.
В тени бесстрастных пирамид
под взглядами-присосками,
под чей-то хищный перемиг
и под прицокиванье
луною жалкой, как желток,
взошёл живот,
.. .. .. .. .. .. .. . её живот
над пловом
.. .. .. .. . и бутылками,
над рёвом
.. .. .. .. . и затылками,
над жиром,
.. .. .. .. . ртами,
над животами…

И фараоны-животы,
аж вывалясь от полноты
дерьма и чувств, -
рыча,
ревя,
с довольством, будто на раба,
смотрели, как себя жуёт
рабочий, взмыленный живот.

Кося затравленным зрачком,
живот себя вертел волчком
и на пол женщину качком
бросал то навзничь, то ничком.

Живот вжимался внутрь, как стон,
и, словно рыба бьёт хвостом,
в сети ухмылок, чумовой,
бил об пол женской головой.

Живот озноб изображал.
Живот рожал. Живот дрожал,
как будто всаженный кинжал
всё глубже кто-то погружал.

Живот крутило и трясло,
как будто голодом свело.
Артистка в голоде росла,
а опыт - правда ремесла.
. ..

Ну, а после в гостинице жалкой
в полумраке рассветном немом
на полу её туфелька сжалась
под ботинком с нездешним клеймом.

Уходила из тела работа,
и входила тихонько душа.
Гость ей нравился - было в нём что-то.
Просто так бы она не пошла.

Полземли, неприкаянный гений,
поперёк он изъездил и вдоль,
и наркотиками впечатлений
он хотел заглушить свою боль.

Знал он женщин всезнающих толпы -
в нём была, так сказать, широта -
вот не спал по случайности только
с танцовщицею живота.

Но напрасно, угрюмый сластёна,
он, как будто восточных сластей,
ждал каких-то неслыханных стонов
и египетских древних страстей.

Телу было покойно и смирно.
Тело поверху умерло сплошь,
лишь внутри пробегала надмирно
сокровенная звёздная дрожь.

К животу, будто что-то ей снится,
она детской ладонью своей
прикасалась, как будто к гробнице
этим танцем убитых детей.

Тело слишком устало для страсти,
и едва шевелились уста.
Для неё было высшее счастье
в неподвижности живота.

1967