Он снова вернётся в районе трёх -
смертельно уставший двуногий бог.

Она будет щуриться, бить хвостом,
сердиться, конечно же, но потом
простит ему запах чужих духов,
простит ему привкус людских грехов -
когда по привычке и не в сезон.

Он в липких гнездовиях макарон
поищет с минуту сакральный смысл -
и двинет тарелку, и скажет: «Рысь,
я знаю, что сука… но ведь люблю…»

Закурит, и в форточку февралю
дохнёт белым дымом.

Она чихнёт.

Он липу заварит, добавит мёд,
ей в синее блюдечко - молока.
Напившись, намоет она бока
и рыжий пушистый тугой живот.

Он что-то летяще черкнёт в блокнот,
она уже знает - поймал слова,
такая забава у божества.
Он ими играет, он тоже - кот,
но в мире двуногих пока живёт.

Она знает точно, что счастье есть:
вот тает в рассвете оконный крест,
и сыплются звёзды за горизонт,
и будущий день откровенно жёлт -
она же калачиком спит у ног,
и дышит размеренно тёплый бог.