В ресторане «Москва» снова скрипка поет
И шампанское льется в бокалы.
Отставной капитан наливает и пьет,
На танцующих глядя устало.
Папироска дымит, синей ниточкой дым
К потолку, чуть качаясь, струится.
Отставной капитан смотрит взглядом пустым,
Водку пьет и не может напиться.
Припев:
Русская плачет душа,
Жизнь пролетает, как сон,
Медленно пары кружат
Вальс золотых погон.
Расскажи, как ты жил, отставной капитан,
Как присягу давал перед строем.
Расскажи, как прошел раскаленный Афган
По приказу министров застоя.
Как саперной лопаткой народ свой рубил,
Веря в мудрость высоких приказов,
Как ты русскую душу свою погубил
В братской бойне седого Кавказа.
Расскажи, капитан, как вернулся домой,
Как увидел знакомые лица,
Как ты стал, капитан, совершенно чужой
Здесь, в знакомой до боли столице.
Где парнишкой гонял по дворам голубей,
Где влюбленный бродил ты по лужам,
Где гордился ты формой гвардейской своей,
Где сейчас никому ты не нужен.
Нарисуй мне любовь, я тебя умоляю художница.
Нарисуй первый взгляд, нарисуй первый наш поцелуй.
В самых разных тонах, я прошу, моя злая безбожница,
Нарисуй мне себя, и меня не забудь нарисуй.
Изуродуй меня леденящими черными красками,
А себя нарисуй среди солнца на белом снегу.
Мы так долго скрываем лицо за холодными масками,
Я на маску твою на картине смотреть не смогу.
Если богом дано, нарисуй, как меня ненавидишь ты,
Презираешь за взгляд, за молчанье, за нежность мою.
Нарисуй все как есть, откровеньем меня не обидишь ты,
Если красок не хватит, я в песне потом допою.
Я куплю полотно не за деньги бумажные жалкие.
Своей жизнью и кровью за эту любовь заплачу.
За такую картину платить даже жизнью платить не жалко мне.
Я иначе смотреть на картины любви не хочу.
Что наделала ты, моя милая злая безбожница.
На картине твоей столько света тепла и добра.
Здесь на склоне горы среди солнца смеется художница
На картине любви, что написана нами была.
Купол неба великой России,
А под ним золотые поля.
Нам погоны дала голубые
Не напрасно родная земля.
Не напрасно зимою и летом,
В ясный полдень и сумрак ночной,
Берегут голубые береты
Синеокой России покой.
Припев:
Голубые береты, голубые береты -
Словно небо упало на погоны солдат.
Голубые береты, голубые береты -
Наше русское небо выше всяких наград!
Помним славные годы десанта -
Это годы Великой Войны.
Помним рейды в тылу оккупантов
и салюты победной весны.
Помним знойное небо Афгана
И щетину чеченских высот,
Помним госпиталь, стоны и раны,
В двадцать лет поседевший висок.
Над Россией невзгоды как тучи
Ясный день закрывают порой,
Но мы держим десантный могучий
Генерала Маргелова строй.
Но нам дорого небо России
И ее золотые поля,
Нам погоны дала голубые
Не напрасно родная земля.
Он был диверсантом, он дьяволом был,
В песках чернокожей Анголы.
Полковник спецназа работу любил,
Хоть был не в ладах с Интерполом.
Полковник спецназа такой молодой -
Агент нелегальной разведки,
В огне не сгорел, не пропал под водой
За две боевых пятилетки.
Полковник спецназа с холодным лицом
Налил полстакана и выпил.
Полковник спецназа был лучшим бойцом
В команде с названием «Вымпел».
В ущельях Пандшера под серой чалмой
Скрывал он славянские скулы.
От страха его называли чумой
Душманы в далёких аулах.
Потом Никарагуа, Куба, Фидель,
Потом Мозамбик - перелёты.
Потом в Эквадоре на наркокартель
Он сам поднимал вертолёты.
В Америке - «Дельта», в Испании - «Галл»
Его безуспешно искали.
А он в это время рыбёшку тягал
Из речки на среднем Урале.
А ночью, покинув родные места,
Летел он над сектором Газа.
