Когда ты уходишь от мужчины, с которым тебе плохо - это не предательство. Это работает инстинкт самосохранения. Предательство - жить с таким человеком. Ты предаёшь саму себя. А когда плохо еще и твоим детям - ты предаёшь и их…
Он был идеальным мужем: никогда в жизни ничего не поднял с полу, никогда не гасил свет, никогда не закрывал двери. И утром, в предрассветной темноте, когда на рубашке у него не хватало пуговицы, она слышала, как он говорил: «Человеку нужно две жены, одна - для любви, а другая - для пришивания пуговиц»
Любовь-это огромный труд… двух любящих сердец. Одному эта ноша не по силам… Не бойтесь потрудиться. и результат будет ошеломляющий…
Идеальная семья
-Милый, иди смотреть фильм, я уже пиво открыла…
-Милая, я еще полы не домыл!..)))
Когда женщина говорит про мужа: «Он хороший, детей не обижает, не пьет, не бьет…» становится страшно - какую она вырастит дочь? Хорошенький же набор семейных ценностей она ей передает! То есть, всего этого вышеперечисленного ДОСТАТОЧНО?!? Разве можно быть такой овцой?! Если бы кто-то посмел меня ударить, или - не дай Бог! - обидеть моего ребенка, я бы выцарапала бы ему глаза! Как минимум… Каждая жена, впрочем, достойна своего мужа.
Бывает надо наступить себе на горло.
и лучше позже все «излить» и эт бесспорно…
бывает надо промолчать, так промолчите…
и если хочешь покричать - то покричите…
и смейтесь, коли вам смешно… и надо…
чтоб в жизни не боялись листопада…
чтоб каждый день с утра мы просто улыбались…
чтоб не было секунды для печали.
живите каждый Божий день, всегда по полной…
чтобы потом через года, что было вспомнить…
Между этими определениями лежит не только изменяющий слово суффикс, но и целая пропасть, измеряющая меру отношения наших героев к миру. Просто одна мама дала своему сыну удочку и научила его ловить ею рыбу, а вторая всю жизнь кормила сыночка рыбкой сама, так, что он и по сей день, словно птенец альбатроса беспомощно разевает клюв в надежде, что жизнь заботливо положит в него кусочек пожирней. Как считаешь, КПД воспитанника какой из материнских школ выше? И речь не только о способности извлекать финансовую прибыль из своей деятельности, но и о возможности и умении дарить и получать такие нематериальные блага, как любовь, заботу и дружбу.
Мама
Маменькин сыночек видел перед собой женщину, которая всё ему отдает, а взамен требует самую малость - абсолютное послушание и готовность построить свою жизнь по маминому сценарию. Мать абсолютно лишена каких-либо собственных интересов, её жизнь вертится вокруг занятий сына - хобби, друзья, первая любовь, (если мама позволит ей случиться) все это проходит строгий контроль и родительскую цензуру.
Мамин сын с самых ранних лет наблюдает чередование черных и белых полос в жизни своей матери, ее неудачи, о которых она способна рассказать с юмором и ее большие и маленькие победы, работа по достижению которых велась на его глазах. Скорей всего, у мамы, помимо интересной работы, немало интересных хобби и друзей - сын в ее жизни главная, но далеко не единственная составляющая.
Ты Маменькин сынок
Если ты всерьез претендуешь на главное место в его жизни, то твоя битва заранее проиграна. Но если ты готова заменять его маму в быту, не претендуя ни на что взамен, возможно, ваши отношения и продляться столь долго, сколько позволит его мама. Или пока не появится девушка, которая понравится его маме больше, чем ты.
Мамин сын Одобрение его мамы - важная составляющая, ибо ее опыту он доверяет. Важная, но не единственная - кто, как ни мать учила его, в том числе и на своем примере, что главный сценарист и режиссер своей жизни он сам, мнение близких важно, но оно должно быть как минимум обоснованным и непредвзятым. Тебе не грозит жизнь с призраком его мамы в вашей квартире. Но, чтобы обосноваться в его жизни всерьез и надолго, ты должна уметь шагать по жизни не менее уверенно, чем его мама.
