`
Дед всю Великую Отечественную служил в артиллерии. После войны жизнь всех раскидала: дед на завод, кто-то в институт, а кто-то остался отдавать долг Родине. Но связи не теряли. И вот два дедовских однополчанина, вместе дослужившие до пенсии и высоких офицерских званий, оказались у деда за праздничным столом по поводу очередного юбилея Победы. Смотрели парад, пели под аккордеон, вспоминали былые времена и «ушедших» товарищей. Я в это время в этом месте оказался совершенно случайно, заехал взять дрель на дачу. Решил задержаться, поздравить ветеранов. После очередных «боевых ста грамм»:
- Ефремыч, а помнишь, как мы тогда второй раз фрицев побили, тогда, в 65-ом, на сборах?..
Я не понял, о чём речь, и развёл мужиков (назвать стариками этих энергичных жизнерадостных людей язык не поднимается) на рассказ.
Отправили их тогда в восточную Германию командовать масштабными учениями советских войск в честь 20-летия победы, высокие чины приезжали, оценивали боеспособность нашей армии. Или так получилось, или специально для показухи, артиллерийский полк располагался непосредственно вблизи границы ГДР и ФРГ. Немцы, естественно, переполошились, отправили на границу со своей стороны наблюдателей. Когда приезжает комиссия и проводятся стрельбы, они фотографируют происходящее и слушают/записывают радиопереговоры. А всё остальное время скучно и им, и нам. Только у немцев телевизор, девочки, выпивка. Нажрутся шнапса, и давай в три часа ночи сигнальными ракетами шуметь, ахи-вздохи, или магнитофон с немецкими песнями на полную громкость включать. А у нас - начальство уехало, и делай что хочешь, только дальше туалета ходить нельзя, нечего фрицев провоцировать. Фактически, сиди весь день в палатке, играй в карты и пей спирт, который уже в глотку не лезет. И так неделю.
Когда мероприятие подходило к концу и лагерь собирались сворачивать, главный по хоз. части обнаружил в запасах зачерствевшие буханки хлеба, принёс рассказчику этой истории.
- Ефремыч, прикажи какому-нибудь солдатику, пусть сбегает на поляну, птичкам покрошит, грех хлеб выбрасывать.
- М. м. м… Выбрасывать не будем. Мы наш хлеб сейчас этим фашистам скормим, заодно и ребята наши хоть немного развлекутся.
Для тех, кто не знает, поясню - у подобного типа пушек раздельное заряжание, то есть снаряд отдельно, заряд отдельно. Теоретически, стрелять можно всем, что влезет в ствол.
Итак:
- ОРУДИЕ К БОЮ! ЗАРЯЖАЙ! Азимут 25, высота 10! Аго-онь!.. И две чёрствые буханки хлеба летят в сторону немецкого грузовичка с разведывательной аппаратурой. Автомобиль падает на бок. На боку в месте попадания «снаряда» огромная вмятина. Хлеб от удара разлетается на крошки, и немцы никак не могут найти, что же в них попало. Был бы настоящий снаряд, была бы дырка. Или огромный костёр в случае разрывного.
Началась суета, что-то кричат, нас в бинокли разглядывают.
Офицер пальцем в небо тычет, может, на метеорит намекает, а может, на атаку «зелёных человечков». А связи то теперь у них нет, грузовичок с радиостанцией антенной в землю лежит, подмогу оперативно не вызовешь. Наши тем временем, не подавая вида, собрали палатки, зачехлили орудия и уехали.
Вскоре происхождение «снаряда» немцы, конечно, установили. Никого не наказали, всё обошлось мирным разговором: «вы в наши дела не лезьте, тогда мы не будем в вас буханками кидаться». А публичной огласке этот случай придавать не стали, видимо, фрицы постеснялись, что их навороченный по тем временам автомобиль русские вывели из строя испортившимся хлебом.
Лейтенант Александр Чурин,
Командир артиллерийского взвода,
В пятнадцать тридцать семь
Девятнадцатого июля
Тысяча девятьсот сорок второго года
Вспомнил о боге.
И попросил у него ящик снарядов
К единственной оставшейся у него
Сорокапятимиллиметровке
Бог вступил в дискуссию с лейтенантом,
Припомнил ему выступления на политзанятиях,
Насмешки над бабушкой Фросей,
Отказал в чуде,
Назвал аспидом краснопузым и бросил.
Тогда комсомолец Александр Чурин,
Ровно в пятнадцать сорок две,
Обратился к дьяволу с предложением
Обменять душу на ящик снарядов.
Дьявол в этот момент развлекался стрелком
В одном из трех танков,
Ползущих к чуринской пушке,
И, по понятным причинам,
Апеллируя к фэйр плэй и законам войны,
Отказал.
Впрочем, обещал в недалеком будущем
Похлопотать о Чурине у себя на работе.
Отступать было смешно и некуда.
Лейтенант приказал приготовить гранаты,
Но в этот момент в расположении взвода
Материализовался архангел.
С ящиком снарядов под мышкой.
Да еще починил вместе с рыжим Гришкой
Вторую пушку.
Помогал наводить.
Били, как перепелов над стерней.
Лейтенант утерся черной пятерней.
Спасибо, Боже - молился Чурин,
Что услышал меня,
Что простил идиота…
Подошло подкрепленье - стрелковая рота.
Архангел зашивал старшине живот,
Едва сдерживая рвоту.
Таращила глаза пыльная пехота.
Кто-то крестился,
Кто-то плевался, глазам не веря,
А седой ефрейтор смеялся,
И повторял -
Ну, дают! Ну, бля, артиллерия!
С любовью и уважением смотрел на штангу Василий. И на турник и на брусья с почтением и любовью смотрел он тоже. Его друзья, что никогда не предадут. Мысль об этой железной верности снарядов часто выгоняла из Василия скупую жгучую слезу. Она стекала, иногда навсегда теряясь в бороздах морщин, и тихо падала в стакан граненый. Стакан был тоже верный друг…
Иногда штанга ревновала к стакану. Турник был с характером и виду не показывал. А брусьям было все равно - их было двое.
Стакан никогда ни к кому не ревновал, и за это Василий уважал его сильнее всех. Но виду не показывал - друзей не нужно обижать. Их всех - и штангу, и турник, и брусья, и стакан Василий просто обожал, ведь вернее их у Василия никогда не было.
У меня депрессия. Зла на весь мир. Муж уже устал подносить снаряды и вывозить трупы.