Здравствуйте, товарищ генерал!
Пишет Гридин, старшина-разведчик.
Я живой, и я не перебежчик,
Я не знаю сам куда попал.
По порядку — я и Журавлёв
По приказу командира роты,
Чтоб разведать, где у немцев ДОТы
Вышли лесом, через старый ров.
Вышли ночью, был четвёртый час,
И, крадясь указанным маршрутом,
На засаду мы наткнулись утром —
Фрицы явно поджидали нас.
Но унюхал я чутьем своим
Запах от немецкой гимнастерки,
(травят вшей ведь чем-то вроде хлорки
Что ни с чем не спутаешь другим)
Журавлева оттолкнув в овраг,
Я успел взвести рычаг гранаты,
Тут же загремели автоматы…
Как же наш маршрут проведал враг?
Бросил я фашистам Ф-1
И рванул за Лёхой по оврагу.
Перепрыгнув старую корягу,
Мы укрылись в поросли осин.
И рвануло так, аж звон в ушах.
Пользуясь секундною задержкой,
Мы в обход помчались, перебежкой,
Чтобы не зажали нас в клещах.
Но не вышло обойти их фланг —
Снова пули да гранат осколки.
Знали немцы лес наш, словно волки.
Был серьёзно подготовлен враг.
И горел, как ад, тяжелый бой.
Отступая, прячась за стволами,
Огрызались мы очередями,
Фрицев отправляя в мир иной.
Только силы были неравны,
Да и знал фашист свою работу.
Через час прижали нас к болоту,
Словно по учебнику войны.
Под нещадным вражеским огнём
Свету было белого не видно,
И до боли было нам обидно
Помирать в болоте ясным днём.
Засвистела песню смерть тогда
Ротным минометом двухдюймовым
И за кряжистым стволом еловым
Замолчал наш Лёха навсегда…
Вот и все. Не стало на Земле
Нашего сержанта Журавлёва.
Враз остались без отца родного
Пять сирот в воронежском селе.
Да и мой видать подходит час,
В ППШ закончились патроны
А хотелось страшно, аж до стона
Отомстить хотелось мне сейчас
Подлецу из наших, что прознал
Все детали нашего маршрута
Разобраться мне хотелось круто
С тем, кто нас фашистам подло сдал.
И врага хотелось убивать.
Резать, бить, стрелять, давить нещадно
Люто мстить, чтоб было неповадно,
Отомстить — а после помирать…
по Роберту Томпкинсу
Уставший, измученный очень-преочень,
В глухой деревушке свой поиск закончил.
Казалось, тому, что нашёл её, рад был.
Своими глазами увидел он Правду.
Всё в той же забытой глухой деревушке,
Сидела, горбатая, в ветхой избушке.
Задать свой вопрос, ох, как было не просто.
Старуху-каргу он застал у огня.
Не видел ни разу такого уродства.
Но, коль отыскал, путь проделан не зря!
«Поведай, что мне сообщить всему миру?
Вернувшись, я весть от тебя передам!»
Лишь, плюнув в огонь - «Передай, я красива! -
Подумав, добавила - и молода!»
автор Владимир Шебзухов
Я семьянин прекрасный, муж примерный
Лет до пятидесяти был, наверно.
А в пятьдесят один, без малости,
Бес стал нашёптывать такие сальности!
Вот, например, вхожу в вагон метро,
А он копытами лягает мне в ребро:
«Вон к той, что с пышным бюстом, чуть левее,
А ну давай, прижмись-ка поплотнее!»
Или ещё. Заходит в лифт соседка Рая,
А он мне на ухо: «Ух ты! Смотри какая!
Как облегает шёлк её округлости!..»
И дальше шепчет всякие там глупости.
И тут очки мои предательские потеют,
А щёки вместе с лысиной краснеют.
А я ведь не один! Со мною рядом
Моя жена. Меня таким ласкает взглядом!
А с ней, помилуйте, какие шутки?!
Она как Шерлок Холмс, но только в юбке!
Из лифта вышли - хвать меня за ворот!
А что я сделаю?! В ней килограмм сто сорок!
Уставила в меня свои глазищи
И говорит: «Смотри в глаза, козлище!
Ишь, как горит твоё бесстыжье рыло!
А ну-ка говори, что у тебя с ней было?!»
Да как тряхнёт! Аж, выпали коронки!
А бес хихикает себе в сторонке.
И тоже, как толкнёт под левую бочину:
«Я сделаю, мол, из тебя мужчину!
Ты у меня ещё зашепчешь страстно:
«Остановись мгновенье, ты прекрасно!»
И разыгрался просто не на шутку!