Он Маменькин сынок
Общение с ним напоминает игру в одни ворота. Мама научила его благосклонно принимать радости жизни, но вот самостоятельно их генерировать и дарить другим, его жизненной программой не предусмотрено. Взамен он должен всего лишь слушаться маму. Что он, даже не поминая ее всуе, и делает. Эгоизм и инфантильность не появляются у мужчин на пустом месте, виной их служит простая причинно-следственная связь: если такой святой человек, как моя мама посвятила мне себя без остатка, то неужели простые смертные не обязаны заняться тем же самым.
Мамин сын
Иногда этот человек тебя пугает. Чего хочет женщина, он знает не хуже героя одноименного фильма, умеющего читать мысли. Не спеши шить шапочку из фольги, ты для него по-прежнему загадка, его умение чувствовать людей родом из детства. Ему известно, что женщина - не менее сложный и интересный механизм, чем он сам, что у нее есть право обогнать мужчину на одной дорожке и быть слабой и беззащитной на другой. Он способен без тени зависти радоваться твоим успехам и утешать тебя, как ребенка, когда тебе кажется, что сил больше нет. Угадай, кто его этому на собственном примере научил?
Три совета, если ты все же хочешь остаться с маменькиным сынком.
1. Забудь о полном перевоспитании, чудесном исцелении любовью и прочих девичьих мечтах. Жизнь вдвоем это всегда работа, а в этом случае работа тяжелая и не содержащая стопроцентной гарантии успеха. Помни о тех недостатках, которые не получится свести к минимуму и которые будут проявляться в нем и сейчас и через
десять лет. Инфантильный тихоня вряд ли превратится в человека, способного брать на себя всю ответственность за совершенные поступки, а нерешительный и мнительный человек вряд ли приобретет способность к принятию серьезных решений.
2. Не пытайся «подмять» под себя любимого человека, даже если ты и обладаешь значительно более сильным, чем он, характером. В лучшем случае ты потеснишь его маму на посту бессменного и авторитарного управителя его собственной жизнью. Ваш альянс должен быть построен на свободе выбора и взаимном уважении.
3. Объявленная его маме война обречена на поражение, еще не начавшись. Равно как и твое вступление в клуб поклонников его мамы. Твоя позиция - нейтралитет. Занимать полагающиеся тебе высоты можно только с помощью собственных достоинств, но никак не за счет принижения достоинств его любимой матери.
Это случилось года три назад. Мой френд Дима с самого утра бомбардировал соцсети постами на важные темы: «Демографический вопрос можно решить, если повысить детские пособия», «Мигранты обязаны интегрироваться», «Увеличение пенсионного возраста опасно - в нашей стране совершенно не развит рынок труда для людей старше 50 лет». Дима знал, как спасти Россию. Но не знал, как сделать счастливой одну-единственную женщину - его супруга тем же утром плакалась мне в «личке»: «У него есть баба. Я чувствую».
Баба у Димы была не одна. Об этом прекрасно знали его коллеги, друзья, подписчики в интернете. «Я не могу каждый день кушать только морковку, - похохатывал Дима. - Мне хочется и яблочко, и огурчик, и отбивную с кровью».
В каждой командировке - а они у него, телевизионщика, случались часто - Дима старался, как он говорил, с кем-то замутить. Это могла быть официантка или сотрудница краевой администрации, студентка или мать троих детей - кто попадется. В Москве у него был штат любовниц, Дима им даже не врал ничего, отправлял в отставку до того, как девушки начинали задавать опасные вопросы. В общем, он жил по принципу «Нет лучше бабы, чем новая баба».
И не сказать, что он был таким уж прям красавцем, перед которым никто устоять не мог. Но если пристаешь к десяткам и сотням гражданок, кто-нибудь да и ответит взаимностью. Так что Дима клеился, клеился, клеился. Просто никто его при этом не называл шлюхой.
Но измены не бывают безобидными. От них всегда кто-то страдает. Сам изменщик - в первую очередь.
Вот и Дима.
Как и многие бабники, он воспитывался в чисто женской среде. Мама, бабушка, тетя - все его дружно зацеловывали, захваливали и в то же время гнобили: «Сволочь неблагодарная, мы тебе все отдали!»
Поэтому он, бедолага, всю жизнь тянется к женщинам и в то же время страшно боится привязанности - знает, как это больно. Он умеет быть галантным, но презирает своих дам. Не может пропустить ни одной юбки, но бежит от любви, едва забрезжит рассвет. Не знаю, как этот комок противоречий вообще женился.
