Просто…
А душа просто хочет счастья,
сильных пальцев тепло на запястьях,
улыбки родной, чтобы смех поровну,
долгой дороги и сумрака города.
Хочется плакать, прижавшись, тихо,
к плечу твоему, чтобы боль утихла,
биение сердца слушать рядом,
без слов понимать откровение взгляда.
А ещё бы — кофе, вдвоём, как прежде.
Чувствовать запах твой на одежде.
Рассказывать то, чем живу и спасаюсь,
открыть свою самую сильную слабость.
Малого хочется. Слова тёплого.
Голоса. Рук. И дождя за стёклами.
Дыхания. Нежности. Без сожаления.
Души к душе… прикосновения…
Сбежала как-то в лес работа.
Свет может погаснуть прямо сейчас, двери могут больше не открыться, а мы продолжаем так много анализировать, сомневаться, сожалеть. больное восприятие мира, которое приняли за единственно возможное. на самом деле все проще. жаль, что многие уйдут так и не осознав этого. жаль, что лучшие годы уходят на выяснение отношений с тем, что вокруг. любить жизнь такой, какая она есть, не разбирать на мелкие детали, научиться говорить «нет» тому, что не открывает сердце и ломает крылья — всё просто, никаких секретов.
Новогодние праздники совсем близко… Время загадывать желания, строить планы, подводить итоги. Кто-то успеет закончить начатые дела и перевернуть страницу, кто-то снова начнёт жизнь с понедельника.
Если бы можно было, как в детстве, поверить в чудо и написать письмо Деду Морозу, я написала бы: «Дорогой Дедушка Мороз, ничего мне не приноси. Просто не отбирай того, что есть».
Жизнь ни на что не даёт гарантий. Но пока она длится, нужно научиться многим вещам: любви и смирению, вере и благодарности, радости и мужеству. Пусть вам на всё хватит сил, времени и сердца!
Сегодня утром я смотрела из окна на тонкую изморозь и думала, что холода совсем близко. И что, в сущности, нет разницы, из какого окна смотреть на мир, если внутри тебя есть ощущение уюта и покоя. И вот этот внутренний дом - это самое дорогое приобретение. Иногда оно шаткое, ускользающее… Ветер задувает в щели, скрипят дверные петли и хлопают форточки. А ты стоишь посреди своей собственной внутренней гостиной, со шпателем и ведром шпаклёвки в руках, и думаешь, хватит ли у тебя храбрости и времени, чтобы всё привести в порядок.
Не думайте. Просто начинайте делать. И пусть зима будет доброй!
Взрослые - потерянные дети. Где-нибудь на ярмарке, где громко, ярко и торгуют всем на свете. Где легко запутаться ребёнку, заглядеться на шары с огнями, на веселых клоунов и мимов. Где остаться без защиты мамы страшно и почти невыносимо.
И стоишь, с подтаявшей конфетой, в розовой панамке и сандальках, и во всем разгаре праздник лета, и рябит в твоих глазах, как ярко. И минутой раньше, было классно. Эта яркость только веселила. А теперь она тебе опасна, эта разноцветная могила, эта свалка мусора и хлама, эта вакханалия и ужас. Ты идёшь, и громко плачешь маму, отражаясь в зеркалах и лужах.
Но она, обычно, не приходит. Не стирает сопли из-под носа. С каруселью, мимо едут годы, мимо хороводом жизнь несётся, и давно малы твои сандали, и к конфете поналипли мошки.
Сколько б маму взрослые не звали - их вернуть, обычно, невозможно.
Мамы сами - девочки в панамах, выцветших от времени и ветра. Мамам тоже очень нужно к маме, их когда-то потерявшей где-то.
И на этом вечном карнавале не бывает искренне счастливых. Все свои истёртые сандали прячут в лабутенах и лонгсливах.
Co мной не надо говорить,
Вот губы: дайте пить.
Вот волосы мои: погладь.
Вот руки: можно целовать.
- А лучше дайте спать.
Сама по себе простота как беда,
Порой хуже чем наказание.
Достоинством быть ей дано лишь тогда,
Когда за ней кроются знания.
Когда я возвращалась домой затемно, волоча за собой санки, в мокрых варежках и с окоченевшими пальцами ног, бабушка надевала мне толстые шерстяные носки, которые заботливо грела на печке к моему приходу. В кухне пахло котлетами и луковым печеньем, тихо играло радио, две кошки спали в кресле у окна, свернувшись инь-янем. Завтра утром с санками за ёлкой. Вечером разбирать коробки с игрушками. Потом Новый год и подарки! В шкафу уже спрятаны новенькие коньки.
Ещё верится в чудеса, но уже не очень в Деда Мороза.
За окном падает медленный снег, а впереди почти две недели каникул!
И всё вокруг твоё, всё тебе и для тебя! И эта ёлка, и снег, и Новый год, и даже тёплые шерстяные носки.
Это было счастье, Катя. Но кто тогда догадывался об этом, кто об этом думал? В нашем обиходе не было такого слова.
