Госдума отменила уголовную ответственность за семейные побои.
Ура!!! Девчонки!.. Скалки наголо!
- иz -
Вообще, жить с женщиной - это уже героизм. Создание семьи с одним человеком и на всю жизнь - это подвиг.
Возможно, Бог хочет, чтобы мы встречали не тех людей до того, как встретим того единственного человека. Чтобы, когда это случится, мы были благодарны.
Как говорят, не суди книгу по обложке, я очень богатый человек, но не показываю это всем, только близкие знают, но я не знаю понимают ли они, что я очень богат.
Мое богатство всегда дома. Когда я прихожу домой, часть моего богатство говорит «Проголодался, наверное? Я тут кушать приготовила».
Потом всё мое «богатство» садится пить чай, со словами «А что ты один? Мы тоже хотим».
Просто все забыли, в чем истинное богатство. Все хотят «Заботу в виде геликов, роз, киндеров, дорогих подарков», а я хочу приходить домой, зимой замерзший и чтобы меня встречала моя семья со словами: «Ты что без шапки, пошли пить чай»
Подкаблучниками становятся, как правило, ленивые «валенки».
- иz -
Не вынесенная вовремя новогодняя ёлка становится членом семьи.
- иz -
Жена:
Уж семь часов, а ужин не готов.
Муж:
Да, не хватает видно ей мозгов.
Жена:
Так на рубашке волосок чужой.. .
Муж:
Да ты сама, в метро в час пик постой!
Жена:
А тут ещё помада на рубашке?!
Муж:
Ты про метро забыла уж, бедняжка?!
Жена:
Как хорошо! Про ужин и не вспомнил.
Муж:
Забыл: среда сегодня или вторник?
А завтра вновь корпоратив.. .
Жена:
Что из кармана там торчит?
Вновь лифчик пятого размера?
Да я глазам своим не верю!
Муж:
Готовил я тебе сюрприз.
(Ох, не узнала б про стриптиз)
Жена:
Ну, вот, попала я впросак.
И кто из нас теперь дурак?
(хотя, дурак мужского рода,
зависит от жены погода).
Семья будет существовать всегда - проездной удобнее и выгоднее, чем разовые талоны.
«И когда у человека появляется благодарность, а не требовательность, когда он говорит: я постараюсь - пусть не смогу, но я постараюсь прожить ради этого человека, - тогда он поймет, что это и есть счастье. Сказано: кто в малом неверен, тот и в большом неверен, - поэтому браки и рушатся. Мы жадные, мы хотим все и сразу. И хотим для себя. А ведь брак - это не ресторан, где нас должны обслужить.»
Позавчера ближе к вечеру невестка позвонила и сообщила, что они скоро подъедут. Ну, Ленка моя засуетилась, стала прибираться, сметать видную и невидную пыль, поскольку поняла, что дети сейчас привезут нашего любимого внука.
Мы живем в одном городе, но на приличном расстоянии друг от друга, и потому видим пятилетнего Ванюшку не так часто, как хотелось бы. Ну конечно, мы его навещаем и сами. Изредка молодые с ним приезжают и к нам. Вот почему мы обрадовались этому звонку.
Уже где-то через полчаса позвонили в дверь. Ленка пошла открывать и, мягко говоря, слегка обалдела. Я тоже. Потому что приехал не Ванюшка. Приехал его папа в сопровождении тещи и тестя, то есть наших сватов.
Сердце мое сразу почуяло что-то недоброе. Но я не придал этому (хотя бы внешне) вида, а шутливо поздоровался с родственниками:
-Это откуда же вас, таких красивых, к нам занесло, а?
Но родственники шутить были не расположены, и сразу заявили, что приехали разбираться. Поскольку их горячо любимый зять, а наше чадо, собрался уходить от их дочери, то есть от своей жены и, соответственно, от сына, нашего общего и пока единственного внука.
Конечно, мы с Ленкой должны были бы ахнуть, побледнеть, начать хвататься за сердце и трагичным шепотом спрашивать у Вовы: «Как, почему? Как ты мог?»
Но, увы, мы ничуть не удивились, потому что знали: рано или поздно это должно было произойти. Два года назад он уже собрал свои вещи и хотел было уйти от Лариски, но она спрятала его документы. Вовка стал их требовать, Лариска начала его поносить всякими нехорошими словами, они чуть не подрались. И это все при громко ревущем ребенке! Кошмар, короче.