О жене он, впрочем, не упоминал никогда. Но вот она явилась, беременная, в истерике, из всех многочисленных френдов своего ловеласа почему-то выбравшая меня: «Вы что-то знаете? Помогите. Как мне быть»
Что я могла ей посоветовать?
«Наталья, но ведь он когда-то писал
вам, что очарован вами». Господи, а кому он это не писал? «Вы все о нем знаете, вы разбираетесь в психологии, я не могу спать, он снова уехал куда-то, я прочла смс в его телефоне, я увидела, что он пишет на своей страничке, нашла его карточку на скидку в цветочном магазине, мне страшно, надо спасать семью, что это значит…»
Что-то я, конечно, ей тогда отвечала. Успокаивала. Советовала задавать все эти вопросы ему, а не мне.
Рубить правду-матку: «Очнитесь, голубушка, вы замужем за донжуаном» я не рискнула, беременная же. Они тогда не развелись. Она родила, тоже завела страничку в соцсети, публикует теперь снимки своей счастливой семьи. Он позирует для этих снимков и продолжает приставать ко всем девушкам в Останкино, в интернете, в поездах, самолетах и метро.
Их уже не исправить.
В антракте
О’Генри
Майская луна ярко освещала частный пансион миссис Мэрфи. Загляните в календарь, и вы узнаете, какой величины площадь освещали в тот вечер ее лучи. Лихорадка весны была в полном разгаре, а за ней должна была последовать сенная лихорадка. В парках показались молодые листочки и закупщики из западных и южных штатов. Расцветали цветы, и процветали курортные агенты; воздух и судебные приговоры становились мягче; везде играли шарманки, фонтаны и картежники.
Окна пансиона миссис Мэрфи были открыты. Кучка жильцов сидела на высоком крыльце, на круглых и плоских матах, похожих на блинчики. У одного из окон второго этажа миссис Мак-Каски поджидала мужа. Ужин стыл на столе. Жар из него перешел в миссис Мак-Каски.
Мак-Каски явился в девять. На руке у него было пальто, а в зубах трубка. Он попросил извинения за беспокойство, проходя между жильцами и осторожно выбирая место, куда поставить ногу в ботинке невероятных размеров.
Открыв дверь в комнату, он был приятно изумлен: вместо конфорки от печки или машинки для картофельного пюре в него полетели только слова.
Мистер Мак-Каски решил, что благосклонная майская луна смягчила сердце его супруги.
- Слышала я тебя, - долетели до него суррогаты кухонной посуды. - Перед всякой дрянью ты извиняешься, что наступил ей на хвост своими ножищами, а жене ты на шею наступишь и не почешешься, а я-то жду его не дождусь, все глаза проглядела, и ужин остыл, купила какой-никакой на последние деньги, ты ведь всю получку пропиваешь по субботам у Галлегера, а нынче уж два раза приходили за деньгами от газовой компании.
- Женщина, - сказал мистер Мак-Каски, бросая пальто и шляпу на стул, - этот шум портит мне аппетит. Не относись презрительно к вежливости, этим ты разрушаешь цемент, скрепляющий кирпичи в фундаменте общества. Если дамы загораживают дорогу, то мужчина просто обязан спросить разрешения пройти между ними. Будет тебе выставлять свое свиное рыло в окно, подавай на стол.
Миссис Мак-Каски тяжело поднялась с места и пошла к печке. По некоторым признакам Мак-Каски сообразил, что добра ждать нечего. Когда углы ее губ опускались вниз наподобие барометра, это предвещало град - фаянсовый, эмалированный и чугунный.
- Ах, вот как, свиное рыло? - возразила миссис Мак-Каски и швырнула в своего повелителя полную кастрюльку тушеной репы.
Мак-Каски не был новичком в такого рода дуэтах. Он знал, что должно следовать за вступлением. На столе лежал кусок жареной свинины, украшенный трилистником. Этим он и ответил, получив отпор в виде хлебного пудинга в глиняной миске. Кусок швейцарского сыра, метко пущенный мужем, подбил глаз миссис Мак-Каски. Она нацелилась в мужа кофейником, полным горячей, черной, не лишенной аромата, жидкости; этим заканчивалось меню, а, следовательно, и битва.