Быть может в стране, где распяли Христа,
Сегодня полковник спецназа.
Что ты, парень, в общественном транспорте морду воротишь
Да, небрит я, и запах отнюдь не французских духов
Что лицо свое белое ты на меня косоротишь?
И брезгливо глядишь в мою сторону из-под очков?
Слушай, ты, успокойся,
я выйду на той остановке
И меня не увидишь ты больше уже никогда
Запах дыма и крови моей обгорелой штормовки из вагона трамвая с собой унесу навсегда
А ты знаешь, холёный, где был я на этой неделе?
Ты, наверное, слышал, что снова горела тайга
Через час после вызова мы в вертолете летели
И глядели в огонь,
как солдаты глядят на врага
Как горит парашют, ты, холёный, конечно, не видел
В преисподню не каждый нормальный захочет идти
Но мы любим тайгу, мы тайгу никогда не обидим
К ней, как ангелы с неба на помощь готовы придти
Я же просто спасатель, я пришел из огня, потому группа крови на груди у меня.
Помню, факелом вспыхнул Ванюха, дружок мой сердешный
Помню, маску сорвал я, чтоб друга скорей потушить
А потом долго корчился сам, будто проклятый грешник
Задыхался в дыму, матеря белый свет от души
Наши взрывы тайге причинили большие увечья
Но уперся огонь в наши просеки, и не прошел
Но своим языком он Ванюху-дружка покалечил, и попал мой Иван не к жене, а к хирургу на стол
Он теперь в тишине прокварцованных реанимаций
продолжает бороться с пожаром в бредовом дыму
И несут передачи ему опаленные братцы
Только те передачи пока что ему ни к чему
Так что, знаешь, не надо смотреть на меня, как на падаль. Я такой же живой, только кожа на роже грубей.
Остановка моя, видно, к выходу двигаться надо. Не серчай на меня, если, вдруг, нагрубил я тебе
Я ведь просто спасатель, я пришел из огня,
оттого группа крови на груди у меня…
На могилах у нас
Днем с огнем не найдешь эпитафий -
Каплей крови звезда,
Да букетик цветов от жены.
Мы ложились под пули
Жестоких, безжалостных мафий -
Рядовые рабочие,
Скрытой от глаза, войны.
Наши будни кровят,
Как открытые раны,
Наши жены не спят,
Не смыкая очей до утра.
Носят нас по земле
Беспокойной судьбы ураганы,
Где под небом идет,
Не стихая, со смертью, игра.
Сколько черных сердец
В этом мире большом и прекрасном,
Сколько горя и слез,
Сколько грязных душонок и рук.
Мы на том рубеже,
Где всегда горячо и опасно,
Где не сразу поймешь,
Кто скрывается - враг или друг.
1994 г.
То было не в Техасе -
По нашей русской трасе
Икарус шел полнёхонький домой
Водитель был бывалый --
Все в жизни повидал он Любил дорогу, да Икарус свой
Катился день к закату
Стоял Жигуль, ребята
Руками машут - просят подсобить
На трассе всё бывает,
И кто не помогает,
Того не сможет трасса полюбить.
Но что это? Ребята
Топырят автоматы
И холодно глядят из-под очков
И ловкими руками
С бабьём и стариками
Справляются по части кошельков
Минута пролетела,
Закончилося дело
Ребятки быстро сели в Жигули
И полетели птицы
Гулять и веселиться
На только что добытые рубли.
Сказал водитель -- Братцы,
Прошу не волноваться
Освободите, милые, салон
Нажал акселератор --
Нет, погоди, ребята!
И он погнал Икарус свой вдогон
Он сам был не из легких -
Следы ножа на легких
Он знал и Колыму и Магадан
Но про таких уродов
Не слыхивал он сроду
Таких ребят он сроду не видал
Он знал здесь каждый камень
И гнался за сынками
Срезая щебень,
Шел на виражах
Все выжал из мотора
И на подъеме в гору
На край дороги Жигули прижал…
Стекло пробили пули, нутро перевернули
До белого каленья довели
Пошла стрельба по шинам
Тогда своей машиной
Размазал он по трассе Жигули.
