На старой кухне темно и тесно, последним кругом - от лампы свет. Бездомный ветер гоняет бесов в промокшей за ночь густой траве, и до рассвета, как до Китая - ползти полжизни, колени в кровь, и слишком долго не отпускает кулак, ввинтившийся под ребро. А ты всё куришь, пуская кольца, тугой удавкой вплетаешь их в пустые мысли, и что-то рвётся в поджившей корке внутри души. Тебе - так странно! - почти не больно, тебе - никак-ни-к-чему-никто, твой цвет не серый, а перец с солью, твой выбор вытравлен кислотой по нежной коже изнанки века - и потому невозможно спать. По сигаретно-ручному пеклу идёт, петляя, твоя тропа - к иным вершинам, к чужим постелям, к покою сытых и лживых дур. Ты помнишь тех, что тебя имели - сначала в койке, потом - в виду, ты милосердно им всё прощаешь, их не прощая самой себе. Прощенье, вырванное клещами, в сто раз дороже других побед, в сто крат важнее простых иллюзий: мне отомщенье и аз воздам. Во внешнем мире, где all inclusive - включая гордость не знать стыда - ты греешь руки под светом лампы: не оторвёшься, не улетишь. Как в гору камень, как по этапу - свой крест не давит, тащи, малыш, тяни упряжку - упорно, молча, и не надейся - не пощадят.
На старой кухне сегодня ночью ты снова - жертва. Палач. Судья.