- Мам, а почему собаки лают?
- Это они так разговаривают.
- Мам, а почему так громко?
- Потому, что ругаются.
- Мам мне страшно.
- Не бойся, я же с тобой, они тебя не тронут!

Мы шли с детского сада домой. Я постоянно задавал много вопросов,
за что мама ласково называла меня «почемучкой». Мне было 5 лет.
Она, всю дорогу о чем-то думала и только отвечала на мои вопросы.
Иногда мне даже казалось, что она меня не слушает…

В далеком северном поселке, зимой выпадает довольно много снега.
Сугробы высотой в рост взрослого человека, казались мне настоящими снежными скалами,
а своры бродячих собак - огромными злыми чудовищами.
В своей цыгейковой шубке и шапке-ушанке, я сам был похож на маленького медвежонка.
Под ногами поскрипывал снег и мы шли вдыхая сухой морозный воздух и выдыхая клубы пара.
Редкие пушистые снежинки кружили в воздухе, искрясь и играя в свете вечерних фонарей.
Иногда проходя мимо курящих взрослых, я тоже делал вид, что курю и поднося варежку ко рту,
глубоко затягивался и с наслаждением, как они, выпускал струйку белого пара.
Мама смотрела на меня с улыбкой и говорила: «Опять куришь? Вот скажу отцу, заругает!».
Тут же, в моей голове, возникал образ сурового отца, грозящего мне пальцем и я испугавшись, сразу убирал руку.

Все было как обычно, мы шли по улочке и подходили к старому деревянному бараку, в котором мы и жили.
Барак был старым и уже ветхим, видавшим многое на своем веку.
Тут прожила не одна сотня разных людей и он надежно хранил в себе тысячи тайн и судеб.
Одной из этих тайн была жизнь нашей семьи.
Отец часто выпивал и приходя навеселе нередко навешивал кренделей матери и нам детям.
Каждый раз он находил для этого повод и что есть силы, вдалбливал в нас, нашу никчемность и свое огромное величие.
В бараке, как и на поселке, так жили все… Женщины рожали и работали, мужики работали и пили.
Телевизоров тогда еще на поселке не было, а по радио каждое утро в 6 утра гремел гимн СССР.
Что ни день, то день сурка. Как ни страшно, но ко всему рано или поздно привыкаешь. Привыкали и мы…

В этот вечер я снова думал о том, почему же взрослые не понимают детей, особенно своих?
Я думал о том, что я таким, никогда не стану, даже когда вырасту.
Главным моим обьяснением было то, что взрослые забывают, как и о чем думают и чем живут дети, когда становятся взрослыми.
Из моих угрюмых мыслей меня выдернула мама: «Ты чего? домой то будешь заходить?»
Я поднял голову и увидел, что стою почти перед дверью барака, а мама открыв ее, удивленно смотрит на меня.
«Иду я иду…», сказал я тихо и побрел к двери. Мать пошла вперед и шумно топая ногами, отряхнула налипший снег с валенок.
Я машинально сделал то же самое. В тамбуре тускло горела лампочка.
В углу, в картонной коробке, среди тряпок и соломы, что-то шевелилось и жалобно пищало. Я подошел поближе и обмер.
В коробке съежившись и дрожа от холода, жалобно пищал маленький рыжий котенок.
«Кто же тебя выбросил на холод? Что же мне с тобой делать?», пронеслось в моей голове.
Зная, что мать мне запретит, а отец еще и наваляет, я быстро скинул варежки и взял котенка на руки.
Голос его дрожал и глазки были мокрыми, мне казалось, что он плачет.
Засунув его запазуху, я пошел домой тихо приговаривая: «Я тебя спрячу, тебя не найдут, только сиди тихо.»
И котенок, как будто, поняв мои слова, тихо заурчал.
К моему удивлению, мама не только не выгнала котенка, но и налила ему молока, сказав, что рыжие приносят удачу.
Отцу решили ничего не говорить. Это был наш с мамой секрет. Я был очень рад и весь вечер просто светился от счастья!
Так у меня появился маленький друг! С ним я разговаривал и играл, прижимался носом к его носу и щекой к мордочке,
а он лизал меня в лицо своим колючим языком.
Так мы проводили время, пока отца не было дома. А когда он приходил домой, я прятал котенка в шифоньер,
где он благополучно засыпал среди вещей. Мы назвали его Рыжиком.

Все тайное рано или поздно становится явным и однажды отец обнаружил котенка. Я не успел его спрятать.
Рыжик мирно играл со шнуром от электробритвы, который я вытащил из ящика отца, без спроса.
Алкоголь сделал свое жуткое дело. Шнур засвистел в воздухе, а я едва успев закрыть Рыжика, ощутил сильное жжение в плече.
Мои руки покрывались глубокими рубцами, жуткая боль пронизывала до самых костей, но я молчал.
Плакать было нельзя, я это знал, иначе, могло быть, только хуже.
Матери досталось больше меня. Он бил ее руками и ногами, приговаривая вполголоса: «Что вы еще скрываете от меня?! Я вам всем покажу!».
Она молча переносила удары, боясь разбудить сестер и соседей.
Затем зловеще шипя и сверкая страшными глазами отец процедил мне:
«Вот видишь, из-за тебя мать пострадала! Не жалко тебе ее? Иди и выбрось эту мразь, пока я мать не забил до смерти!».
Я схватил Рыжика и в чем был, выбежал на улицу. Откуда-то, во мне, появилась непонятная ненависть к котенку.
В голове стучало «Все из-за тебя! Вот сейчас я тебя тоже накажу!».
Я сильно сжимал его в руках и мне казалось, что сейчас я его задушу.
Он смотрел на меня своими круглыми глазками, ничего не понимая и лишь тихонько мяукал.
Вскоре руки мои оцепенели. Злость росла и от безумия, я швырнул его в сугроб.
Котенок жалобно взвизгнул и тут, откуда ни возьмись, свора собак накинулась на него!
Я дико закричал, замахал на них руками, но собаки мотали его из стороны в сторону и не обращали на меня внимания.
Вскоре все было кончено… Собаки рыча и гавкая, исчезли в темноте… Я взял Рыжика на руки и побежал в барак.
Мысли путались в голове: «Рыжик, прости меня! Что я наделал? Я не хотел! Рыжик, Рыжик очнись!»
Слезы душили мое горло, руки дрожали. В тамбуре в одной ночнушке сидела и тихо плакала, избитая отцом, мать.
Увидев меня и Рыжика она зарыдала навзрыд. Я присев дрожащими руками положил котенка на колени и зачем-то,
начал делать ему исскусственное дыхание. Но все было тщетно…
Его полуоткрытые глаза больше не блестели, безжизненно свисавшие лапки, были расжаты.
Мать обняла меня и мы оба зарыдали… Так я предал и потерял своего самого лучшего друга детства…

На следующее утро мама собрала нас и ушла от отца. Потом он долго выпрашивал у всех прощения и бросил пить.
С тех пор, отец, больше никогда, не поднимал на нее, руку…

У меня в памяти, до сих пор прощальный взгляд Рыжика и жуткое чувство вины, за то, что я сгубил невинную душу…