Лариска тогда успела позвонить и своим родителям, и нам. Ее родители прибежали раньше, потому что живут буквально в соседнем доме. Нам же пришлось добираться на такси. И когда мы все собрались вместе и стали разбираться в причине конфликта, набычившийся Вовка тогда впервые прямо заявил, что не любит Лариску и не хочет с ней больше жить. Даже ради ребенка.
Когда они встретились, им обоим было уже по тридцать. Оба с «верхним» образованием, Лариска преподавала в колледже, Вовка трудился завотделом в некой мониторинговой компании. Они оба были первыми друг у друга. Гуляли недолго - что-то около года. Женихались бы, может и дальше, но Лариска первой взяла быка за рога (как потом оказалось, по настоянию матери), и сказала, что пора бы уже и того… семью создавать.
Когда Вовка привел Лариску к нам познакомиться, нам она показалась… ну, пусть не красавицей (да и где ж на всех красавиц наберешься?), а вполне нормальной молодой, современной женщиной. Живой такой, обходительной.
Потом мы и с родителями познакомились. Тоже нормальные люди, папа так вообще доктор каких-то наук, а заодно и руководитель частной фирмы.
Ну что ж, раз молодые решили, что подходят друг к другу, а мы с этим согласились, тем более, что давно уже внуков хотелось, сыграли свадьбу, достаточно внушительную.
Молодые стали жить отдельно, но рядом с родителями Лариски, окна их домов буквально смотрят друга на друга. Наконец, они подарили нам долгожданного внука, чудного такого парня Ванюшу, который, правда, три года молчал, но зато потом так заговорил, что сейчас его уже и не остановить. Такой умница оказался, что все дедушки с бабушками нарадоваться на него не могли, не говоря уж о родителях.
Но особенно трогательными были отношения Ванюшки и Вовки - внучок наш полюбил своего отца всеми, что называется, фибрами юной души. А Вовка просто обожал своего парня!
Однако в этой кажущейся идиллии прорисовалась обратная сторона медали. Мы стали замечать, что Вовка все более сникает, хандрит. Жена его стала жаловаться (она, кстати, чуть что - сразу хваталась за трубку и докладывала нам, что вот «Вовик ваш» сделал то-то и то, сказал так и так), что муж ее все чаще стал задерживаться на работе. Хотя того, о чем она подозревала, не было и в помине - Лариска, как потом выяснилось, сама по своим каналам «пробила», что у Вовки нет никаких шур-мур на его фирме.
Нам Вовка тоже объяснял, что просто у него много дел, и он не все успевает сделать за день, вот и приходится постоянно задерживаться в конторе. Уж мы-то своего сына знали как облупленного - парень он у нас крайне интеллигентный и честный, и на интрижки на стороне просто не способен. А то, что он зашивался на работе - тоже было вполне объяснимо. Вовка на самом деле удивительно педантичен и тщателен, любую работу выполняет скрупулезно, и пусть над ним хоть гром разразится - спешки никогда не допустит. Тут, видимо, сказались его белорусско-прибалтийские корни.
Однако Вовка не только постоянно задерживался на работе, но и в командировки стал срываться как можно чаще, сам напрашиваясь на них. Причина - все углубляющееся нежелание быть рядом с женой.
«Но почему?» - спрашивали мы. А все оказалось просто. Лариска стала пытаться верховодить над мужем, чтобы все у них было так, как хочет именно она. А когда Вовка пытался настаивать на своем, начинала грубить, а то и материть (!) Вовку. Она, единственная дочь в семье, продолжала вести себя с ним, как всегда обращалась с обожающими ее родителями - то есть помыкать, ни во что не ставить.
Конечно, любой другой нормальный мужик легко бы осадил такую жену, возможно, даже путем физического воздействия (а что делать, если баба не понимает другого языка?). Но стоило Вовке хотя бы повысить на Лариску голос, та немедленно начинала жаловаться по телефону и своим родителям, и нам. Естественно, все дружно начинали «спускать полкана» на Вову: «Как ты можешь, ты же мужчина, она же мать твоего ребенка
В конце концов, Вовке это надоело, вот он два года назад впервые и собрался уйти от Лариски. Тогда нам общими усилиями удалось успокоить взбунтовавшегося парня, уговорить его не лишать нашего внука отца и дать понять Лариске, что она сама во многом виновата, и надо бы ей как-то усмирять свой норов. И Лариска, испугавшись, что может остаться одна с ребенком, вроде поняла. На какое-то время в семье молодых установился лад.