Но Мак-Каски был не какой-нибудь завсегдатай грошового ресторана. Пускай нищая богема заканчивает свой обед чашкой кофе. Пускай делает этот faux pas. Он сделает кое-что похитрее. Чашки для полоскания рук были ему небезызвестны. В пансионе Мэрфи их не полагалось, но эквивалент был под руками. Он торжествующе швырнул умывальную чашку в голову своей супруги-противницы. Миссис Мак-Каски увернулась вовремя. Она схватила утюг, надеясь с его помощью успешно закончить эту гастрономическую дуэль. Но громкий вопль внизу остановил ее и мистера Мак-Каски и заставил их заключить перемирие.
На тротуаре перед домом стоял полисмен Клири и, насторожив ухо, прислушивался к грохоту разбиваемой вдребезги домашней утвари.
«Опять это Джон Мак-Каски со своей хозяйкой, - размышлял полисмен. - Пойти, что ли, разнять их? Нет, не пойду. Люди они семейные, развлечений у них мало. Да небось скоро и кончат. Не занимать же для этого тарелки у соседей».
И как раз в эту минуту в нижнем этаже раздался пронзительный вопль, выражающий испуг или безысходное горе.
- Кошка, должно, - сказал полисмен Клири и быстро зашагал прочь.
Жильцы, сидевшие на ступеньках, переполошились. Мистер Туми, страховой агент по происхождению и аналитик по профессии, вошел в дом, чтобы исследовать причины вопля. Он возвратился с известием, что мальчик миссис Мэрфи, Майк, пропал неизвестно куда. Вслед за вестником выскочила сама миссис Мэрфи - двухсотфунтовая дама, в слезах и истерике, хватая воздух и вопия к небесам об утрате тридцати фунтов веснушек и проказ. Вульгарное зрелище, конечно, но мистер Туми сел рядом с модисткой мисс Пурди, и руки их сочувственно встретились. Сестры Уолш, старые девы, вечно жаловавшиеся на шум в коридорах, тут же спросили, не спрятался ли мальчик за стоячими часами?
Майор Григ, сидевший на верхней ступеньке рядом со своей толстой женой, встал и застегнул сюртук.
- Мальчик пропал? - воскликнул он, - Я обыщу весь город.
Его жена обычно не позволяла ему выходить из дому по вечерам. Но тут она сказала баритоном:
- Ступай, Людовик! Кто может смотреть равнодушно на горе матери и не бежит к ней на помощь, у того каменное сердце.
- Дай мне центов тридцать или, лучше, шестьдесят, милочка, - сказал майор. - Заблудившиеся дети иногда уходят очень далеко. Может, мне понадобится на трамвай.
Старик Денни, жилец с четвертого этажа, который сидел на самой нижней ступеньке и читал газету при свете уличного фонаря, перевернул страницу, дочитывая статью о забастовке плотников. Миссис Мэрфи вопила, обращаясь к луне.
- О-о, где мой Майк, ради господа бога, где мой сыночек?
- Когда вы его видели последний раз? - спросил старик Денни, косясь одним глазом на заметку о союзе строителей.
- Ох, - стонала миссис Мэрфи, - может, вчера, а может, четыре часа тому назад. Не припомню. Только пропал он, пропал мой сыночек, Майк. Нынче утром играл на тротуаре, а может, это было в среду? Столько дела, где ж мне припомнить, когда это было? Я весь дом обыскала, от чердака до погреба, нет как нет, пропал да и только. О, ради господа бога…
Молчаливый, мрачный, громадный город всегда стойко выдерживал нападки своих хулителей. Они говорят, что он холоден, как железо, говорят, что жалостливое сердце не бьется в его груди; они сравнивают его улицы с глухими лесами, с пустынями застывшей лавы. Но под жесткой скорлупой омара можно найти вкусное, сочное мясо. Возможно, какое-нибудь другое сравнение было бы здесь более уместно. И все-таки обижаться не стоит. Мы не стали бы называть омаром того, у кого нет хороших, больших клешней.
Ни одно горе не трогает неискушенное человеческое сердце сильнее, чем пропажа ребенка. Детские ножки такие слабенькие, неуверенные, а дороги такие трудные и крутые.
