Во второй половине 50-х годов из лагерного архипелага в прежнюю жизнь хлынула огромная масса освобожденных. Причем это были не только жертвы 58-й статьи, но и представители уголовного мира, освобожденные по амнистии. Завязанные в лагерях между блатными и политическими знакомства часто не прерывались и на воле. Осужденная в сталинское время интеллигенция не только творила свою, иную культуру в ГУЛАГе и после него, но и испытала воздействие культуры исконных обитателей каторги. Дети военного и непосредственно послевоенного времени вырастали под сильнейшим влиянием улицы, на которой зачастую царил блатной или полублатной закон. Все это объясняет готовность общества принять имитацию и блатной или полублатной романтики, и ее иронической интерпретации - не только на дворовом (т.к. это скорее эрзацкультура, хотя и очень интересная, однако распространенная в локальных социальных объединениях), но и на элитарном (вначале) и «стадионном», «бобинном» и «кассетном» (позже) уровне. Эту лакуну и стал заполнять Высоцкий в начале 60-х годов. По словам С. Л. Страшнова, Высоцкий заполнил своим творчеством вакансию «масскультуры», которая до него в советском обществе отсутствовала.

Но есть и другое объяснение того, почему юноша (Высоцкий) из хорошей культурной московской семьи, из компании одаренных и образованных молодых людей, наконец, ученик школы-студии МХАТа и молодой талантливый актер обратился в начале своего творчества именно к блатной тематике. Оно возвращает нас к понятию литературного этикета, к процессу его изменения.

Литературный этикет может изменяться постепенно, поступательно, но он может и взламываться изнутри. Часто оба эти способа взаимосвязаны. Первый обусловлен, прежде всего, изменениями эпохи, второй, революционный, - теми представителями культуры эпохи, которые своим творчеством не могут или не желают вписываться в литературный этикет. В. Высоцкий с самого начала был не в состоянии в него вписаться. Даже его песни о войне, песни из одобренных цензурой кинофильмов противоречили канонам официальной советской культуры. Совсем не случайно он оказался актером полуопальной Таганки и позже мужем представительницы капиталистической страны. Думается, его культурный протест был не демонстративным (как, например, у писателей диссидентов), Высоцкий не ставил перед собой конкретные задачи борьбы с режимом и с режимным искусством. Он просто не мог писать и жить, как настоящий примерный советский писатель и гражданин. Поэтому в самом начале он и выбирает блатную тематику, поэтому первыми героями его песен становятся представители воровского мира. Да, Высоцкий зачастую над этим миром и над своими героями иронизирует, иногда это обличительная ирония (вспомним «Что же ты, шалава, бровь себе подбрила…», «У тебя глаза - как нож», «Позабыв про дела и тревоги…», «Городской романс» и т. д.[7]), но это не только иронические песни. В то же время, в песнях Высоцкого этого периода нет блатной тюремной романтики, сентиментальной слезливости. Поэт изображает другой мир[8], не похожий на ходульный, схематичный, надуманный мир соцреалистических произведений. Воры, бандиты, зеки - изгои общества, они внутренне свободны от его норм и пытаются жить по собственным законам. И лирический герой Высоцкого, перевоплощаясь в представителя криминальной среды, пытается стать таким же свободным или, вернее, зависящим от другого, не официального, мира.

Часто в блатных песнях Высоцкого актуализируется противопоставление я - вы (они), где вы (они) - общество: граждане обыватели, граждане начальники:
Когда город уснул, когда город затих -
Для меня лишь начало работы.
Спите, граждане, в теплых квартирках своих -
Спокойной ночи, до будущей субботы! (Т. 1. С.23)
Это противопоставление навсегда сохранится в поэзии Высоцкого, но позже «не такая» сущность его героя будет по преимуществу проявляться в какой-то частности, из которой и будет вырастать инаковость: конь, но иноходец; спортсмен, но прыгает не с той ноги. В ранних песнях герой является антиподом примерного гражданина и только в этом противопоставлении находит себя:
Вот - главный вход, но только вот
Упрашивать - я лучше сдохну, -
Вхожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна. (Т. 1. С.156)
Его приблатненная сущность - способ уйти в другой мир, который лучше окружающего уже тем, что в нем нет вранья. В более позднем (совсем не блатном) стихотворении Высоцкого читаем:
Подымайте руки,
в урны суйте
Бюллетени, даже не читав, -
Помереть от скуки!
Голосуйте:
Только, чур, меня не приплюсуйте -
Я не разделяю ваш устав! (Т. 2. С.22)
В сущности, блатные песни Высоцкого - это своего рода свободолюбивая лирика, написанная вне литературного этикета социалистического реализма. Свободным оказывается изгой. Причем у Высоцкого герои сами выбирают долю изгоя, так как подобная свобода выбора, быть может, единственно возможная в подобном обществе форма свободы вообще. И в традициях русской литературы духовная свобода героя оборачивается его физической несвободой.