Лягал копытом каждую минутку!
То говорит, поглаживая рожки:
«Ой, погляди, какие чешут ножки!»
То по ночам, взбесившись от весны,
Крутить мне начал эротические сны!
А у меня от них, поверьте, мысль одна -
Не подсмотрела б сны мои жена!
От этой жизни через три недели
Я стал значительно стройнее в теле.
Наверно сбросил килограммов пять!
Аж брюки стали с живота спадать!
А тут компьютер, привезённый из починки,
Стал выдавать вдруг непристойные картинки.
Пока я думал, что с ним происходит,
Тут, как нарочно, в кабинет жена заходит.
Прикрыв ладошкой рот, застыла в изумленье,
Потом мой лоб потрогала в сомненье
И, выпив подвернувшийся коньяк,
Поставила диагноз мне: «Маньяк!»
И ну меня мутузить полотенцем:
«В моём дому нет места извращенцам!
Без справки от врача и бромгексина
Домой не возвращайся, Чикотилло!»
Я ей: «Любаша, я не виноват!
Мне бес включает этот порносайт!»
А бес, хихикая, грозит мне пальцем:
Не хорошо, мол, обо мне трепаться!
Но, не поверив в беса, Люба
Под зад коленом меня вытолкнула грубо.
Сел на качелики. Куда теперь деваться?
Что б в дом пустили, надо постараться!
И думаю: «Схожу пока за хлебом!»
Пошёл. Смотрю, иду за Раей следом.
А бес опять меня в ребро толкает:
«Ты посмотри, как бёдрами играет!»
Я от греха глаза зажмурил крепко
И обогнать решил свою соседку.
А бес как дунет прямо ей под юбку
И ржёт: не обижайся, мол, на шутку!
А Рая: «Что за чертовщина?
Зачем Вы это сделали, мужчина?»
Я ей «П-п-простите! Эт-т-то ветер!
Я не п-п-посмел бы н-н-никогда на свете!»
А сам опять, как помидор краснею.
Тут что-то странное случилось с нею.
Она вдруг улыбнулась мне в ответ:
«А я Вас знаю! Вы ведь мой сосед!
Из двадцать первой. Прямо надо мною.
Вы нас залили прошлою весною!
Вы помните, у вас сломался краник?!
Мне муж мой говорил, что Вы ботаник".
Я ей в ответ: «Я не ботаник, я - зоолог,
Точнее лепидоптиролог,
Меня зовут Пал Генрихович Орских,
Я изучаю бабочек заморских».
Мне Рая радостно лепечет: «Ой, как мило!
Я тоже в детстве бабочек ловила!»
А бес: «Лови момент! Какая лапочка!
Она ведь тоже в некотором роде бабочка!»
Я шикнул на него: иди, мол, в душ!
Ты что не слышал? У неё есть муж!
А Рае говорю: «Я искупить готов
Залитье ваших стен и потолков!»
Она в ответ: «Мне, право же, неловко,
Но, так как муж сейчас в командировке,
Могу ли я Вас попросить
Мне в спальне лампочку вкрутить?»
Бес, аж задрав в копытцах ножки,
Перевернувшись, встал на рожки!
«Вот это нам попёрла масть!
Я покажу, что значит страсть!»
Но я решительно сказал: «Простите, Рая!
Как я могу, вопрос не изучая,
Возиться в этом самом… в электричестве,
Пусть даже в маленьком таком количестве?!»
Тут бес меня по почкам пяткой:
«Ну, чёрт возьми, не будь же тряпкой!»
Но я стоял, ну хоть убей,
На точке зрения своей
И говорил, в душе страдая:
«Не обижайтесь только, Рая!
Замена ламп и фонарей
Не в компетенции моей.
Поскольку лампочки у нас
Жена меняет всякий раз.
Чтобы решить проблему Вашу,
Нам надо пригласить Любашу".
Бес застонал: «Ты знаешь, Пашечка,
Ты и не тряпка даже, ты, блин, тряпочка!»
Вздохнула Рая грустно: «Ах!
Неужто ночевать впотьмах?!»
Тут бес с досады просто взвился
И, топнув, гад, в меня вселился.
И я сказал вдруг, сплюнув смачно,
«Не дрейфь, Раёчек, однозначно,
Чего захочешь - всё вкручу!»
А Рая: «Лампочку хочу!..»
По спальне разливался вечер,
На тумбочках горели свечи…
Не думайте, не для интима,
А просто люстра не светила,
Поскольку вылетели пробки
Из-за замкнувшейся проводки,
Когда я стал винтом винтить,
Пытаясь в лампочку вкрутить.