Но, увы, ненадолго. Вскоре все пошло по наезженной колее. К тому, что у них происходило ранее в семье, добавилась подозрительность Лариски. Она стала с маниакальным упорством отслеживать все передвижения Вовы вне дома, заподозрив, что у него кто-то появился на стороне. Впрочем, ее можно было понять: как сын невольно признался мне, он практически перестал спать с женой. «Ну не хочу я ее, понимаешь?!» - как-то признался он мне в минуты откровенности.
И вот очередной взрыв на их семейном фронте. Сваты, прихватив с собой зятя, припожаловали к нам, чтобы вместе с нами попробовать разубедить Вову уходить от их дочери.
-Ну что тебе не так, ты скажи? - почти умоляла его мать Ларисы, картинно заламывая тонкие руки. - Жена молодая, красивая (тут я бы, конечно поспорил, но ведь Вова сам ее себе выбрал, так что чего уж теперь…) Сын вон какой замечательный у тебя растет, зарплата хорошая, а будет еще больше (все-то она знает!) Машина есть, дача, особняк мы вон купили, это ж не мне с Сашей нужно, это вам все останется. Ну, живи да радуйся! А ты все «уйду да уйду!». Может, есть у тебя кто?
-Ответственности у него нет! - вторил ей сват Александр Петрович, взволнованно ерзая толстым задом в кресле.
- Нет, он у нас парень ответственный! - возражали мы. - Мы лучше знаем!
- Ну, а ты-то чего молчишь? - снова обращала к зятю злющее и пошедшее пятнами лицо Марина Васильевна. - Скажи же, чего тебе не хватает? Что, в конце концов, не так?
- У меня не осталось чувств к Ларисе, - выдавил Вова. - А как можно жить без любви?
- Но ты же любил ее!
- Любил… Вернее, думал, что любил.
Я тоже был злой как черт. Мне эта история уже начинала надоедать. Ну, вот где были глаза у Вовки, а? Ведь за год конфетно-букетных отношений можно было разглядеть, попробовать понять, что это за существо, его Лариса?
А в итоге, ровно через семь лет, вон к чему оно все пришло: Вова божится, что не может и не хочет больше жить с Ларисой.
- А как же твой сын? Он же души в тебе не чает. Ты о нем-то подумал?
- Я от сына не отказываюсь, - бубнил Вова. - Я как был, так и буду его отцом.
Ни о чем мы в тот вечер так и не договорились. Вова упрямо стоял на своем. Расстроенные сваты, стараясь не глядеть на нас, стали собираться домой (блин, а мы с Ленкой так растерялись, что даже не пригласили их попить чаю. Нехорошо-то как получилось…)
Вова же, как сидел рядом с матерью на диване, так и продолжал сидеть.
- А ты что, уже остаешься с мамочкой? - с возмущением спросила Марина Ивановна.
- Да, да, пусть Володя сегодня заночует у нас, - заторопилась Ленка. - Мы тут еще поговорим, примем совместное решение («какое к черту совместное - это Вовка Лариской сами должны решать!»), и завтра вам скажем…
- Нет уж, пусть едет к жене и с ней решает, как им быть дальше, - решительно сказала Марина Ивановна. - Собирайся, Владимир, пошли!
И Вовка пошел с ними. Ну что, в общем, правильно. Пусть не с нами, и не со сватами, а со своей женой решает, жить ему дальше с ней или нет.
Надо ли говорить, что эта ночь у нас с Ленкой выдалась бессонная. Нам и парня нашего было жалко, и за Ванюшку мы переживали. Мало того, что он без отца останется, если Вовка все же решит уйти, но и мы после этого уже вряд ли сможем с ним общаться: злопамятная и мстительная Лариска все сделает для этого.
Заснули мы уже под утро. Проснулись от звонка в дверь. Я встал, открыл, и только развел руками. На пороге стоял Вова, с двумя чемоданами в руках. При этом вид у него был как у шведа, побитого под Полтавой.
Ленка подбежала к нему и, привстав на цыпочки, обняла, поцеловала в щеку.
-Ладно, сынок, ушел, так ушел, не горюй! Не ты первый, не ты последний…
Она знала, что говорила. Мы ведь встретились с ней и полюбили друг друга, когда были женатыми. Нам уже было за тридцать. Только она забрала своего сына с собой, а моя дочь осталась с первой женой. И я долго мучился, чувствуя себя виноватым перед дочерью. Потому что разлюбил-то я не ее, а ее маму.
Ленка в этот день не знала, куда усадить Вову и чем его попотчевать. Вовка внешне был спокоен, только в глубине его холодных серых глаз можно разглядеть затаившуюся боль.
Мы все ждали, что нас начнут бомбардировать телефонными звонками Ларискины родители и она сама, но за весь день от них не было ни одного сигнала.
