Коля, деточка, сейчас, сейчас приедем домой и покушаем.
Коля — толстая некрасивая собака, неизвестной миру породы, тихо сидела на коленях хозяйки — одинокой пенсионерки со стажем Валентины Петровны. Коле немного мешали складки жира на шее, но, в общем, его жизнь можно было назвать райской. Хотя как выглядит рай для собак пока остаётся загадкой.
Валентина Петровна нашла его на улице, вот такой же поздней осенью. Он единственный из всего помета, кто остался в живых. Ну, как в живых: он лежал в коробке из-под обуви, прижатый чьим-то мешком с мусором и думал о скорой смерти. Было голодно, холодно и одиноко.
Пока чьи-то теплые руки не вытащили его, трясущегося, на свет.
Вот тут и стало понятно насколько силен его ангел — хранитель: Коля даже в детстве был некрасивым. Никто при виде него не сказал бы «а кто это у нас такой миленький? Кто это у нас такой холесенький? Кто такой клясивенький?»
Он не был ни миленьким, ни хорошеньким и 100% ни красивеньким. Чего уж, он был уродцем.
Но, то ли Валентина Петровна в тот день забыла свои очки, то ли просто фортуна (та ещё дура) была на его стороне, но его посадили в пакет, пакет положили в тележку и повезли домой.
И с этого момента жизнь Коли сделала крутой поворот.
Во-первых, он стал Колей. Когда Валентина Петровна злилась на него, то называла его Николаем Ивановичем. Именно Николай Иванович сгрыз в юности телефонный провод, демисезонные сапоги хозяйки и около ста раз написал в прихожей. Но чаще все-таки он был Колей, Колюней, Колюсиком.
Валентина Петровна своих детей не имела и вообще была глубоко одинокой женщиной. То есть абсолютно.
Всю нерастраченную за долгую жизнь любовь она отдала Коле.
Лучший кусочек — Коле, вышитую гладью подушечку — Коле, пульт от телевизора — Коле.
Так шли годы, они жили душа в душу, иногда ссорились по пустякам: Валентина Петровна усаживала его вначале на мягкую подушечку, потом на колени и начинала задавать неудобные любому мужчине вопросы: «Колюнь, а ты маму любишь? А как ты маму любишь? А скажи, как ты сильно любишь маму?»
Коля преданно смотрел на неё из-под бровей, но этого было мало. Всегда мало.
«Не любишь маму, да? Не нужна тебе мать, да? Вырос и тьфу тебе на мать, да?» После этого начинала плакать, громко сморкаться, потом в сердцах сбрасывала, отчего он падал в самую неудобную позу.
Спорить было бесполезно. Проще было напИсать в центре комнаты и отвлечь её от грустных мыслей. Что он и делал. Тогда она быстро меняла разговор на «Николай Иванович, подойдите, пожалуйста, сюда. Будьте так любезны!»
Он осторожно подходил. «Кто это сделал?» — задавала она риторический вопрос. «Кто?»
Как будто не была уверена в себе. Он подходил, максимально низко опустив голову.
Потом его ругали, потом они мирились и, наконец, его кормили.
Очень хорошее у него питание. Очень. Немножко давит комбинезон для прогулок. Но это ничего.
Ничего.
Можно еще кашки?