Потрескивали на затылке
Три дыбом вставших волосинки.
А Рая, протянув отвёртку
И хлопая глазами кротко,
Просила, гладя свой висок:
«Попробуйте ещё разок!»
…На табуретку, чуть дыша,
Встаю, всем корпусом дрожа.
Перед глазами, от давленья,
Жизнь пронеслась в одно мгновенье!
Вот так стою, задравши руки,
И чувствую - сползают брюки!
Я даже весь похолодел,
Вдруг вспомнив: Я же похудел!
А убегая от Любашки
Совсем забыл надеть подтяжки!
И в это чудное мгновенье
Заходит муж! Вот невезенье!
Горой накаченные мышцы:
И грудь, и брови, и ресницы!
Тут даже бес поджал свой хвост
И задал ртом моим вопрос:
«Откуда взялся этот кент
В такой ответственный момент?!»
А «кент» в дверях остановился,
Ну, видно - о-о-очень удивился!
Мой игнорируя вопрос,
Устроил Раечке допрос,
И говорит: «Я извиняюсь,
Раёк, я вот спросить стесняюсь,
Что в нашей спальне без подштаник
Вот этот делает ботаник,
Это не то, что я подумал?!"
И на паркет сквозь зубы сплюнул.
А Рая, приоткрыв свой ротик:
«Ой! Ты приехал?! Здравствуй, Котик!
А это Паша. Наш сосед».
Я помахал ему: «Привет!» -
Пытаясь судоржно рукою
Нашарить брюки под собою,
Меняя позы в стиле «румбы».
А «Котик», взяв подсвечник с тумбы,
И, обойдя меня, как ёлку,
Спросил, почёсывая холку:
«Мне что-то как-то невдомёк,
Что ты тут делаешь, Раёк,
На тэт-а-тэте с этим «принцем»?"
И ткнул накаченным мизинцем
Туда, где должен быть мой пресс,
И где сидел притихший бес.
И из меня вдруг стала течь
Фальцетом пламенная речь:
«Вы извините, что я „ню“,
Но я сейчас всё объясню.
Я не ботаник. Я зоолог.
Точнее лепидоптиролог.
Узнав, что Вас сегодня нет,
Я, как порядочный сосед
По лестничной над Вами клетке,
Пришёл помочь своей соседке,
Но так как дома у меня
Всё это делает жена,
Я, хоть старался, но не смог…»
Прервав мой жаркий монолог
Тут «Котик» обратился к Рае:
«Прости, Раёк, всё понимаю,
Но не врублюсь, что там за лепет
Лепечет этот, как его там?.. Лепед…
Чем он хотел мне здесь помочь…"
Я понял - надо убираться прочь!
Ногами путаясь в штанах,
Как конь ретивый в стременах,
Я по-английски, молчачком
К дверям протиснулся бочком.
И, щёлкнув дверью за собой…
Нос к носу встретился с женой.
Она, как грозный часовой,
С ведром стояла предо мной!
И я, от стресса вскинув брови,
Запел на украинской мове:
«Чому мэни, Боже, тай крылець нэ дав…»
Но тут Любаша, как удав,
Прослушав лишь один запев,
Мне сжала горло, прошипев:
«Что ты тут делаешь, кобель?!»
Прервав тем самым мою трель.
Прижавшись поплотней к стене,
Я начал объяснять жене,
Что не виновен я! Что бес меня заставил!
Он даже, видишь, синяки оставил!
Задрав повыше для наглядности рубашку,
Я уговаривал поверить мне Любашку.
Забыл, проделывая этот трюк,
Что был в рубашке, но, как водится, без брюк.
А дальше помню, разъярённая жена
Кричала: «Признавайся! Кто она?!»
На шум из двери выскочил сосед,
Он был уже в одни трусы одет,
Спросил: «Чего вы здесь орёте?!»
Я ей его представил: «Это „Котик“!»
Жена присела на ведро от изумленья:
«Что?! С этим?!» - поперхнувшись от волненья.
И тут я понял, что такое страсть!
Боясь им под руки нечаянно попасть,
Я тихо прижимался к стенке,
А в ход шло всё: кулак, ведро, коленки!
О, как отчаянно боролась эта пара!..
…Потом меня несли два санитара.
Я неудачно с лестницы спустился,
Сломав ребро, бедро и две ключицы.
И думал я, держась, что было сил:
«Вот это я за хлебушком сходил!..»
…Теперь былой задор исчез,
И гладко вьётся жизни лента.
Меня давно покинул бес,
Как безнадёжного клиента.