«Ну что ж, видимо, смирились, - подумал я. - Значит, быть разводу. Может, оно и к лучшему. Жить без любви - это жить во лжи. Вот только Ванюшку жалко. Он же так отца своего любит. Неужели и я его больше не увижу?» Ваньку я полюбил как родного, и каждый раз, когда он меня называл «Деда Валя» (Валентином меня, кстати, зовут), сердце у меня начинало отмякать.
Вот и ночь настала. Вовке раздвинули в гостиной знакомый ему диван (он у нас уже не раз жил за время их брака с Лариской: как только подхватывал ОРЗ, так она его отправляла лечиться из дома к нам, чтобы, не дай Бог, не заразить Ванюшку).
В этот раз мы заснули быстро (во всяком случае - я), видимо, сказались предшествующая нервотрепка и последовавшее за ней разрешение проблемы и успокоение.
Проснулся я от того, что услышал негромкий говор. У нашей кровати со стороны Ленки (она спит у двери) стоял одетый Вовка и что-то ей говорил шепотом.
- Что такое, сын, ты куда собрался? - с недоумением спросил я, хотя уже начал догадываться, куда.
- Ну, раз уж вы не спите оба, то слушайте, - сдерживая волнение, сказал Вовка. - Я поехал домой. Позвонила Лариска, говорит, Ванюшка не засыпает, истерит, требует меня. Она сказала ему, что я в командировке, и надолго, а он говорит ей - «не ври, я слышал, что папа сказал, что он к бабе Лене уехал». И сказал, что никогда не будет спать, пока папы рядом не будет. Так что закройтесь за мной, я к сыну поехал…
Лена вскочила с постели и пошла за Вовкой. Что они там еще бубнили в прихожей, я не расслышал. Потом за Вовкой тяжело лязгнула металлическая дверь и щелкнула задвижка.
Я посмотрел на часы - они показывали половину второго. Это, выходит, Ванюшка не спит уже четвертый час (его обычно укладывают в десять).
- Дурдом, - сказала Ленка, снова укладываясь спать. Но в голосе ее слышалось затаенное удовлетворение.
Это чувство с ней разделял и я. А что, может, справятся Вовка с Лариской с кризисом в своих взаимоотношениях, и еще все наладится у них а? Уж больно не хочется, чтобы Ванюшка страдал…
(имена героев этой истории по понятным соображениям изменены)
У русских читателей всегда был свой Даррелл. Пока весь мир восхищался изощренным «Александрийским квартетом», мы, ничего не зная о Лоренсе Даррелле, полюбили его младшего брата, причем так крепко, что уже не смогли восстановить историческую справедливость по отношению к этой обильной талантами семье.
Сам я читаю Джеральда Даррелла столько, сколько себя помню. За годы совместной жизни с его книгами я убедился в том, что они помогают от всего - от двоек до старости. Читатели Даррелла образуют всемирное тайное общество. «Тайное» - потому, что сами о нем не знают, пока не встретят себе подобного. Зато потом - не разлей вода: родство душ, особенно - в России. Мы у него вычитывали то, что другим не приходило в голову: вопиющую аполитичность. Даррелла нельзя было вставить в идеологический контекст. В его книгах не было не только правых и левых, но даже правых и неправых. Герои Даррелла делятся не на положительных и отрицательных, а на людей и зверей. Причем, что редкость среди заядлых любителей животных, Дарреллу нравятся и те, и другие. Даррелл считал зло экстравагантностью, забавной причудой, милой чудаковатостью, смешным изъяном характера. Он научился этому у зверей. Разве может быть зло в мире животных? Они же не доросли до зла - их ведь никто не изгонял из райского сада.
Даррелла, кажется, тоже. Одна из его книг о Корфу так и называется: «Сад богов». Эта книга входит в трилогию о Корфу. Она стала шедевром Даррелла, несмотря на то что люди тут играют куда большую роль, чем звери. Оправдываясь, автор пишет: «Я сразу сделал серьезную ошибку, впустив на первые страницы своих родных. Очутившись на бумаге, они принялись укреплять свои позиции и наприглашали с собой всяких друзей во все главы».
