридцать. Было двадцать пять. Наташа все время улыбалась. Даже тогда, когда говорила. На самом деле это была не улыбка, а гримаса - особенность строения челюсти, когда уголки губ все время вздернуты вверх.
При своем росте Наташа не носила каблуки, что меня потрясло. Я привыкла, что у мамы даже домашние тапочки были на каблуках. Наташа же ходила по дому в разношенных туфлях, перекатываясь с ноги на ногу, как уточка. Стояла, уперев пухлые ручки в крутые бока, заломив кисть.
Она приходила с работы и переодевалась в мужские тренировочные штаны - ядрено-синие, синтетические, со штрипками и дутыми коленками. Она натягивала их на живот под грудь. Грудь уютно лежала на животе, отчего я тоже открыла рот - Наташа терпеть не могла носить бюстгальтер и при малейшей возможности избавлялась от белья.
- Сейчас сиськи распущу, - говорила она и вытягивала лифчик через рукав. Грудь перекатывалась с одной стороны на другую. Тяжело и внушительно.
Со мной, девочкой, она с радостью делилась «женскими проблемами».
- У меня же гипергидроз…
- Что? - не понимала я.
- Вот, - поднимала руку Наташа и показывала подмышки в потных разводах, - повышенная потливость.
Каждое утро и каждый вечер Наташа обильно посыпала себя детской присыпкой. Присыпка осыпалась на паркет. Пол в квартире все время был припорошен.
- Надо выщипать бороду, а то уже завивается, - сообщала Наташа, - и живот побрить, а то уже меховой стал.
- Что? - опять не понимала я.
- Ну, у меня этот, гипертрихоз, повышенная волосатость, - разъясняла Наташа и показывала бритый живот, на котором начинали расти волосы - «подлесок», как она выражалась. - Я что? Уродка? Нет. Есть и пострашнее. И ничего - живут себе, - уверенно заявляла она, - как говорится, пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сдохнут те, кто нас не захотел!
Гошу привлекла в ней, конечно, не внешность. Наташу отличала детская подвижность души, что умиляло, восхищало и не переставало его удивлять. Она не могла, не умела пройти мимо. Подходила к пьяным, валяющимся около метро, - просила встать, сказать адрес, останавливала прохожих, чтобы помогли довести. Кидалась на помощь женщинам с колясками.
- Тебе больше всех надо? Пошли. Наверняка пьяный, - говорил ей Гоша, когда она кинулась к мужчине, лежащему рядом с автобусной остановкой.
- А если сердце?..