Посвящается Ганне И. Шевченко.

Зеленовато-серого цвета, блестящая Волга, с играющими отблесками солнца, в блестяще-зеркальных колпаках на колесах и черной жирной резиной, серебряным Оленем на капоте, быстро мчала их по улицам безлюдной и красивой Москвы, разрезая лужи брызгами радости, по дорогам, окатываемым дождем поливальных машин. Было раннее утро, пахло тополями. Нет, нет, не пухом, а тополями, их неповторимый запах от липких листочков доходил до сердца и растворялся там, при этом сердце благодарило тополь за эту благодать, ровными четкими ударами, прогоняя очищенную и свежую кровь по телам людей.

А вот и вокзальный перрон…, быстрые и неугомонные носильщики, подхватив кладь, проворно несутся к «бурчащим» зеленым поездам на Киевском вокзале. Вокзал особенный - красивый. Приятный и неповторимый запах вагонов, поездки в неведомое и непривычное, удивительное и радостное смешивалось с ожиданием чего-то такого, что нельзя было пропустить, не заметить и потому, находясь уже в вагоне, кода все спали, я смотрел в окно, мелькающие отсветами закоулков, домов, где живут, уже спят или ложатся люди, незнакомые и интересные.
Ну как же можно спать, когда жизнь мчит тебя и мчится со скоростью поезда и все там и тут летят, ну это же никак невозможно. Как же, ведь, если ты ляжешь спать, ты не увидишь ничего этого. Проспишь. Эта мысль была главной составляющей для принятия решения - не спать всю ночь. Саша, с удивлением, понял, что спать нужно с точки зрения физиологической, но, с точки зрения, практической было абсолютно не нужно и, в какой то мере - вредно, так как в это время исчезала жизнь.
А вот пролетел домик, там выключился тускловатый свет. Ах, вот и они, эти яркие мерцающие воздухом, звезды, они рассыпали маленькие лучики, сигналили Саше, неповторимым ароматом летнего запаха лугов. Окошко было приоткрыто и был явно осязаем, слоенный, сладковато-пряный воздух, приподнимающих створки носа и делавших лицо улыбающимся от счастья. Поезд ритмично, всем известными, тембрами, шел к своей цели. О, как удивителен этот мир, какое счастье жить и быть живым. Невозможно понять счастье других, думал он о себе, ведь сложно понять его, вот это счастье, которое он имел, подперши подбородок рукой, созерцая окно-фильм. Мимо проносилась чья-то жизнь. Люди живут везде и на полустанках и далеко от железной дороги, думал он. Саша любил этих людей, мелькающих тенями, в своих домах, проходящих мимо, наблюдаемых им, он любил мир, любил запахи… При чем здесь нации, правители, национальности, территории, границы, религии… зачем это все… Романтическое очарование опустилось, «ведром клубники в колодец», в его душу, и Саша задремал.
Неожиданно для себя самого пришла мысль о том, что многие люди потихоньку начинают не верить папе и маме, потом друзьям или наоборот, потом незнакомым и знакомым и наступает это самое страшное, когда всевышний отнимает у некоторых людей Веру в самих людей, это, мне кажется, намного хуже всего на свете, так как с этим жить уже не есть возможно, то есть обессмыслено.

