I Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой.
Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?
Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?
Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.
II
О, жены чистые пророка,
От всех вы жен отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!
А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых3.
III
Смутясь, нахмурился пророк,
Слепца послышав приближенье
Бежит, да не дерзнет порок
Ему являть недоуменье.
С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!
Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?
За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его - по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?
За то ль, что дал ему плоды,
И хлеб, и финик, и оливу,
Благословив его труды,
И вертоград, и холм, и ниву?
Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.
И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.
IV С тобою древле, о всесильный,
Могучий состязаться мнил,
Безумной гордостью обильный;
Но ты, господь, его смирил.
Ты рек: я миру жизнь дарую,
Я смертью землю наказую,
На всё подъята длань моя.
Я также, рек он, жизнь дарую,
И также смертью наказую:
С тобою, боже, равен я.
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!
V Земля недвижна - неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой5.
Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.
Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.
Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман.
VI Не даром вы приснились мне
В бою с обритыми главами,
С окровавленными мечами,
Во рвах, на башне, на стене.
Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Ведите в плен младых рабынь,
Делите бранную добычу!
Вы победили: слава вам,
А малодушным посмеянье!
Они на бранное призванье
Не шли, не веря дивным снам.
Прельстясь добычей боевою,
Теперь в раскаянье своем
Рекут: возьмите нас с собою;
Но вы скажите: не возьмем.
Блаженны падшие в сраженье:
Теперь они вошли в эдем
И потонули в наслажденьи,
Не отравляемом ничем.
VII
Восстань, боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!
До утра молитву
Смиренно твори;
Небесную книгу
До утра читай!
VIII
Торгуя совестью пред бледной нищетою,
Не сыпь своих даров расчетливой рукою:
Щедрота полная угодна небесам.
В день грозного суда, подобно ниве тучной,
О сеятель благополучный!
Сторицею воздаст она твоим трудам.
Но если, пожалев трудов земных стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань, -
Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,
Что с камня моет дождь обильный,
Исчезнут - господом отверженная дань.
IX И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.
И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струей освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лег, и заснул он близ верной ослицы -
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.
Настал пробужденья для путника час;
Встает он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.
Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесенный песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».
И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник…
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.
И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.
Я бегу, топчу, скользя по гаревой дорожке.
Мне есть нельзя и спать нельзя, и пить нельзя ни крошки.
Я сейчас гулять хочу у Гурьева Тимошки,
Ну, а я бегу, топчу по гаревой дорожке.
А гвинеец Сэм Брук обошел меня на круг.
А вчера все вокруг говорили:-Сэм - друг
Сэм - наш гвинейский друг.
Друг-гвинеец так и прет, все больше отставание,
Но я надеюсь, что придет второе мне дыхание.
Третье за ним ищу, четвертое дыханье.
Ну, я на пятом сокращу с гвинейцем расстоянье.
Тоже мне, хороший друг.- Обошел меня на круг.
А вчера все вокруг говорили: - Сэм - друг,
Сэм - наш гвинейский друг.
Гвоздь программы - марафон, а градусов - все тридцать.
Но к жаре привыкший он, вот он и мастерится.
Посмотрел бы на него, когда бы минус тридцать.
А теперь достань его. - Осталось материться.
Тоже мне хороший друг.- Обошел меня на круг.
Нужен мне такой друг, - Сэм - друг
Сэм - наш гвинейский Брут.
Богу легко простить человеку все юношеские заблуждения. Однажды молодой Пушкин вместе с графом Ленским, увлеченные острословием, позволили себе шутить на предмет религии. Неожиданно к ним в комнату вошел молодой человек, который, как потом выяснилось, был обоим незнаком. Он стал говорить с глубоким познанием затронутой темы, и обезоружил их своими доводами. Они почувствовали себя нашкодившими детьми и признались, что изменили свои взгляды. Гость встал, поклонился и вышел. После паузы, совершенно ошеломленные, они принялись расспрашивать слуг. И узнали, что посетителей - н е б ы л о ! Никто к ним не входил… Это событие явилось одним из переломных в жизни поэта. Священник, которого попросили придти к смертному одру Пушкина, остался под незабываемым впечатлением от благоговения, с которым поэт исповедывался и причастился. «Я сам себе желал бы такой кончины," - сознался он близким со слезами на глазах. Пушкин испытывал нечеловеческие страдания, но переносил их с необыкновенным терпением. Все ощущали присутствие великой милости Божией. Он простил своего убийцу и сказал Вяземскому:"Ты должен обещать не мстить за меня. Прощаю его и хочу умереть христианином». Перед самой смертью он благословил каждого из детей и жену, ободряя ее:"Слава Богу, все хорошо!"
«Смерть идет», - сказал он Карамзину. Когда, по его просьбе к одру привезли супругу Карамзина, он попросил перекрестить его. И поцеловал благословляющую руку. Перед смертью подал руку Далю:"Ну, подымай же меня, пойдем! Выше, выше пойдем!" через несколько минут:"Жизнь кончена". Осенил себя крестом:"Господи, Иисусе Христе…" - и затих. Жуковский со слезами писал об утешенности его лица после смерти, на котором было разлито высокое новое знание.
Трижды каркнет ворона на ветке,
Листья молча осыпятся в лужи,
Ты не скажешь: «Моя ты конфетка,
Боже мой! Да ты же простужен!»
На звонки не ответишь, игноришь,
Я же знаю ты где-то там, с кем-то,
Может быть это даже мой кореш,
Это очень плохая примета…
Небо плачет, ужасная морось,
В плащ укутавшись, сам весь горячий,
Были целыми, стали порознь,
Значит где-то видать напартачил…
На вопросы подружек… Не знаю,
Засмущавшись, пожавши плечами,
Скажешь: «Так вот решила сама я,
Да и что могло быть между нами?»
И в подушку роняя слёзы,
Как деревья роняют листья,
Нам приснятся друг друга угрозы,
И обид горьких мерзкий привкус…
Ты меня потом даже не вспомнишь,
Увидав среди тысяч прохожих,
Не коснешься губами, не скажешь:
«Ты простужен! Любимый, о боже!»
© Паша Броский
Парафраз на Сергея Есенина
***
Да! Теперь решено. Без возврата,
я покинул родной интернет,
разместил на «В контакте» цитату:
«Всё достало, ушел, меня нет… "
Старый комп без меня ссутулился,
хомячок мой давно издох,
на Борщаги изогнутых улицах
помереть, знать, судил мне Бог…
Я люблю этот город каштановый,
пусть порядком он мне надоел,
небо скучное, серое, странное,
и что я как всегда не у дел…
А когда светит солнце утром,
когда светит, черт знает как,
я иду очень злой и надутый
переулком в родимый педфак…
Шум и гам в этом логове жутком,
и весь день напролет дотемна
я читаю стихи проституткам
и с ребятами пью на коня…
Сердце бьется все чаще и чаще,
и уж я говорю невпопад:
«Как забрёл я сюда в эти чащи
и как выйти на свет мне назад? "
Старый комп без меня ссутулился,
хомячек мой давно издох,
на Борщаги изогнутых улицах
помереть знать судил мне Бог…
© Паша Броский