В грузовик не лезет кошка. Не ложится ванька-встанька. И бычок упёрся рогом - хочет доску одолеть.
Зарастают мохом стёжки. Только нам ли плакать, Анька, над мячом каким-то мокрым? Это - тягостная бредь.

Глупый орган, типа «сердце» продолбить желает рёбра. По вискам стучат паскали, как отбойным молотком.
Посыпая раны перцем гвоздь последний в крышку гроба, уложив туда печали, с песней бодрою вобьём.

А потом и сами ляжем… Серо, муторно и мячик (чтоб его акулы съели), как топор пошёл ко дну.
И дела белы, как сажа… Бабы сильные не плачут. Только вечером в постели тихо воют на луну.

А луне и горя мало. Вой, не вой - какое дело. Хочешь - лоб разбей с разбегу, мозг размазав по стене.
Ей плевать, что ты устала до последнего предела. Ты не зайка на скамейке - мячик порванный на дне.

Зайку бросили под лавку. Оторвали лапу мишке. В этом подлом мире, Анька, так ведётся испокон.
На исходе ночь-удавка. Просто мы устали слишком. Просто нас грызёт по жизни личный внутренний дракон.

От бессонницы зверея боль выплёскиваем в строчки. Только это нам не может ни на капельку помочь.
Мы уже не верим в Грея. Значит можно ставить точку?
В утро серое, пожамкав, нас выплёвывает ночь.