Так ничего и не поняв, непроснутыми щелочками детских глаз и румяным лицом, он пытался вспомнить жизнь, той ночью. Сменившийся перестук вагонных колес, ночь, превратившаяся фантастически, в утро, ласково дотрагивающееся солнце до краев деревьев и лугов, исчезающие с быстротой движения поезда предметы в окне взгляда.
Поезд вдруг, остановился, мы вышли из вагона, перрон по-прежнему покачивался. Приходилось широко ходить ногами, чтобы сохранять равновесие, и тащить сумку с вещами и небольшими подарками украинским родственникам. Такое же точно желтое такси, в Киеве, как и Москве, везло нас на такой же, точно Волге, по Хрещатику, только вместо Тополиного липкого запаха, стоял Каштановый горьковатый привкус Киевских сладких тортов с грецкими орехами Древнего Киева. Доехав до Святошинского вокзала, мы, счастливые с дядей Петей, чуть старше меня, лет на 10, а мне было всего 6, вылезли и уткнулись во вкусное мороженное. От автобусного вокзала шел автобус к бабушке, было совсем недалеко и мы были счастливы, расплескав свои улыбки, украино-говорящим людям, неловко смотревших на нас, как на обезумевших, от неведомых таблеток счастья, которые нам удалось, по случаю, достать. Сев в автобус, мы полностью наполнились украинским языком, словно бочки с живой селедкой. Эти невероятно красивые украинские люди, непрестанно говорили, и видимо был так устроен их мир, что без разговора невозможно было жить, ну как без воды и воздуха. Потому шум ехавшего автобуса был смешан в разговорами и это было похоже на гомон птиц внутри сооружения для перевозки людей. Запахи сала, чеснока, луговых цветов, все плыло.
-Ну шо, як там Умосква?, - спросила меня светловолосая девушка, уткнувшись взглядом в мои васильковые глаза.
-На месте стоит, так же как и у Вас всё, токо у Вас пахнет тем, чего нет там, - выпалил я, вертя и чертя глазами, немного смущаясь. - Вот к примеру здесь запах ежевики, смешанный с желтой акацией. У нас больше запахи тополя, липы и горячего асфальта.
-Ты такой чудной, засмеялась девушка, - при этом когда она смеялась, было ощущение усиления света от нее лица, словно в церкви от верхнего ока.
-Я смешной?, да? - спросил я девушку своим красноватым лицом, с московским акцентом. При этом рылся в сумках, а чтобы ей подарить.
-Да, не ну шо вы тако балакаете?, - при этом девушка заливисто ухахатывалась, понимая мое стеснение и то, что она мне нравилась.
-А шо, с дядькою, идете до бабы?, чи шо? Можешь я и знаю ее, - опять, откинув голову, показав свою белую и гладкую шею и черные волосы, спускающиеся куда-то далеко до низу, шо и не было видно. Вот колдовские эти волосы женские. От того, они были длинющие, чтобы водить мужского разряду, людей.
-Да, едем к бабушке, погостить, молока попить, может и помочь чем, - сказал он, опять зардев.
-Девушка так пырскунула, что весь маленький автобус повернулся внутрь, в нас и люди внимательно рассматривали меня и девушку, а в это время мой дядя уничтожал в окне автобуса, посевы кукурузы своим коричневым взглядом своих янтарных глаз.

Автобус остановился метрах в 200-х от дома, куда нам надо было дойти, где нас ждали.
-Ну допобаченья, - сказала мне девушка. - А ты гарный парубок. Я ба за такого замуж пишла, - и давай смеяться и все оставшиеся в автобусе прыскали и смеялись, даже водитель.
-До свидания, - сказал я, немного положив голову свою на бок, итак вдумчиво и посмотрел на нее, что стразу стал взрослее.
-Я даже не спросил, как Вас зовут, - ковыряя песок левой ногой, и опустив глаза, говорил я.
-Мария, меня зовут, а тебя слышала, Сашко, она кокетливо, немного застеснявшись, расстроилась, что мы простились и, возможно, никогда не увидимся. Никогда. Мои слезы сами навернулись и встали в глазах омутами, тем самым закрыв все происходящее.