Майор Григ юркнул за угол и, пройдя несколько шагов по улице, зашел в заведение Билли.
- Налейте-ка мне стопку, - сказал он официанту. - Не видели вы такого кривоногого, чумазого дьяволенка лет шести, он где-то тут заблудился.
На крыльце мистер Туми все еще держал руку мисс Пурди.
- Подумать только об этом милом-милом крошке! - говорила мисс Пурди. - Он заблудился, один, без своей мамочки, может быть, уже попал под звонкие копыта скачущих коней, ах, какой ужас!
- Да, не правда ли? - согласился мистер Туми, пожимая ей руку. - Может, мне пойти поискать его?
- Это, конечно, ваш долг, - отвечала мисс Пурди. - Но боже мой, мистер Туми, вы такой смелый, такой безрассудный, вдруг с вами что-нибудь случится, тогда как же.
Старик Денни читал о заключении арбитражной комиссии, водя пальцем по строчкам.
На втором этаже мистер и миссис Мак-Каски подошли к окну перевести дух. Согнутым пальцем мистер Мак-Каски счищал тушеную репу с жилетки, а его супруга вытирала глаз, заслезившийся от соленой свинины. Услышав крики внизу, они высунули головы в окно.
- Маленький Майк пропал, - сказала миссис Мак-Каски, понизив голос, - такой шалун, настоящий ангелочек!
- Мальчишка куда-то девался? - сказал Мак-Каски, высовываясь в окно. - Экое несчастье, прямо беда. Дети другое дело. Вот если б баба пропала, я бы слова не сказал, без них куда спокойней.
Не обращая внимания на эту шпильку, миссис Мак-Каски схватила мужа за плечо.
- Джон, - сказала она сентиментально, - пропал сыночек миссис Мэрфи. Город такой большой, долго ли маленькому мальчику заблудиться? Шесть годочков ему было, Джон, и нашему сынку было бы столько же, кабы он родился шесть лет тому назад.
- Да ведь он не родился, - возразил мистер Мак-Каски, строго придерживаясь фактов.
- А если б родился, какое бы у нас было горе нынче вечером, ты подумай, наш маленький Филан неизвестно где, может, заблудился, может, украли.
- Глупости несешь, - ответил Мак-Каски. - Назвали бы его Пат, в честь моего старика в Кэнтриме.
- Врешь! - без гнева сказала миссис Мак-Каски. - Мой брат стоил сотни таких, как твои вшивые Мак-Каски. В честь него мы и назвали бы мальчика. - Облокотившись на подоконник, она посмотрела вниз, на толкотню и суматоху.
- Джон, - сказала миссис Мак-Каски нежно, - прости, я погорячилась.
- Да, - ответил муж, - пудинг был горячий, это верно, а репа еще горячей, а кофе так прямо кипяток. Можно сказать, горячий ужин, правда твоя.
Миссис Мак-Каски взяла мужа под руку и погладила его шершавую ладонь.
- Ты послушай, как убивается бедная миссис Мэрфи, - сказала она. - Ведь это просто ужас, такому крошке заблудиться в таком большом городе. Если б это был наш маленький Филан, у меня бы сердце разорвалось.
Мистер Мак-Каски неловко отнял свою руку, но тут же обнял жену за плечи.
- Глупость, конечно, - сказал он грубовато, - но я бы и сам убивался, если б нашего… Пата украли или еще что-нибудь с ним случилось. Только у нас никогда детей не было. Я с тобой бываю груб, неласков, Джуди. Ты уж не попомни зла.
Они сели рядом и стали вместе смотреть на драму, которая разыгрывалась внизу.
Долго они сидели так. Люди толпились на тротуаре, толкаясь, задавая вопросы, оглашая улицу говором, слухами, и неосновательными предположениями. Миссис Мэрфи то исчезала, то появлялась, прокладывая себе путь в толпе, как большая, рыхлая гора, орошаемая звучным каскадом слез. Курьеры прибегали и убегали.
Вдруг гул голосов, шум и гам на тротуаре перед пансионом стали громче.
- Что там такое, Джуди? - спросил мистер Мак-Каски.
- Это голос миссис Мэрфи, - сказала жена, прислушавшись. - Говорит, нашла Майка под кроватью у себя в комнате, он спал за свертком линолеума.
Мистер Мак-Каски расхохотался.
