Елизавета Шереметева - В. П. Шереметевой в Петербург.
Париж, 11 ноября 1842

«В четыре часа приехал Шопен. Сегодня его игра произвела на нас сильное впечатление.
После урока он нам играл мазурки и ноктюрны. Он настолько любезен, что не заставляет себя уговаривать.
Я не сумею выразить словами впечатление от его игры. Она была столь волшебна, что инструмент звучал просто неузнаваемо под его пальцами. Наконец-то я слышала человека, игра которого воплощала мою грезу, то есть была само совершенство. Он вдохнул душу в фортепиано. Его игра так воздушна и прозрачна, это - нежность… и вместе с тем звучание глубокое и наполненное. Слушая его, уносишься в беспредельную высь; в том, как он выражает свои мысли за инструментом, есть нечто божественное. Каждый звук его несёт мысль, переданную с удивительной ясностью. Сколько бы его ни хвалили, уверяю Вас, - это не преувеличение. Он чувствует всю глубину сочинения, ему всё доступно. Это гений, возвышающийся над всеми пианистами, теми, кто вас сперва ошеломляет, а затем приедается. Этот же, сколько бы он ни играл, всё будет мало. Каждый звук проникает прямо в сердце. […]
Он сыграл два ноктюрна. Мы слушали его, затаив дыхание, ибо боялись разрыдаться. На него было больно смотреть. Он ужасно кашлял, а закончив играть, был так взволнован, что, когда достал часы, чтобы посмотреть, не пора ли ехать, рука его дрожала, как в лихорадке.
Я думаю, что играть его сочинения - это профанация. Никто их не понимает, а сам он играет ритмически свободно, вдохновенно.
Как бы Вы радовались, если б Вам довелось услышать Шопена; он бы Вам тоже очень понравился. У него красивый лоб, такой, как Вы любите, лоб мыслящего человека […] Складки у рта придают лицу горькое выражение. Когда он улыбается, чувствуешь, что этот человек много страдал, вид его улыбки вызывает боль. Его здесь называют последним лучом заходящего солнца. Он и вправду такой. Неудивительно, если он скоро исчезнет…

Ему не суждено долго жить - у него, мне кажется, слишком возвышенная душа. Такова участь всех гениев."

Дополнение из другого письма:
Фердинанд Хиллер, по его собственному признанию «влюбленный в Шопена», в своих воспоминаниях воссоздает его облик тех лет:
«Капелька нежности непременно присоединялась к привязанности тех, кто находился с ним в дружеских отношениях. Эти бледные черты, эта более чем хрупкая фигура вызывали чувство, какое может испытывать страстный собиратель венецианского стекла или старинного саксонского фарфора. При этом он был гибким, как уж, а его движения выражали врожденное обаяние и пленительную грациозность. Звучание его голоса было крайне нежным и приятным […] В общем, он казался веселым, подчас даже озорным и шаловливым - но в глубине души не был безмятежным. Он был нездоров, а пребывание на чужбине очень угнетало его. […] В нем не ощущалось ни капли высокомерия, спеси, зазнайства, со всеми он был одинаков, любезен, весел, добродушен […] Не могу не сказать о его чудесной игре, которую не забуду до последнего дыхания. Те, кто его хорошо знал, могли почувствовать, что в разговоре он редко раскрывается, и то лишь перед самыми близкими. Зато на фортепиано он делал это с исключительной полнотой, здесь он раскрывал свое подлинное «я» так, что всякие воспоминания о чем-либо ранее слышанном исчезали сразу. Никто так не прикасался к клавишам, никто не извлекал из них таких бесчисленных оттенков. Ритмическая точность так сочеталась у него со свободным ведением мелодии, что возникало ощущение импровизации"1.
[[[[1 Шопен Ф. Письма. - Том 1. - С. 258.]]]]