Автобус оставил за собой немного поднявшейся с дорого волшебной пыли, смешанной с выхлопными газами и запахом желтой акации и миражем Марии. Мадонна - подумал он, его романтическое настроение было тем, что ему придется нести всю свою жизнь, натыкаясь на шипы непонимания. корысти, прагматизма и цинизма.
Неожиданно, яркий луч солнца вернул Счастье - от небольшой грусти, которое переполняло мое существо, и, я, как реально, полоумно влюбленный в жизнь - улыбался, а оно, просилось наружу прысканьем смеха, отчего все было таким удивительным. Проходя мимо желто-белой акации, дурман раскрывшихся цветов ударил теплой волной в мозг и я исчез в ее цветах и дорожной пыли. Никого и ничего больше не существовало. Жужжали пчелы - такие маленькие птицы Бога, собирающие мед из нектара цветов, а тут же проезжали тележки, на которых сидели люди, запряженный конь или лошадь, также давали свой запах. Все это смешалось в моей голове и превратилось в музыку истинного счастья романтического идиллического состояния, на которое я бы ничто не променял.
- Дядя Петя, долго еще? - улыбаясь широко, сказал я.
- Пришли, Сашко - Дядя Петя.
У ворот нас ждала бабушка, мне показалось, что милее и добрее лица, я не видел в мире. «Здоровеньки буллы…» - сказала бабушка. С этого момента и до окончания пребывания в Киевской Руси - я, напрочь, забыл русский московский язык, как что-то ненужное и зловредное, несмотря на то, что осенью меня ждала Московская Краснопресненская Школа, в которой говорили по-русски.

Раздевшись и переодевшись, нас утроили жить в «Курине», это такой маленький сарай из соломы, где можно было дышать воздухом сена и улицы, наблюдая ночью через сделанные щели звездопады и таинственную желтую луну, с которой можно было говорить. Тем более, мой дядя, часто бывал на вылазках, связанных с посещением танцев и лиц, женского пола украинского телосложения, так что приходилось ему залезать в курень и позже утра. А пока его не было, и если я не спал, я дышал и мечтал о том, что звезды - это тоже земли и там живут такие же, как мы и у них есть бабушки, тополиный пух и каштаны… и красивые Марии, засыпая и просыпаясь под ласковое щебетание птиц.

Однажды, мы с ровесниками из Киева и односельчанами, рванули на ставок, по-русски - пруд. Там можно было ловить рыбу, и, купаться. Мух и комаров в те времена почему-то почти не было и нас это радовало.

Стоял Июль - средина лета. Ставок тоненькой струйкой речки уплывал куда-то в заросли, окаймлявшей ее Ольхой, и разными кустарниками. По берегам росла «ожина» - по-русски - ежевика. Достаточно было пяти минут и у тебя в руках была пригоршня ароматной ожины, которую ты бросал к себе пригоршней в рот, она таяла там, язык становился черным и вкусным. Представьте, что черноватое счастье заползало к Вам внутрь, в рот и начинало там таять, заполняя все Ваше существо, выдавливая из Вас улыбку блаженства и радости.
Искупавшись в ставке, мы разлеглись недалеко от него, голышом прямо на траве и смотрели в безбрежно двигающиеся облака. Запах луговых цветов, теплое солнце на голых телах сделали свое дело и мы утонули в эйфории чувств к природе. Неожиданно услышали, как высоко, высоко поет жаворонок, его голос доносился до нас, смешиваясь с запахами, вкусом ожины, трепетом листьев недалеко стоявших высоких южных тополей, устремлявшихся к солнцу. Голос жаворонка, стал выше, птица поднималась, прямо из травы в поднебесье, к Солнцу, в облаках таяла, было такое чувство, что она улетает, туда к Богу, я смотрел на нее безотрывно, забыв обо всем на свете. Думал, вот передаст она своим голосом чуда, мои мысли Богу. О как же хорошо было в этот момент. И ничего, никого, не существовало. Я заснул.