- Вот тебе твой Филан, - насмешливо воскликнул он. - Пат такой штуки ни за что не отколол бы. Если бы мальчишку, которого у нас нет, украли бы или он пропал бы неизвестно куда, черт с ним, пускай назывался бы Филан да валялся бы под кроватью, как паршивый щенок.
Миссис Мак-Каски тяжело поднялась с места и пошла к буфету - уголки рта у нее были опущены.
Полисмен Клири появился из-за угла, как только толпа рассеялась. В изумлении, насторожив ухо, он повернулся к окнам квартиры Мак-Каски, откуда громче прежнего слышался грохот тарелок и кастрюль и звон швыряемой в кого-то кухонной утвари. Полисмен Клири вынул часы.
- Провалиться мне на этом месте! - воскликнул он. - Джон Мак-Каски с женой дерутся вот уже час с четвертью по моему хронометру. Хозяйка-то потяжелей его фунтов на сорок. Дай бог ему удачи.
Полисмен Клири опять повернул за угол. Старик Денни сложил газету и скорей заковылял вверх по лестнице, как раз вовремя, потому что миссис Мэрфи уже запирала двери на ночь.
Крепка бывает та семья, где нет владений буквы «Я», где правит только слово «МЫ», где есть совместные мечты.
А он пришел совсем совсем не модный-
С счастливой и свободною душой,
Оставив на работе эту гордость,
Забыв про то, что человек большой!
Пришел один, как раньше, с шоколадкой.
Такой задорный, будто 10 лет.
И взгляд с такой красивой, но загадкой.
Таких как он на свете больше нет.
Так мило обнял, на руках подкинул.
Как будто больше в мире счастья нет.
Он не ушел, не бросил, не покинул.
При взгляде на меня все тот же свет!
Он крепко крепко сжал мою ладошку,
Два кофе, как мы любим, заказал.
Чуть-чуть взгрустнул, не так чтоб, а немножко!
И о себе, как раньше, рассказал.
Такой простой внутри, но взгляд сменился.
Сменился нрав, но не к своей семье.
Как хочется, чтоб он почаще бился
За то, чтобы с работы и ко мне!
Сменилась жизнь, но только на картинке:
Другой режим, другие имена.
Он помнит про кассеты и пластинки,
Как я тогда ждала его одна!
Он мой родной, застенчивый, наивный.
В нем ужилась и воля, и душа.
В нем жизни пульс ничем неизмеримый.
Он не умеет тихо, не спеша.
Он весь, как есть! Не любит-не лукавит!
Он как из снов, как из других миров.
А если что не бросит, не оставит.
Он ради нас на все на все готов.
Совсем чуть-чуть и время убегает.
Ему лететь и ехать в никуда.
Он меня нежно нежно обнимает!
Он рад был меня видеть как всегда!
Сжимаю руку теплую большую,
Хочу согреться в счастье октября.
Не забывай задорную, смешную…
Ты самый лучший папа у меня!
Что-то у Карнеги в книгах по психологии «семейных отношений» не доработано… В нашей семье его приемчики не срабатывают!
Каким то образом вам удается сделать меня самым несчастным человеком на свете. Вы всегда указываете мне на мои недостатки и никогда не замечаете достоинств. Почему я должна чувствовать себя всегда ужасной неудачницей от того что у кого-то жизнь сложилась хорошо по вашему мнению, почему я не имею права просто быть собой, неужели так сложно просто любить меня… как тогда когда я была маленькой девочкой, вы, люди называющие себя моей семьей… но я не виню вас, я вас люблю, все так же
Родных не бросают, не врут им, не душат,
не изменяют, в попавшийся случай.
Родным не звонят поорать в телефоне,
и не говорят «Я с тобой, как в неволе».
Родных обнимают ночами устало.
Родным не кричат «Ты меня так достала!»
Родные не курят от зла на балконе.
Родные не бьют все посуду в доме.
Родных одевают, чтоб не замерзли.
С родными гуляют ночами под звездах.
Родных не бросают, не врут и не душат,
не изменяют, в попавшийся случай.
Мне нравиться быть маленьким и капризным ребенком, не взрослея в свои 23 года. Ведь пока я как маленькая, родители всегда будут рядом со мной и я буду оставаться их маленькой капризулькой