В 80-е годы я работал заведующим сельхозотделом экибастузской районной газеты «Вперед» Жил в городе, в командировки выезжал в совхозы, возвращался обратно в город и несколько дней «отписывался» - то есть трансформировал все свои беглые, неразборчивые записи из корреспондентского блокнота (тогда у нас еще не было диктофонов) в заметки, корреспонденции, репортажи, очерки. А потом - снова в командировку!
Ну, нормальная такая работа, скучать было некогда. Новые места, новые люди, новые встречи… Запомнилась одна из них. Я с фотокорреспендентом Николаем Мякиньким на редакционном уазике отправился на отгонное овцеводческом пастбище - джайляю.
Редактор послал нас за очерком о семье знатных чабанов, награжденных не то орденами, не то медалями за высокую сохранность поголовья. Главу семьи звали Иван, а фамилия у него была Абдула. Именно Абдула - с одним «л». Оказывается, он был молдаванином, и такие фамилии у них не редкость.
А супружница у него была русская, с заурядным славянским именем Глафира Порфирьевна. Я правильно называл их имена первые десять минут беседы. Но когда этот самый Иван Абдула, обрадованный возможностью легально выпить - ну как же, такие гости! - притащил откуда-то из закромов, с высочайшего соизволения жены, сначала одну бутылку водки, потом другую, тут и началось.
После третьей стопки я то и дело величал чабаншу уже не Глафирой Порфирьевной, а Порфирой Глафировной. И хотя фотокор делал мне время от времени страшные глаза, досталось от меня и мужу знатной чабанши, его я попеременно называл то Иваном, то Абдулой. Может, кто-то другой взял бы, да и выгнал таких бесцеремонных гостей. Но хозяева терпеливо сносили все эти, в общем-то, непреднамеренные издевательства над их уважаемыми именами. Потому что сами обращались ко мне то Марат Валеич, то Валей Маратыч.
Ну, да я не об этом. Когда разваристый, безумно аппетитный бешбармак нами был слопан без остатка и пришла пора попить чайку, обслуживающая наш дастархан молчаливая дочка чабанов лет двадцати пяти-тридцати, такая, знаете, неприметная, что даже мы с Николаем, тертые бабники, на нее не обращали внимания, принесла к ароматному индийскому чаю со сливками гору золотистого цвета пышек или пончиков. И только тогда я понял природу аромата, все это время откуда-то доходившего до нас (мы сидели на открытом воздухе, под навесом).
Они были еще горячие, тонко похрустывающие на зубах и необыкновенно нежные и вкусные! И буквально таяли во рту. Несмотря на то, что мы был уже и сыты и полупьяны, это кулинарное совершенство так покорило и захватило нас, что мы мгновенно опустошили это большое блюдо.
А тут молчаливая чабанская дочь притаранила еще одно такое же. Мы и его умяли. И только тогда я, отдуваясь, спросил:
- А что это такое было? Ничего подобного я еще не едал! -
- Оладушки, - пожав плечами ответил Абдула, который Иван.
- А рецепт? Как они такие пышные и нежные получаются?
- Это надо у дочки поспрашать.
Но дочка уже скрылась в летнем домике чабанов и до нашего отъезда больше не появлялась. Так я тогда и не узнал рецепта чудо-оладушек, которыми нас потчевали на отдаленном джайляю в экибастузской степи. И даже когда уже появился интернет и в нем можно найти миллион всяких рецептов, таких оладий, почти круглых и воздушных, я нигде не нашел.
А вы, друзья мои, случайно, не знаете, из чего и как могут получиться такие чудо-оладушки, необыкновенный вид и вкус которых я помню по сей день?..