Дверной проем, висящее пальто на спинке одногорбного верблюда,...

Дверной проем, висящее пальто
на спинке одногорбного верблюда,
что в стол задвинут глубоко. Темно,
не разобрать ни скатерти, ни блюда

на нем. Во тьме теряет все лицо,
и тело жмет другая амплитуда,
скрипящее что перейдет крыльцо
и ввалится, ошеломив верблюда.

Торшер раздут под лампой Ильича
и свет его на брудершафт с разрухой
вино вкушает с барского плеча,
разящего эфиром и сивухой.

Из телефонной трубки три гудка
и тишина, что шепчет мне на ухо
монодию глухого дурака,
вспоровшего луне пустое брюхо.

Все в темноте на ощупь, из мешка
дырявого, и без стекла в ней лупа.
На клетке лестничной шестого этажа
щиток мотает чей-то пьяный ступор,

а за окном несется белый шар
по каменному брусу, точно в рупор,
кричащий бездне, мраку, мне: «Пожар!»
нанизывая на шурупы кукол,

наматывая им на шеи шарф
и загоняя их под церкви купол -
страх знает, у кого оплачен штраф
и с кем играть в марионетки глупо.

Я отнесу клавир стае гитар,
отняв его после пожара утром
у страха, а затем и белый шар
и все, что было передам кому-то,

но не тебе. Тебе дан божий дар -
«не замечать» и «оставаться мудрым».
Но самый главный твой, бесценный, дар -
душа,
что не имеют эти куклы.