Мне приснилась мама, она как-то была со мной у бабушки или у своей мамы и отчетливо помню, как я молотил «цепом» зерно, а в это время мама разрисовывала бабушкин дом белыми и голубыми красками, улыбаясь, о как же я любил ее тогда и всегда.
О как же я люблю ее, как же люблю ее… Потом, принесенные нами карасики со ставка, превращались бабушкой в большую сковородку непревзойденной рыбы, а перед этим мы съедали украинского борща с салом, огромным количеством зелени и таким красным, что название этого цвета не существовало, он был божественный. В тарелке с ложкой сметаны и часныком. Моему дяде Пете наливали горилки и бабушка иногда могла выпить из рюмок размера под 100 грамм. Не знаю, что чувствовали взрослые люди, но они становились добрее, ласковее… и розовее. Бабушка уходила подремать перед вечерней работой на огороде, у моей мамы появлялся мой румянец и она непрестанно смеялась с дядей Петей ни о чем. Мы кушали на улице, прямо во дворе, хлеб был из печи, рядом были вишни и на протяжении 7 шагов можно было сорвать помидор или огурец. Мама поцеловала меня и сказала
-Ну что, влюбился в Марию
-Маму, ну шо ты кажешь?, - свеклой лица ответил я -Бывает сынку, на то она и жизнь, - задумчиво мудрено ответила она
-Ты знаешь, мама, я так тебя люблю, что ты никогда не умрешь, - обещаю тебе и заплакал, да так, что убежал в куринь.
-Мама улыбнулась так мило, что яркий солнечный день раскрасился тенями добра и чего-то теплого и уютного.

Мы проснулись. По полям шли комбайны, работавшие и день и ночь, дававшие вкусное ржаное и пшеничное зерно всем людям на Земле. Тока ломились от зерна, а мельницы, неустанно молотили зерно в муку и тут же развозили по складам и магазинам. А еще помню очень вкусную для детей и взрослых и очень полезную штуку, которую называли «жмых» - это остатки, после перемолотого в масло подсолнечного зерна, вкуснотища - невероятная.
Насмотревшись на птицу Бога - Жаворонка, мы устремились по домам, кто куда. Слева необъятные поля зерновых культур, справа огороды, не менее 40 сток каждый, такие бесконечные, что иногда края его не было видно.
Иду по небольшой тропинке, устланной спорышом, идти мягко. Воробьи от сытости, не знают куда себя деть, лежать на спине и греют пуза. Солнце, жарко, но не душно, иду к тете - она работает заведующим детским садом, на территории, которого есть пасека и дети, постоянно едят свежий мед. Почему-то вспомнился «Носовский» Незнайка в Счастливом Городе - это было так. Тетя Ганна вынесла мне миску с медом и украинскую целушку - это по-русски горбушка. Улыбаясь и говоря по-русски, это у нее был тренинг такой и муж был из Сибири. Если есть целушку, то тебя целовать и любить будут и я всегда ел только целушки, надеясь, что так и будет.
-Ну как купались, вода холодная?, - так по-доброму с небольшой грустинкой, спросила она
-Да, мы чуток искупались, а потом с жаворонком разговаривали, ух и говорливый он, все трещит и трещит, слово нельзя вставить,
-Кушай хлопец, да маму береги с бабушкой, ты же теперь на все лето у них мужчина. Дядя Петя - он же взрослый, мотоциклы и прочее, а ты человек серьезный и надежный, грусть не улетала из е глаз. Я не знал почему.
Макая хлеб в миску, я ел мед, он размазывался по щекам, вкус был лугово-цветочный. Накормив меня медом, тетя Ганна, уже тогда писавшая стихи, принесла мне парного молока из глечика - это такой глиняный кувшин, там молоко вкуснее, чем обычно. Выпив литр, а то и полтора, я поцеловал нежно, руки тете Ганне и побежал среди полей к счастью, которое ждало меня, к невесомой жизни будущего, уносившего меня к вкусным грушам, жаренным карасикам… Шпанке… и Любви.
Я понял Счастье - он такое круглое, а вокруг него всегда есть мама, тетя, жаворонок, папа с вкусными котлетами, мед, глечик молока, целушка, корова, ароматные помидоры на огороде, вкусные карасики, смех Марии в автобусе, запахи желтой акации, тающая радостями ежевика во рту, солнце треплющее голое тело на траве, высокие тополя…

Солнце еще было в зените и Жаворонок, видимо тот же продолжал петь свою песню, напоминая мне, что ждут меня трудности и радости, которые и есть моя жизнь.

2016 06 27
SCHNE