Я о нас замолвлю слово,
Мы немного -- да другие,
Есть сегодня в этом повод,
Рассказать кто мы такие:
Что терзает нас -- либидо,
Или грусть, хандра… -- кто знает?
Может тайная обида,
То что нас не понимают?
Нам неловко в мире этом,
Где обыденность вершится,
Зашифрован был в планетах
Код, с которым нам родиться.
Где же ключ к нему, отгадка:
В лунном свете, звезд мерцании?..
В нашей жизни -- слишком краткой,
Мы узнать не успеваем.
Мы остывшие от лета,
На излете октября,
Были в девственность одеты,
Первым снегом ноября.
У нас есть -- своя харизма!
Пишем мы -- свои законы!
От любви до эгоизма!
Мы такие -- СКОРПИОНЫ!
Кто-то нас в упор не видит,
Кто-то нас обожествляет,
Кто-то любит, ненавидит,
Всякое порой бывает.
Но скажу вам по секрету,
(В том открывшись до конца)
Хоть остыли мы от лета,
Но тепло храним в сердцах!
Его звали Калунга. 22 см. Он не читал «Муму» - так что о Достоевском и речь не идет. Но 22см… или как когда
Да и она плохо помнит «Муму», хоть и слыхала про Достоевского.
Кароче любов
Поезд, выехав из дрожащего коридора ярко-красных скал, углубился в банановые плантации, бесконечные и одинаковые, и тогда воздух сделался влажным и перестал ощущаться ветерок с моря. В окно вагона ворвался удушающий дым. По узкой дороге рядом с рельсами волы тянули повозки, доверху нагруженные зеленоватыми гроздьями бананов. За дорогой, на ничем не засаженной и потому какой-то неуместной здесь земле, стояли конторы с электрическими вентиляторами внутри, казармы из красного кирпича и проглядывающие среди пыльных розовых кустов и пальм террасы с белыми столиками и стульями.
Эту штуку, безусловно, дорогую
Муж принёс, сказавши: «Будешь есть!»,
Он меня не часто так балует,
Но такая гадость - просто жесть.
Фруктом восхищаясь, распинаюсь:
«Ну, какой ты, милый, молодец!»,
А сама, жуя, в душе ругаюсь:
«Лучше бы купил мне огурец».
СМС одного туриста из экзотического тура:
«В реке - пираньи, на берегу - крокодилы. Повезло, сидим на деревьях.
Всё бы ничего, но обезьяны очень хотят секса».
Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И твое раскрывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.
Про деянья свои и фантазии,
Про звериную душу послушай,
Ты, на дереве древней Евразии
Исполинской висящая грушей.
Обреченный тебе, я поведаю
О вождях в леопардовых шкурах,
Что во мраке лесов за победою
Водят полчища воинов хмурых;
О деревнях с кумирами древними,
Что смеются улыбкой недоброй,
И о львах, что стоят над деревнями
И хвостом ударяют о ребра.
Дай за это дорогу мне торную,
Там, где нету пути человеку,
Дай назвать моим именем черную,
До сих пор не открытую реку.
И последняя милость, с которою
Отойду я в селенья святые,
Дай скончаться под той сикоморою,
Где с Христом отдыхала Мария.