Картина В. Сурикова «Утро стрелецкой казни»
Художник не стал изображать сцены казни, а сосредоточил внимание на психологическом состоянии приговорённых и пытался вместе с ними пережить те чувства, которые испытывает каждый из них в последние минуты своей жизни.
Центром картины являются два персонажа: стрелец с рыжей бородой и царь Пётр.
Их непримиримые взгляды скрещиваются на полотне. Образ рыжебородого стрельца Суриков долго искал. «Рыжий стрелец - это могильщик, на кладбище я его увидел, - рассказывал художник, - злой, непокорный тип». Он не покорился, этот стрелец, и сейчас. Даже зажжённую свечу он сжал в руке, словно нож.
Идут последние минуты перед казнью… Действие происходит в Москве на Красной площади, на фоне храма Василия Блаженного.
Ещё не полностью рассеялся туман раннего осеннего утра. Все персонажи картины показаны эмоционально: первого приговоренного солдаты уже тащат к виселице. Затравленно озирается вокруг чернобородый стрелец. Взгляд седого стрельца безумен - он в ужасе от того, что сейчас произойдет. Стрелец на телеге прощается с народом, склонившись. Отчаянно кричит молодая жена стрельца, бессильно опустилась на землю старуха-мать.
Тёмный и тяжёлый колорит полотна подчёркивает трагизм происходящего.
Для картины символично число 7: на картине присутствует 7 свечей, 7 видимых с места события глав храма Василия Блаженного, 7 стрельцов (одного увели, осталась лишь свечка, как изображение его души).
Воспоминания В. Сурикова о создании картины
«Казнь стрельцов» так пошла: раз свечу зажженную днем на белой рубахе увидал, с рефлексами.
Я в Петербурге еще решил «Стрельцов» писать. Задумал я их, ещё когда в Петербург из Сибири ехал. Тогда ещё красоту Москвы увидал. Памятники, площади - они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления.
Я когда «Стрельцов» писал - ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел. Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснешься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет. Все была у меня мысль, чтобы зрителя не потревожить. Чтобы спокойствие во всем было. Все боялся, не пробужу ли в зрителе неприятного чувства. Я сам-то свят, - а вот другие… У меня в картине крови не изображено, и казнь еще не начиналась. А я ведь это все - и кровь, и казни в себе переживал. «Утро стрелецких казней»: хорошо их кто-то назвал. Торжественность последних минут мне хотелось передать, а совсем не казнь.
В Москве очень меня соборы поразили. Особенно Василий Блаженный: все он мне кровавым казался. Этюд я с него писал.
И телеги еще все рисовал. Очень я любил все деревянные принадлежности рисовать: дуги, оглобли, колеса, как что с чем связано. Все для телег, в которых стрельцов привезли. Пётр-то ведь тут между ними ходил. Один из стрельцов ему у плахи сказал: «Отодвинься-ка, царь, - здесь моё место». Я все народ себе представлял, как он волнуется. «Подобно шуму вод многих». Пётр у меня с портрета заграничного путешествия написан, а костюм я у Корба взял.
А дуги-то, телеги для «Стрельцов» - это я по рынкам писал. Пишешь и думаешь - это самое важное во всей картине. На колесах-то - грязь. Раньше-то Москва немощеная была - грязь была чёрная. Кое-где прилипнет, а рядом серебром блестит чистое железо. И вот среди всех драм, что я писал, я эти детали любил. Никогда не было желания потрясти…"