ОБ УШЕДШИХ КУМИРАХ И ЕЩЁ…
***********************************************
Не трясите покойников души,
не старайтесь быть «худшим из зол»,
наслоение пошлости, чуши -
не гасите «святой ореол»…
«Полоскание белья» стало модным,
да, уходят, уходят кумиры -
был при жизни любимцем народным -
не поганьте кумирам «мундиры»…
Ваши рейтинги, ваша реклама -
свет «зашторили», вторя Европе,
докатились до полного срама -
хватит прыгать «с верёвочкой в попе»…
…
Маргарита Стернина (ritass)
Пристанище рифмоплетов
На истерзанной стене
И мысль ясна, и нет налетов
Стараемся пишем эссе
Стих поэта,. в веках живет
Его не купить, не продать
Творец страдает и поет
Рифмами сумел восстать
И вспомнить всех великих
Ломоносов, Пушкин, Лермонтов
Творцов народных безликих
Где на бунт поднял В. Цой
…не требую с тобой встречи,
тем более - скорой - нет,
желания лишь калечат,
а я, может быть, аскет,
которого время лечит,
что день новый - лазарет;
хватает одной части речи,
чтобы составить букет
из мишени да мелкой картечи,
стреляющей мимо и вслед
безразличием от увечий,
слагающих автопортрет.
Эмиграция - не провокация
сменить свой менталитет,
в материи общей прострация,
как припева рефренный куплет,
четырех углов комбинация:
то ли крест божий, то ли квартет -
шестигранника ассоциация,
впрочем, может свести секстет,
но на «нет»,
как любое наречие,
на вопрос:
«где ты был?»
даст ответ:
либо «там», либо «здесь» -
человечий
и достойный вполне ответ.
Потому и искать с тобой встречи
мне, наверное, смысла нет,
оттого, что противоречий
во мне хватит на целый концерт.
Copyright: Маргарита Мендель, 2015
Свидетельство о публикации 115 111 508 912
Десять режиссеров отправились обедать,
Один встретил Мазо в столовой, их осталось девять.
Девять режиссеров, поев, клевали носом,
На пластике один загнулся, их осталось восемь.
Восемь режиссеров в студклуб ушли потом,
Один не возвратился, остались всемером.
Семь режиссеров во двор рванули вместе,
Закурил один из всех - и осталось шесть их.
Шесть режиссеров ушли на практике пахать,
Одного в ДК закрыли, их осталось пять.
Пять режиссеров судейство учинили,
Засудили одного, осталось их четыре.
Четыре режиссера на кросс шагали строем,
Один запнулся и упал, их осталось трое.
Трое режиссеров на вахте оказались,
Одного схватил охранник, и вдвоем остались.
Двое режиссеров зачин не сдали в сроки,
Один со справкой - и один, несчастный, одинокий.
Последний режиссер поглядел устало,
Забрал диплом из колледжа и никого не стало.
Copyright: Маргарита Мендель, 2015
Свидетельство о публикации 115 122 804 127
Период осмысления - убийца
всех радостей от сотни до нуля,
когда не видеть лучше бы те лица,
с которыми пахать тебе поля;
период осмысления - та птица,
что каркает с весны до февраля,
циничная, скабрезная девица,
в которую не выстрелить с ружья;
осмысленность, по-хармсовски - блудница,
бледнеющая в темноте зрачка:
такой бывает брошенная львица,
стенающая от витка волчка;
квадратный коридор - ее темница,
и угол каждый в нем - щель без ключа,
старик хрипящий сломанной цевницей
и то ее не знает до конца.
Все отрицать, не слышать и не видеть,
не узнавать в проемах подлеца,
начерченное жизнью - ненавидеть
и не искать лаврового венца;
крах осмысления - в даре все предвидеть,
но ждать расплаты слова в пол-лица,
вполоборота жизни, в ползенита
двух граммов
в плоть
застывшего
свинца.
Copyright: Маргарита Мендель, 2015
Свидетельство о публикации 115 122 703 258
Пар из форточки и бахрома из снега,
на карнизе ледяной настил -
осень, кажется, готова для побега
из застенок кляуз и чернил.
На затылке осени два следа
лета шебутного и зимы,
пара ножевых весны-соседа
и воспоминания кутерьмы.
Горизонт расколот пеклом неба
пополам в закате, диск луны
бодрствует без зрелища и хлеба
краеугольной черной пустоты.
В пересохшем горле парка иней,
свет холодный холостых квартир,
в тупике пустынном раструб линий
компаса теряет ориентир.
За чертой декабрь забыл о сыне -
ноябре. Жестокий мужий мир.
Говорят, греха хуже гордыни
не было, и я его кумир.