Счастье… Это представлялось чем-то взрослым, что с нами случится, когда мы вырастем. А детство - оно не о том.
Ровно год назад, Катя, я жила в другой реальности, в другой истории, с другими людьми и другими мыслями. Всё изменилось в одночасье. Словно там, наверху, переключили невидимый тумблер, и моя жизнь потекла совсем по-другому руслу.
Я не знаю, бывает ли долгое счастье, бывает ли его много? Наверное, нет.
Человеку нельзя много счастья. Мы не умеем, мы не справляемся, мы не знаем, как с ним жить. Складывается впечатление, что всё непременно должно быть тяжело, трудно и преисполнено патетики. Словно простота удешевляет важность любого момента, а дары кажутся незаслуженными и пугают отсроченной оплатой.
Это смешно, но иногда достаточно тёплых носков, достаточно просто запаха котлет из кухни, если кто-то готовит их для тебя.
Ничего не повторяется. Другое время, другой снег, другие дары.
Катя, это так глупо и утомительно - вести себя по-взрослому: говорить умное и взвешенное, носить строгое, изучать классическое, претендовать на истинное и цельное. Это в юности хотелось казаться старше и основательней, хотелось всего сразу, торопиться, лезть из кожи, зарабатывать себе сложное лицо и трудную судьбу. Жить непременно на пределе, любить только с надрывом, выбирать исключительно необычное, оригинальное, странное.
«Из опыта я могу сделать лишь один вывод, - пишет Бакушинская, - если ваши отношения вы можете охарактеризовать словом „оригинальные“, смело берите ноги в руки и валите из этих отношений. Конечно, вы так не сделаете, потому что тоже любопытные и уверенные в себе. Между тем, в свойства настоящей любви оригинальность не входит. Она благонадежна, взаимна, заботлива и даже несколько скучна…»
Скучна, Катя, скучна! О, сколько сердца надо износить, сколько выплакать слёз и извести чернил, чтобы задуматься, наконец, об этом. А задумавшись, прикинуть на себя.
Но как можно, как? Если каждый из нас - исключительный. Отношения наши - неповторимы. Чувства наши - уникальны.
Да мы скорее умрём, чем предадим свои иллюзии.
Триумфальная победа любви над смертью - это поэтическая метафора, Катя. Людям очень хочется, чтобы было так. И они наивно полагают, что сбывается всё, во что веришь. Я верила так неистово, словно внутреннее усилие способно порушить любые причинно-следственные связи. Все безумные увлечения и сумасшедшие любови, Катя, оставляют по себе пустоту, им прямо пропорциональную. Ни одно избыточное усилие, как правило, не оправдывает себя.
И хочется уже верить во что-то простое и настоящее. В медленный снег, в зимнее солнце, в новогодние гирлянды, в скрип половиц, в утренний поцелуй, в голубей на балконе, в шерстяные носки, в любимые глаза, в запах хвои и мандарин…
Почти как в детстве. Когда счастлив, даже не догадываясь об этом.
Ни по той и ни по этой
Стороне никто не ходит.
В свете ультрафиолета
Каждый лик теней исходен.
От заката до заката,
От рассвета до рассвета
Кто-то просит виновато
Насовсем вернуться в лето.
Кануть в Лету мелкой сошкой,
Каплей вечного тумана,
Не закрыв чело ладошкой,
Исцелить свои изъяны.
Не отречься от былого,
Перечёркнутого тенью,
И под ликами святого
В темноте предстать мишенью!
Шалость - на границе ожидания.
Жалость - на границе тихих слёз.
Малость - на границе мироздания,
Коль о том задуматься всерьёз.
Отгороженность границами зачатия
Не спасает от душевных ран.
Так зачем вы, люди, время тратите,
Заполняя болью весь экран?
Заторможенность на пике не удержится,
И в такую скатываясь даль,
Как лихая девка-конькобежица,
Догоняет радость и печаль.
Смех сквозь слёзы больше ли прощения
Или вровень, хапнув через край?
Ради душ корявых очищения
Мы, играючи, проскальзываем в рай!
Катится день…
Не торопится, катится.
Вот уже тень
Плосковатая пятится.
Вот уже полночь -
На землю простуженно,
Воет по-волчьи
Устало, сконфуженно.
Вот уж границы
Мои побеждённые,
Чьи-то страницы
Новорождённые.
Чья-то душа
Белорыбицей плещется,
Плен шалаша
Всем влюблённым мерещится.
Тишь всех небес
Наполняется шорохом.
Смог Ахиллес
Победить свои всполохи.
Крадучись, сны
Зацепляют за пятки.
Планы ясны,
Мудренее повадки.
Катится день
По спиральной дороге.
Снова ступень,
В ожидании многих.
Ночи и дни
Черепашьей свободы
Сверху видны.
Сторонись, пешеходы!
Когда мы говорим: «В моей жизни случился переломный момент», - что мы знаем об этом на самом деле? Что переломалось, где случился надлом, через какую трещину в нас теперь станет вливаться свет?..
