Она была кошкой: как кошка влюблялась,
Когтями за жизнь без надежды цеплялась.
Она была кошкой: чужой, одинокой,
А в чем-то родной, а в чем-то далекой.
Она была кошкой: людей презирала,
Себя приручить никому не давала.
Но все-таки кто-то нашел ключик к сердцу,
И кошка смирилась, открыв в душу дверцу.
Она стала тихой, домашней ручной,
Уже не опасной, совсем не чужой.
Прильнувши покрепче к груди господина,
Мурлыкала тихо, чуть выгнувши спину.
Но как-то однажды пришел господин
Позднее обычного и не один.
За ним не спеша и нахально шагая,
Ступала чужачка, ступала другая…
Нет, кошка не стала шипеть и кусаться,
На эту незванку с когтями бросаться.
Она, только гордо прошествовав мимо,
Легла, вся дрожа, у большого камина.
А ночью, дождавшись, когда все уснули,
Неслышно ушла, растворившись в июле…
Анна Ярцева
Она была кошкой: как кошка влюблялась, Когтями за жизнь без надежды цеплялась. Она была кошкой: чужой, одинокой, А в чем-то родной, а в чем-то далекой. Она была кошкой: людей презирала, Себя приручить никому не давала. Но все-таки кто-то нашел ключик к сердцу, И кошка смирилась, открыв в душу дверцу. Она стала тихой, домашней ручной, Уже не опасной, совсем не чужой. Прильнувший покрепче к груди господина, Мурлыкала тихо, чуть выгнувши спину. Но как-то однажды пришел господин Позднее обычного и не один. За ним не спеша и нахально шагая, Ступала чужачка, ступала другая… Нет, кошка не стала шипеть и кусаться, На эту незванку с когтями бросаться. Она, только гордо прошествовав мимо, Легла, вся дрожа, у большого камина. А ночью, дождавшись, когда все уснули, Неслышно ушла, растворившись в июле…
Хочу тапки с подсветкой. Надоело пинать кошку, которая весит больше пяти килограммов.