Пес незрячий воет от обиды,
лиру потерял свою сатир,
кто-то ковыляет с панихиды,
кто-то в карты проиграл мундир,
и зрачок сужается разбитый
фонаря троллейбуса, и пир
подошел к концу, и сон забытый,
словно гость, покинул свой трактир…
В желтом доме Мастер спит небритый,
он не видел в зеркале морщин -
в желтом доме нет зеркал, все квиты:
что не гражданин, то - господин.
В ноябре, как в желтом доме, сыты
тишиной любви и глух ей гимн:
постаревший Мастер Маргариты
не дождется.
Он умрет один.
Copyright: Маргарита Мендель, 2016
Свидетельство о публикации 116 010 303 535
Дверной проем, висящее пальто
на спинке одногорбного верблюда,
что в стол задвинут глубоко. Темно,
не разобрать ни скатерти, ни блюда
на нем. Во тьме теряет все лицо,
и тело жмет другая амплитуда,
скрипящее что перейдет крыльцо
и ввалится, ошеломив верблюда.
Торшер раздут под лампой Ильича
и свет его на брудершафт с разрухой
вино вкушает с барского плеча,
разящего эфиром и сивухой.
Из телефонной трубки три гудка
и тишина, что шепчет мне на ухо
монодию глухого дурака,
вспоровшего луне пустое брюхо.
Все в темноте на ощупь, из мешка
дырявого, и без стекла в ней лупа.
На клетке лестничной шестого этажа
щиток мотает чей-то пьяный ступор,
а за окном несется белый шар
по каменному брусу, точно в рупор,
кричащий бездне, мраку, мне: «Пожар!»
нанизывая на шурупы кукол,
наматывая им на шеи шарф
и загоняя их под церкви купол -
страх знает, у кого оплачен штраф
и с кем играть в марионетки глупо.
Я отнесу клавир стае гитар,
отняв его после пожара утром
у страха, а затем и белый шар
и все, что было передам кому-то,
но не тебе. Тебе дан божий дар -
«не замечать» и «оставаться мудрым».
Но самый главный твой, бесценный, дар -
душа,
что не имеют эти куклы.
Copyright: Маргарита Мендель, 2016
Свидетельство о публикации 116 011 207 611
I
В отражении экрана
фасада сад,
зеркала без изъяна
и аромат
апельсина и мяты -
декабрь-март:
листья клена измяты
в лидийский лад.
II
За уральской Гранадой
шальной закат
задремал под осадой
степных палат
так по-детски наивно,
что наугад
выбираешь невинных
и чертишь ад.
III - IV
Так портреты в гостиной,
как Эдгар По
в шифоньере старинном,
живут лет сто,
и рояль у камина
твое пальто
за слова «пианино»
и «все равно»
занесет черной молью
и - в решето,
усмехаясь: «Бе! Молью!»,
мычащим «до»
приведет с нелюбовью
тебя к метро:
«Ну, садись. С хлебом-солью,
чтоб все прошло».
V
Телефонный мой номер
забудь с вином,
мы с тобою не в ссоре,
но лучше сон,
чем «Жизель» в Геликоне;
пустой вагон
знает больше мозолей,
позиций в нем.
VI
Площадь выстлана мелом.
У балюстрад
пятна всполохом белым
вершат парад.
Никого. Ты приехал
и сделал шаг
мне навстречу, но эхом
скользнул назад.
VII
Так бывает лишь с теми,
кто: любит ждать,
не отбрасывать тени
и целовать
взглядом чьи-то колени
и выше стать, -
так бывает лишь с теми,
кому плевать.
VIII
Утолить красноречие,
спуститься в гать,
градус зимнего вечера
сильнее сжать
не придется. Есть женщина.
Ей сыскать
в счета два тебя легче
чем богу мать.
IX
Угол зрения калечит
искомый край
как слова, что не лечат
вдовы вуаль -
не касайся предплечья,
выбирай
между памятью речи
и взгляда вдаль.
X
В отражении экрана
уже январь,
ледяного фонтана
седой хрусталь…
Мне главы от романа
давно не жаль,
он написан обманом
и в нем печаль.
Copyright: Маргарита Мендель, 2016
Свидетельство о публикации 116 012 604 523
Расколот мир на несколько частей.
В них места нет ни «завтра» ни «вчера»
Сменяют дни немые вечера,
Без званных и непрошенных гостей.
Без мимолетных встреч наедине,
Без сильных чувств, которые кипят.
(У кошки радость- родила котят.
И этим успокоена вполне).
А нам куда? Мы потеряли нить,
Не докричаться. сколько не кричи,
И хочет сердце, что еще стучит.,
Осколки мира вновь соединить.
Copyright: Ольга Наева, 2016
Свидетельство о публикации 116 050 105 111
Если бы вновь мне пришлось выбирать,
С хохотом в плач наниматься в актрисы,
То ни за что не вошла бы опять.
В эти кулисы.