Даррелл так сочно описал свою чудную, взбалмошную семью, что она уже перестала быть его собственностью. (Нечто похожее, только с горькой поправкой на ухабы отечественной истории, сумел проделать со своей родней Довлатов.) Даррелловскую семью хочется взять напрокат - в его родственников можно играть. Собственно, дома мы так много лет и делаем. Однажды я даже отправился в литературное паломничество на тот волшебный греческий остров, где Даррелл провел свое удивительное детство. Дом Дарреллов я нашел по описанию в книге. За прошедшие полвека он мало изменился. Правда, в нем открылся ресторанчик. Могло быть хуже. В 1960-х на Корфу начался пляжный бум, заманивший сюда солнцем и дешевой драхмой английских туристов. К счастью, даррелловские пенаты уцелели. Хочется думать, что их спасла литературная слава владельцев. Во всяком случае, в гостиной на самом видном месте висит портрет Даррелла. Правда, старшего, а не младшего.
Лучшим памятником нашему Дарреллу служит тот клочок средиземноморского пейзажа, что виден с крыльца: густое чернильное море, лысые горы на близком горизонте и ленивые ящерицы, гревшиеся на растрескавшейся штукатурке. Эти классические декорации так похожи на эдемские, что, кажется, людям и зверям тут легче ужиться. Наверное, это и помогло Дарреллу создать свою обаятельную анималистскую прозу. Удерживаясь на грани, отделяющей ученое занудство от дилетантского умиления, он заманивал в мир животных и тех, кто чувствовал себя здесь чужим.
Секрет Даррелла в том, как он лепил образ зверя. Животные у него никогда не превращаются в диснеевских зверюшек. Он избегал любимого приема баснописцев - антропоморфизма. Звери у Даррелла всегда остаются самими собой. Они - не люди, этим и интересны. Даррелл ценил в звере инакость, непохожесть на других, в первую очередь на нас. Животное у него индивидуально вдвойне: как личность и как представитель своего вида. Поэтому у Даррелла нет неинтересных животных: головастика он описывает с не меньшим восторгом, чем леопарда.
Прелесть зверя для Даррелла не в том, что он красивый или тем более полезный, а в том, что он другой. Обычно человек помещает «другого» выше себя. Другим может быть Дух, Бог, Великая природа или даже неумолимый закон исторической необходимости. Но возможна и обратная метафизика - теология, вектор которой направлен вниз. Об этом, в сущности, и писал Даррелл. «Другой» для него - каждый зверь, делящий с нами планету и тайну жизни на ней.
Мой муж - супермен: за пару минут всю кухню уделает на пол дня уборки.
Вечер стучится в замерзшие стёкла,
Снова мороз! Одевайтесь теплей.
Белым рисует узоры на окнах,
Улицы снегом заносит метель.
Мёрзнут машины, мёрзнут проспекты,
Даже деревья скованы стужей.
Вновь над Невою закат фиолетовый,
Город притих и немножко простужен.
Ну, а у нас тут пледик из флиса,
Шерлок на кружке, и греется чай.
Целая банка вкуснейших ирисок…
Елка блестит! Телевизор включай:
Там «КВН», где весёлые люди
Съехались просто шутить и дружить.
«Что? Где? Когда?» ближе к вечеру будет.
Как же без этого можно прожить?!
Вот, говорят, обыватели - стадо,
Нет у них счастья, одна суета.
Целей высоких им в жизни не надо,
В «зоне комфорта» они навсегда.
Так ведь? Да ладно… Ведь дочка с собакой
Ближе, чем самая высшая цель.
Можно бежать и стремиться куда-то,
А можно сидеть и смотреть на метель,
Тихо чаевничать, громко смеяться,
Даже чуть-чуть телевизор смотреть.
С «Голосом» - петь, с новостями - бояться…
И прогуляться с собакой успеть.
Скучно, вы скажете? Мы потребители?
Слишком уж просто, как в сотнях домов?
Живы мы сами и живы родители,
Мир - и рецепт нашей жизни готов.
Что еще нужно? Чуть-чуть путешествий,
Сцены немного и вашей любви.
Можете жить веселей, интереснее?
Ну так живите! А мы до поры
Чаю с ирисками выпьем тихонечко…
Высшие цели чуть-чуть подождут.
Пёсик на пледе свернулся в стороночке,
По телевизору «Ёлки» идут…
Вы не поверите, просто до странности
Счастье прочувствовать, если хотеть.
В Новом году я желаю вам РАДОСТИ!
Ну, и на «Шерлока» тоже успеть.
Счастье сладко дремлет на подушке,
Носик кнопка, как у эльфа, ушки
И улыбка, словно солнца лучик,
Он чудесный, в мире самый лучший.
Он тепло и радости комочек,
Долгожданный, маленький сыночек,
Наше счастье, первенец желанный,
Бога дар для папы и для мамы…
Семья - сказка. А какой она будет, зависит от Сказочников, роль которых выполняют родители.