Можно идти по улице, ничего не подозревая: лёгкий поворот головы, дуновение ветра, парящий лист, бегущий ребёнок, взмывшая птица, чей-то окрик, скрип двери, кошка у подъезда, лицо в окне троллейбуса… Господи, да что угодно! Что угодно может изменить тебя одномоментно!
Я вернулась из космоса. С заново перепрошитыми настройками. Мир пронёс меня на руках через зону турбулентности, через белый шум и слепые пятна на внутренней карте. Спасибо всем, кто.
Бог есть Любовь. Возвращаться к этому снова и снова. Но не затем, чтобы ходить по кругу, а чтобы быть в этом. Быть этим. Просто быть.
Человеку всегда кажется, что его не так поняли, поняли недостаточно, не поняли совсем… Человек всячески пытается себя объяснить, растолковать, донести. Он показывает себя собеседнику и так, и эдак. И, словно драматург, хочет, чтобы другой увидел именно его (драматурга) задумку, выстроил оптику определённым образом, и чтобы никаких интерпретаций.
И шутка в том, что каждый из нас тоже драматург.
И вот так мы все проталкиваем своё кино. Кино, где мы, естественно, в главной роли. Но убедительность центрального персонажа для нас самих под большим вопросом. Поэтому мы постоянно ищем подтверждение нашего образа посредством чьей-то симпатии, благосклонности, дружбы, любви…
А нужно всего-то - развернуть камеру.
Никто ничего о тебе не знает. Каждый человек сочиняет тебя по-своему. Любые вводные данные - суть наука о твоей собственной маскировке. Однажды понимаешь, что-то, что ты показываешь окружающим, совсем не обязательно чувствовать. С этой минуты ты - и глина, и гончар. И здесь очень важно не заиграться. Чтобы в тот момент, когда ты ищешь настоящего понимания, суметь не обмануть ни себя, ни другого.
Мне говорят, что счастье нельзя считать нормой, когда вокруг столько несчастных. Мне не хочется с этим соглашаться. Просто иногда эта жизнь кажется невыносимой, а любая другая - недостижимой. И возникает ощущение, что выбирать не из чего. На самом деле, радость можно извлекать из всего. Как можно из всего извлекать опыт, эмоцию, жизнь, в конце концов. Ведь даже у самой глубокой печали иногда можно взять больше, чем она берёт у нас.
В целом, мы довольно серьёзные люди. Во всяком случае, так всё выглядит со стороны. Из нашей жизни уходит искреннее изумление. И это очень грустная история. Всё труднее видеть изумительное вокруг.
Чем старше становишься, тем сложнее найти что-то такое, на что можно было бы потратить пару лет жизни. Что-то такое, что задало бы интенсивность и смысл твоему существованию. Начинаешь экономить время, словно есть какие-то занятия поважнее. Смерть всё равно опережает нас по очкам.
Когда мы были детьми, мы помнили всё, случалось оно или нет. Теперь мы забываем даже самые очевидные факты. Когда мы считали себя бессмертными, мы не жалели сил и времени на самые бесполезные занятия. Теперь мы не знаем, сколько у нас в запасе, поэтому пытаемся экономить и выбирать только самое целесообразное. Иногда я думаю, что смерть это не самое страшное в жизни. Самая большая утрата, это то, что умирает в нас, пока мы живы.
До недавнего времени мне казалось, что из меня уходит музыка, а это просто освобождалось место для тишины. Нельзя удержать ничего из того, что тебе не принадлежит. Праччет писал, что бывают моменты в жизни, когда люди должны держать, и моменты, когда они должны отпускать. Воздушные шары предназначены для обучения маленьких детей пониманию разницы.
Разница существует во всём, на что бы мы ни обратили взор. Хитрость в том, чтобы принимать её как обычный порядок вещей.
Если смотреть оценивающе на свою нынешнюю жизнь, можно найти массу поводов для недовольства собой, для сожалений или разочарований. С возрастом пора освоить эту тонкую и непростую науку - не смотреть оценивающе на свою нынешнюю жизнь. Соблазн всегда велик, всегда велика опасность промахнуться с ценой. А целесообразность любых претензий к миру равна нулю. В конце концов, мы не на базаре. За наше прошлое, к примеру, никто не даст ломаного гроша. Оно бесценно только для нас самих. Но и мы не можем выменять его ни на будущее, ни тем более на настоящее.
Человек странно устроен. Он находит причины, чтобы уходить и уезжать из мест, куда смертельно хочется вернуться, сразу же, как только перрон оттолкнётся от поезда. Внутри начинает разматываться пульсирующий клубок, и когда от него остаётся только пустая катушка, тебя обступают минотавры со всех сторон. О, это вечное выяснение отношений со своими персональными ручными монстрами… По утрам выводишь их погулять в парк, под несмелое ещё солнце, садишься на парапет и смотришь, как медленно течёт твоя жизнь. Твоя единственная, неповторимая жизнь.
Мир говорит с нами на таком количестве языков, что нужно быть полным профаном, чтобы ничего не расслышать.