При истреблении лесов гибнут населяющие их крупные животные - зубры, медведи. Это ведь естественно. Именно так неуклонное продвижение цивилизации и школ истребляет темные заросли суеверий и мистицизма, следовательно, неизбежно должны исчезнуть и сказки, обитавшие прежде в этом ныне уничтоженном мраке. Фантазия охотнее питается догадками, чем знанием. Вот почему крупные сказочники исчезли с лица земли н никогда больше не воротятся. После Дюма, Виктора Гюго и Йокаи ворота затворились, и маловероятно, что когда-нибудь они снова заскрипят на своих петлях.
Прозаическая литература и драматургия черпают теперь свои темы из будничной жизни. Но еще не полностью. Многое пока стреножено шаблонами и условностями. Написанные по всем правилам (по академическим рецептам) прозаические произведения возбуждают некоторую скуку, как и Возведенные по канонам дома. Ничто не может быть монотоннее, это мы видели на примере больших городов. А вот деревенские домишки самых простейших очертаний, выстроенные, но вкусу и потребностям различных людей, являют картину милую и разнообразную.
Удивительно, как молодо в этом отношении человечество и как наивно. Это особенно явственно проявляется у театральной публики. Сидят люди в зрительном зале и видят, как скверно складываются в самом начале пьесы дела любящих друг друга молодых людей, а во втором акте еще ухудшаются. Затаив дыхание, с тревогой и дрожью ждут они решения судьбы молодой пары. А ведь стоит лишь бросить взгляд на театральную афишу. и если стоит на ней словечко «комедия», то свадьба в последней сцене обеспечена - это надежней английского банка.
Не правда ли, странно, что в произведениях, созданных затем, чтобы пробудить интерес, окончательная развязка предрешена. Разве это взято из жизни? О, господи, жизнь - не так добра, чтобы гарантировать молодым счастье! Ведь конфликты не были бы конфликтами, если непременно должны были хорошо кончаться. Скорее сие возможно лишь потому, что публика еще молода и не возражает, если в пьесе все произойдет так, как ей желается. Но не должно ли это однажды измениться, когда публика повзрослеет?
Я убежден, что как сценические, так и прозаические темы должны все больше приближаться к жизни, отбросив оковы, которые эстетика наложила на старые темы еще в их детстве.
Некоторые из этих правил, даже самых лучших и почти незаменимых, вредят естественности ж губят иллюзии. Быть может, даже стройность, даже рассчитанное на эффект обилие событий. Воспользуюсь неудачным сравнением (но, быть может, оно не так уж и скверно): если платье должно вызывать иллюзию, будто оно снято с живого человека, большая ошибка гладить его, хотя вообще-то выглаженное платье красивее. Все это так, но формы живого человека оно обрисует лучше в неглаженом виде.
Несомненно, рассказ возник из сказки. Все, в сказках происходящее, заключено меж двух столпов: «В некотором царстве, в некотором государстве» - в начале и: «Может, и сейчас еще живы, коли не умерли" - в конце. Содержание постепенно обрастает наблюдениями и ветвями, срезанными с древа обычных будничных отношений и событий. Место фей занимают люди из плоти и крови, которыми движут человеческие страсти, которым достаются на долю и человеческие беды, и счастье.
Но если из сказки родился уже роман, который, сбросив детские штанишки, все дальше уходит в своем развитии, то все же несомненно, что он еще не достиг конца пути; и сейчас в нем много надуманного, а в симметричном построении действия, и планомерном распределении сбегающихся нитей остро ощущается искусственность. Читатель с первого взгляда может заметить руку и вкус писателя в построении композиции и материале сюжета, хотя полагается ему чувствовать это лишь в осмыслении произведения в целом. Итак, ясно, что прозаическая литература все еще идет вперед. Идет, но куда?
Мне кажется, к газетному репортажу. Здесь когда-нибудь проза обретет, совершенство. Ну и, конечно, она так же облагородит репортаж, как раньше облагородила сказку. Нет такого ценного писательского качества, которое не могло бы проявиться" в рамках репортажа.
Репортаж единственное, что живет в своей оригинальной и естественной форме. Это самое непосредственное изображение действительности, вдобавок свободное и не зависящее от правил. Истинное «дитя природы» в гигантском лесу печатных букв. Репортер сообщает нам голые факты, показывая главных и второстепенных лиц, принимавших участие в событии, не вынуждая себя раскрывать жизненный процесс больше, чем требуется для понимания данного случая. Репортер, рассказавший о событии так, как его соткала сама судьба, отпускает его участников на все четыре стороны, дабы каждый шел своей дорогой навстречу другим интересным или неинтересным происшествиям, но с данным случаем больше не связанным. А прозаический писатель (по крайней мере, так было до сих пор) обязан всех действующих лиц постоянно удерживать вместе и в процессе работы или в конце ее дать читателю отчет о том, что с ними стало впоследствии.
Обуреваемый этими мыслями относительно будущего нашего мастерства, я произвел своего рода пробу и написал сей роман. Я излагаю здесь все таким образом, как это обычно бывает в обществе: о чем-то заходит речь, и то один, то другой приводят случаи или примеры, что-нибудь доказывающие либо разъясняющие. Ну-с, скажем, если бы зашел спор о «вынужденных» браках, я в доказательство своей правоты привел бы историю Ференца Ности и Мари Тоот, а рассказав самую суть ее, подтверждающую, мою правоту, я бы на этом и закончил, не заботясь о дальнейшей судьбе действующих лиц. Так останавливается поезд, добравшись до конечной станции, и дальше не идет, хотя путь пассажиров его отнюдь не закончен.
Однако наряду с жаждой новаторства возникает и сомнение. Они борются, борются и не могут друг друга положить на лопатки. Жажда новаторства с великой гордостью стучит себя в грудь: «А ведь я права!» Сомнение, напротив, прикидывает: «А что, если теперь подкова Пегаса задом наперед прибита и, глядя на следы, люди сами ввели себя в заблуждение: шагают назад, а думают, что идут вперед?»
Я не осмеливаюсь при подобных обстоятельствах решить в пользу того или иного, и умнее всего, мне кажется, заключить небольшое дружеское соглашение между двумя борцами, то есть сделать попытку примирения, однако с непременным намерением в следующей книге, если бог даст силы и охоту, продолжить рассказ о судьбе наших знакомых из комитата Бонто.
1908 год