Но иногда, сев за рояль,
Иль лёжа с книжкой на диване,
Я вспоминаю, как стоял
В какой-то призрачной нирване
На табурете чуть дыша,
И как чертовски хороша
Была при свете свечек Рая!
И думаю, тайком вздыхая:
Что жизнь теперь проходит мимо
Без риска и адреналина.
И хоть я жив, здоров и весел,
И вешу столько, сколько весил,
Меня не тянет больше в небо.
Я, как троллейбус на парковке.
И, если я иду за хлебом,
Всегда жена на подстраховке.
Но иногда, как наважденье,
Когда моя жена в отъезде,
С маниакальным наслажденьем
Меняю лампочки в подъезде!
И всё-таки, какое счастье,
Что существуют в мире страсти!
Дом превратился в узенький пенал. Бежали в дали суетливо тени, cкрипели половицы и ступени, и ветер за окном ветлу пинал. И месяц крался меж ветвей, как тать. И звёзды побросали разом гнёзда. И мир померк… О, как душе непросто предательства науку постигать…
Всё начиналось много лет назад.
На девочку не знала мать управы… А у соседки, - доброй тёти Клавы, - дворняжка принесла троих щенят. И маму стала Мила умолять, взять в дом щенка. Она на всё готова: не драться впредь; и слушаться с пол слова; не убегать одной за Волчью Падь; и взрыв-пакеты вжисть не мастерить; до старости с зонтом не прыгать с крыши; не замечать отвертки, пассатижи; вовек детей соседских не лечить! И не ловить ужей, ежей в кустах; не рисовать картины в доме сажей. И обещала, что меж рельс не ляжет, чтоб победить в себе противный страх!
Давала Мила клятвы на века, не слышалось в её словах сомненья. Зато такая сила убежденья! И разрешила мама взять щенка!
Назвали Бимом, так же, как в кино. Глаза с хитринкой, вечно мокрый носик… Да оказался «девочкою» пёсик, но Миле это было всё равно! Не Бим - так Бимка! Каждый день вдвоём по ситцевой носились луговице, то подражали вдруг взлетевшей птице, а то ныряли вместе в водоём. Везде вдвоём: на край, за край земли! Делились и конфетой, и котлетой.
Когда ж поблёкли самоцветы лета - в больницу маму Милы увезли.
Она сказала:
- Скоро я вернусь. Ты взрослая. Вот деньги, вот продукты. В саду созрели овощи и фрукты. Надейся, и гони подальше грусть.
…
- Мёд соевый из уст соседки льют:
- Ах, деточка ж ты наша, рыбка-птичка! Держись! Крепись! Ведь мамка - не жиличка. Тебя отправят вскорости в приют.
Они мораль марали много лет и педагогот их нравоучений - был для неё источником мучений. Безжалостен из жалости стилет.
Домой от них! В родимый уголок! Там Бимка ей вылизывала щёки, и делали они потом уроки, и вместе ели, что послал им Бог. Им - в радость танцы, в салочки игра, дрессура самым вежливым манерам. И, Мила, в своего лишь зверя веря, - спала в обнимку с Бимкой до утра.
Так кануло три месяца.
И вот Господь дал шанс быть Миле рядом с мамой! Больница позади! Забыта драма! И снова сердце девочки поёт!
Но через день вдруг мама говорит:
- Дочушка, мне мешает лай собаки, и Бимкиных поклонников атаки. Покой мне нужен. Я же инвалид. И запахом отвратным полон дом. И лезть на рУки у неё привычка.
Мы рано утром, первой электричкой, собачку нашу из домУ свезём…
Пришёл ребёнок в этот мир любить, чтоб каждый миг был для души отрадой! А тут, чтоб выжить, обучиться надо в друзья производить, да… изводить.
Казалось Миле, что душа в огне! И стол, и стул ей делали намёки, и раздували шёлковые щёки две шторки на расцвеченном окне. Лоб хмурил потолок, и образа не прятали ни боли, ни печали, а из угла - медовые глаза смотрели на неё и не моргали.
Пошёл с тех пор уже который год… Но всякий раз, коль встретится с дворнягой, - темнеет бархат глаз её под влагой, и ноги сами ускоряют ход.
Такое, конечно, случалось достаточно редко,
Но вдруг нападала тоска - хоть стреляйся иди.
И где-нибудь в спальне иль в кухоньке на табуретке
Скулила она, прижимая платочек к груди.
Стиралось бельё, на плите пригорали котлеты…
Она ж горевала и, громко сморкаясь в платок,
Просила у Бога совета. А, может, ответа:
Как жить ей теперь? Почему этот мир к ней жесток?
Ни старых друзей и ни новых знакомых в округе.
