волчье

Там на сером белеет рубец -
прочно сшитый, затянутый грубо.

Выходя на последний рубеж,
ты не думаешь - любо, не любо,
не ведёшь ни дневник, ни подсчёт,
не кроишь из оставшейся ткани.
Только думаешь: сколько ещё
мне достанется неприкасаний?
Сколько будет собак и ночей,
сколько тёмных нетопленых спален?
Ты один - низачем и ничей,
ты - сиамские Каин и Авель,
ты - на яблоне мёртвой дичок,
ты - жучок, улетающий с пальца.
Ты касаешься жёстким плечом
тех, кого не хотел бы касаться.
Ты стучишь в небеса кулаком,
но вверху - глухо душащий войлок.
Запредельной заполнен тоской,
ты под утро становишься волком,
гонишь, рвёшь и пытаешься выть,
горький ком выдираешь из горла,
ищешь мёртвых, находишь живых,
задыхаешься тьмою прогорклой…

Но в окно затекает рассвет,
стены пачкает кровью и краской.
Волк уходит по колкой траве -
измождённый, уставший, опасный.

И опять побелеет рубец,
грубо сшитый, затянутый прочно.
Достучаться до тёмных небес
снова ты попытаешься ночью.