Занавес душный, из пакли парик,
Весь реквизит мой - поднос и бокалы
Я- лицедейка, но вот он тупик,
В сумраке зала.
Яма с оркестром - не яма, труба,.
И ни пол слова из будки суфлера,
Это не служба, а просто судьба,
Занавес скоро.
Copyright: Ольга Наева, 2016
Свидетельство о публикации 116 112 804 003
«И спасся только я один, чтобы возвестить тебе…»
Бурлит Нантакет - китобоев порт,
С каюты дверь, вчера с петель снята,
И стойка в баре- челюсти кита,
А у причала китобой «Пекод».
Там капитан, совсем сошел с ума,
За годы странствий, ногу потерял,
А все же вновь покинет тот причал,
Ему, Ахаву, берег как тюрьма.
В последний раз поднявшись по вантам
На кафедру, чтоб проповедь прочесть
Священник произносит слово «месть»
А после отправляет их к китам
Вон к мачте золотой прибит дублон.
Он для того, чьим первый будет крик,
«Смотрите, вон белеет Моби Дик»
На бочку все, что брошено на кон"
А я всего лишь старый белый кит.
Меня качает темная вода.
Кого она проглотит навсегда?
Кем утолит свой зверский аппетит.
Одним ударом страшного хвоста.
Молитесь, я еще вас не убил,
Янтарный ром все глотки промочил,
Все пьют за гибель белого кита
Но день придет и он не за горой,
В последний раз над ровной гладью волн.
Мелькнет Ахав, разбит его вельбот
Жив только гроб и в нем один герой.
Copyright: Ольга Наева, 2016
Свидетельство о публикации 116 120 408 564
О, боже, как тяжел небесный свод,
Не стоит ждать, раз быть того не может,
Уж много лет, как отклонившись от,
Всех своих кукол, я зову Сережей.
Я целый день с собой наедине,
Пою им песни и стихи читаю,
Вот части речи, вот частица не,
Слова как птиц на север провожаю.
Ты яблочного семечка разрез,
Вселенная во всех ее причудах.
Хотелось вместе, а пришлось вот без
И в этом тоже есть немножко чуда
Copyright: Ольга Наева, 2016
Свидетельство о публикации 116 122 310 620
ПОД БОЛТОВНЮ…
Под болтовню редеет Нация…,
в бородку «либер» улыбается -
душевной подлости вибрация,
«Святая Русь» - она спивается…
Кого винить, играем в прятки,
зависло в воздухе табу,
ну нет здесь никакой загадки -
все наши ценности… - «в трубу»…
------------------
Маргарита Стернина (ritass)
Штормит прохладным утром бледно- серым,
Нет больше сил у слабых плавников…
Волна кипящим краем белопенным
Тебя бросает на сухой песок…
Упругим чудным телом содрогаясь,
Как хочешь до воды родной достать!
Хвостом трепещешь, чешую срываешь,
И тягостно пытаешься дышать…
Ты раскрываешь створки жабер красных,
Пытаешься воды морской набрать,
Но жгучий воздух, смешиваясь с грязью,
Тебя уж начинает убивать…
Страдает бедное прекрасное созданье,
Чей перламутром светится наряд,
И чьи глаза прозрачны и хрустальны,
И серебром искристся чешуя…
И нету сил твои терзанья видеть,
Страдаем вместе, и моя душа
Кричит: «Не дай, не дай погибнуть!
Ты посмотри, как чудно хороша!»
Сожму тебя в руках как можно крепче,
И юбку замочить не побоюсь,
Войду поглубже в волны с белой пеной,
Плыви, сестра!- тебе я прокричу.
Совсем как я… колотишься и бьёшься,
Трепещешь, извиваешься ужом,
Стараясь лишь вдохнуть, вдохнуть немножко-
Глотаешь воздух пересохшим ртом,
О как бы мне попасть туда, где вольно
И где спокойно… Кто б мне подсказал?
Чтоб кто-нибудь подставил мне ладони
И чтоб сестрой своей меня назвал.
«Волков всю жизнь чужие кормят ноги,
А я не знаю чем еще жива»
Когда одна стишащая душа,
К другой стишащей подберет отмычку,
И станет ее пагубной привычкой,
Не нужно просто этому мешать.
На поединках самых острых фраз,
Все стрелы долетели до мишени,
Последствия не принятых решений.
Из «завтра» перешли в разряд «сейчас».
Все больше «неудачливых удач»
И встреч, которых лучше б не бывало,
Надежды рыцарь, подними забрало.
А ты возьми смычок, судьбы скрипач.
И пусть гремит наш маленький оркестр,
Глуша обид и сплетен мерзкий шорох,
Сухими держим и глаза и порох,
И нами не закрыт побед реестр.
Copyright: Ольга Наева, 2017
Свидетельство о публикации 117 011 012 891