Какие мужчины… Какие уж там женихи!
Давно при мужьях (и детей нарожали) подруги.
Она - всё одна. За какие такие грехи?
…
Но был один парень. Ещё в институтские годы:
Отвергнутый ею, худой и нескладный юнец.
И он, между тем, посвящал ей любовные оды.
Считал её лучшей. Дарил ей цветы, наконец.
Но был один парень, сказавший с обидой однажды
На выпад надменный её «не ходи за мной впредь!»:
- Да, хочется принца прекрасного девушке каждой,
Но только не каждая может его разглядеть…
И, помнится, он побледнел в тот момент злополучный,
Когда, рассмеявшись, она отшвырнула цветы:
- Сопляк, неудачник, а, гляньте, ещё меня учит!
Поверь же, любой для меня будет лучше, чем ты.
…
Да, несколько «принцев» случилось (ну были хотя бы!)
Один скупердяй и зануда, пускай и богат.
Второй - «Дон Жуан». На уме только тряпки и бабы.
А третий так много внимания требовал, гад!
И тот ещё принц - безнадёжный женатик с работы,
С которым она закрутила роман от тоски.
Стихов не писал (здесь ещё не хватало заботы!),
Но нервы трепал ей. И сердце кромсал на куски.
А после того, как ей грянуло сорок - затишье.
Куда подевались все принцы? Какого рожна?
Одна лишь отрада - любимый котеечка Тиша,
И, в общем-то, больше она никому не нужна.
…
Но сердце так торкнуло, так прихватило однажды! -
Когда, нарыдавшись до сильной икоты, она
Вдруг вспомнила фразу: мол, принца приметить - не каждой
Бабёнке такая премудрость по жизни дана.
Отрыв средь хламья телефонную старую книжку,
Она набрала его номер дрожащей рукой…
«О, Господи! Я поняла: принц - тот самый парнишка!
Такой благородный, и верный, и умный такой!
Я помню, как он посвящал мне любовные оды.
Я помню, как я от себя его вечно гнала.
Какие же славные были те, юности, годы,
Какой же я дурой набитой когда-то была!"
…
На пятом гудке трубку взяли и голосом нежным
Сказали: - Кого? Ах, Вам Сеню… А Сенечки нет.
Да нет же, он жив, но в поездке опять зарубежной.
Серьёзный профессор. Когда-то заканчивал мед…
Ах, вы с одного института? Не знала, простите.
Мой муж никогда не рассказывал, Ольга, про Вас.
А что передать-то? Совсем ничего? Как хотите,
А то я ему позвонить собиралась как раз…
Короткий щелчок. Тишина. И опять загудело.
Она раскрасневшись, прижала к груди телефон:
- О боже, ну как же я поздно его разглядела!
А мог бы и прямо сказать мне, что принц - это он.
С утра автобус переполнен до предела -
И стоя люди едут, и сидят.
Когда внутри немного поредело,
Почувствовала на себе я чей-то взгляд.
То паренёк смотрел, не отрываясь,
В мои глаза, ни разу не моргнул,
Не пряча взгляд, немного улыбаясь -
В его глазах любой бы утонул!
И это продолжалось всю дорогу.
На остановке нужно выходить!
Когда спустила со ступеньки ногу,
Он постарался взглядом проводить.
Я целый день и ночь воображала,
Что завтра подойду, чтобы узнать…
Но вновь толпа меня в тиски зажала -
Я не узнала, что же он хотел сказать.
И снова он смотрел сквозь спины, лица,
И снова он ловил мой жадный взгляд.
Я чувствовала, что мне просто снится
Какой-то сон, который сбыться рад.
И я довольно нежилась во взгляде,
И понимала, что способна полюбить,
Как будто бы артистка на эстраде:
Твой номер - нужно скоро выходить!
И я иду на сцену без стесненья,
Стремясь поймать тот восхищённый взгляд.
Я не боюсь, со мною ангел тенью,
Теперь я не смотрю уже назад!
И лишь его глаза ищу повсюду,
И греет душу их живительный поток.
Я за него опять молиться буду -
Читать меж строк исписанный листок!
Так продолжалась, с молчаливого согласия,
Игра, пришедшая откуда-то беззвучно,
В ней мирно разрешались разногласия
И никому в ней не бывало скучно.
Так продолжалось долго, очень долго,
Покуда не исчез тот паренёк.
А, может быть, уехал он на Волгу,
Быть может, он немного занемог?
_________________________________-
Бывает, что средь жизни окаянной
Ты видишь ангела, встречаешь каждый день.
Он был всегда с тобою, безымянный.
Кто знает, где же он теперь?!