- Бабушка, ну давай я тебе хоть за хлебом схожу! - Не надо мне ваших подачек, сама справлюсь…
Вот так всегда. Бабуля ведет себя, словно мы ей не родня, а седьмая вода на киселе и вороги лютые. Придешь к ней в гости с тортом и букетом, а слышишь «слова благодарности»:
- Ну, зачем потратилась? Поди, сама еще не зарабатываешь. С матери, небось, тянешь!..
Ах, ну почему бабушка игнорирует то, что мне давно 23 года, за плечами институт, а впереди, надеюсь, светлое будущее, которое обеспечат и любимый мужчина, и приличная работа. И давно я не девочка, которая клянчит на мороженое у мамы…

* * *

Привычно не обращаю внимания на бабкины колкости, захожу на старенькую кухоньку, не помнящую ремонта с момента строительства. Сколотые чашки с характерным налетом. Эта мутная пленка - свидетельство бесприютности, безразличной женской руки. Грохаю жестяной чайник на конфорку, мою посуду и нарезаю лакомство. Ничего, нас голыми руками не возьмешь. Еще поглядим, кто кого переупрямит.
Сухонькая мышка-старушка нарочно опаздывает к столу, когда я зову. Но все же, пусть и недоверчиво берет чашку, цапает кусок и ест. Самое главное - ей не выдать своего удовольствия, а мне - радости из-за своей победы.
- Зачем пришла, лиса?
- Ба, я пришла, потому что родные люди иногда ходят друг другу в гости, говорят добрые слова, заботятся. Мама тебе передавала привет, папа велел кланяться. Спрашивают, как ты себя чувствуешь. Может, нужно чего. Давай, что ли, ремонт сделаем, вон гардина в спальне того и гляди рухнет на голову. Давай я хотя бы окна помою…
- Я сама! Не хочу быть обузой!
Вот ведь дура старая, ей-богу. Оторопь берет от картины, когда 70-летний божий одуванчик карабкается на подоконник. Кому нужна эта самостоятельность? А люди что о нас скажут - мол, вообще старуху в черном теле держат. И как нам жить, если, не дай бог, что случится?
Психую, нервно кусаю торт и обжигаюсь чаем. Окончательная победа осталась за бабкой.

* * *

А мы с матерью вот что придумали. Выманить строптивицу из квартиры, и тайком помыть окна. А то стыдно перед соседями.
Бабка упрямо не соглашалась покидать свою юдоль скорби и печали, мать давила на жалость и просила, чтобы ее сопроводили в больницу. Что отец на даче, Юлька (это я) якобы уехала в командировку к черту на кулички… А я схватила дубликат ключей и была такова, едва наша «гранд-дама» в шляпке вышла из дома. Судя по сурово поджатым губам, маму ждало удовольствие ниже среднего.
… Всегда в ее квартире я ощущаю запах времени. Конечно, пахнет застарелой пылью, подшивками газет и прочим барахлом, с которым пожилые люди так неохотно расстаются. Домыв окно (боже, вот ведь казнь египетская - мыть высоченное и напрочь трухлявое окно), я решила так. «Преступление» все равно очевидно, а коль так, можно и пыль в серванте протереть. Если буду застигнута врасплох, семь бед - один ответ.

* * *

Читать чужие письма, конечно, плохо и низко. Но кто устоит от соблазна, держа в руках связку ветхих до хрупкости конвертов? Не знала, что бабуля вела с кем-то переписку.
«Моя сильная женщина! Ты должна понять, что я не свободен. Но разве это препятствие для нашей любви? Мы не можем быть вместе, но…»
Ах вот что досталось мне в руки!.. ТА история, о которой бабушка строго-настрого запретила спрашивать. Кто мой дедушка. «Родила для себя мамку твою, и весь сказ, а ты не любопытничай» - этим ответом бабушка очень обижала. Да бог с тобой, не хочешь - и не надо. У меня папка есть. И мама. После чего дежурно показывался дерзкий язык. Причем обеими сторонами диалога.
Да, надо было положить все на место и забыть. Но ведь это и моя история!
«Я не могу баловать тебя вниманием. Ты умная и понимаешь, что интрижка может стоить мне карьеры. А у меня семья, сын, статус и большие перспективы…»
Хм. Такие вещи способен написать желанной женщине или самовлюбленный светский лев, или самый что ни на есть болван. Но бабушка не могла полюбить болвана, не того полета птица. Значит, обычная для тех времен ситуация - служебный роман. Она молодая и доверчивая, а он… он свое мужское дело знал.
«По мере возможности я буду помогать нашей девочке. Будь внимательна, малышка должна быть здоровенькой, умненькой. А знать, кто я, ей пока не надо».
Чем больше я читала жестокие строки, где одна все время должна, а другой не берет на себя никаких обязательств, тем становилось понятнее, отчего наша бабуля - такая бука. Она любила и верила, а он внушал, что она должна быть сильной и никому ничем не обязанной, никогда ничего не просить.

* * *

В картонной коробке нашлась вторая пачка писем. Боюсь, я догадывалась, и о том, кто отправитель, и кто адресат.
«Я ни в чем тебя не обвиняю. Ты волен поступать как заблагорассудится. Но опять произнесу эти слова. Любила, люблю и буду любить. Ты говорил, что от любви не умирают. Да, умирают от нелюбви. Наверное, для тебя меня не стало».
Я задумчиво гладила наивный вензелек в конце листа. Всего один вопрос: она попросила вернуть письма или он сам возвратил «следы былой страсти»? Ведь при одном раскладе мой дед мог бы сохранить лицо, поддавшись порыву обиженной женщины. А вот если он сам избавился от более ненужных и неважный вещей, коленкор выходит совсем иной…

* * *

Я спрятала письма в сервант. Главное, чтобы бабушка не заметила недавних слез. Почему она больше не вышла замуж? А как тут выйдешь, если всю тебя от макушки до пяточек наполняет обида? Ты любишь, идешь на рождение незаконного ребенка, которого все детство дразнили безотцовщиной. Ты ждешь только звонка своего ненаглядного, его любой весточки, торопливого холодного поцелуя. А в ответ получаешь фразу: «Можешь рассчитывать только на себя».
В старой вазочке лежат простенькие серебряные сережки и колечко. Ее единственные украшения. Но бабуля не любила наряжаться, была равнодушна к украшениям. Живая женщина может так к себе относиться?

* * *
В замке поворот ключа, но я не боюсь. Добро пожаловать, возможно, самая несчастная из женщин. Я знаю твою тайну, но не предам.
- Вот лиса, так и знала, что обдурите! Чего приперлась? - обрушивается она сходу.
- Я пришла помочь, пришла сказать, что скучаю и хочу дружить с тобой. Пить чай и вести беседы, расчесывать твои волосы, ходить за хлебом, звонить по вечерам. Ты нужна мне, а я нужна тебе…

И впервые ответом было молчание.