То было не в Техасе
Он был один на трассе
Зажав рукой рану на боку
Рейс выпал не из легких
Сидела пуля в легких
И каркала ворона на суку.
Маруся сегодня ушла по-английски, не попрощавшись… и не напившись, и не подравшись.
Человек, способный причинить зло даже тому, кто делал ему добро, неизбежно видит врагов во всех других людях, от которых он не получил никакого одолжения.
Иной эрудит так наерундит.
- Я вами доведена до точки сборки. Вы меня под Pink Floyd невинности лишили и к дзэн-буддизму пристрастили, а сами жениться на другой задумали?.. Я вас наверняка в подъезде серной кислотой оболью. В суд подам. За растление несовершеннолетней гражданки Украины. То есть меня. Никакой посторонней женитьбы! И деньги здесь ни при чём - я ими и пользоваться не умею!
- Вы не всему верьте. Генерал Иволгин всё-таки иногда искажает действительность. По привычке. Противника дезинформирует.
- К слову, князь, а Вы имеете интимный опыт в любви с женщиной?
- Разумеется, нет.
- Как же Вы жениться собрались тогда?
- Для этого и собирался. А что?
- Хороший ты мужик, князь, да больно неземной. Не жалей меня, я этого не заслужила и тебя абсолютно не достойна.
- Наркотикам - нет! Что такое наркотики? Разве это удовольствие? Хаос один. И кто их придумал? Хиппи некультурные. А водку? Сам Менделеев. Великий учёный. Отец всей химической таблицы элементов. Светоч.
- А настоящая водка - это не пьянство, а ключ к своей совести! С неё-то и начинается настоящая мудрость.
- Нет, я таблетки не люблю. Я ими давлюсь. Мне больше нравится рыбок разводить. Так что я в наркотиках совсем не нуждаюсь. Я и без них вижу жизнь живописной. У меня и справка есть.
- А я вот не знаю: то ли утопиться, то ли застрелиться, то ли, Парфён, за тебя замуж пойти, - что в принципе - одно и то же.
- Свадьба для молодых людей всё равно, что кусок французской булки для папуаса.
Если у человека появляется возможность вести необычную жизнь, он не имеет права от неё отказываться.
Я уже настолько давно ничему не удивляюсь, что просто поразительно!
Мне говорил один герой, что жизнь скучна ему порой,
Что все на свете предсказуемо и пресно
Вот если б войско сарацин, а в чистом поле он один
С дубовой палицей на них - вперед и с песней!
Он говорил, а я молчал и ситуацию качал,
Смотря на мускулы кабанчика-задиры
Хотелось дать ему в кадык, но я подумал в тот же миг:
«Долой насилие, я белый голубь мира!»
Хотелось дать ему в кадык, но я подумал в тот же миг:
«Долой насилие, я белый голубь мира!»
Его бы взять ко мне в отряд, который десять лет подряд
Из боя в бой кочует по горам Кавказа
С него бы дурь слетела в раз, и шелуху кичливых фраз
Свело кровавым потом русского спецназа
В моем отряде кунаки - мордва, ингуши, казаки,
Нас небеса сплотили в позывных эфирах
У нас на всех один приказ - одна судьба, один Кавказ,
В горах которого так нужен голубь мира
У нас на всех один приказ - одна судьба, один Кавказ,
В горах которого так нужен голубь мира
У неба истина одна - за что бы ни была война,
Она не стоит ни одной слезы ребенка,
И нет ни цели, ни цены, в которых зарево войны
Казалось бы зарею рая для потомков…
Мы это поняли давно, в Беслане, Грозном введено
И потому, мечтая выспаться в квартирах,
Отряд опять уходит в ночь, усталость надо превозмочь,
Нас где-то там заждался белый голубь мира
Нины сегодня замечательное, весеннее настроение. Весь день, колеся по дорогам с сумкой, набитой журналами, газетами и письмами, почтальон пел. В основном лирические песни. Не были, разумеется, забыты и некоторые арии типа «Я вам пишу, чего же боле» и «Ах, мой милый Руслан, я навеки твоя». Много - ох, как много! - потерял Глеб Бандура, руководитель колхозной самодеятельности, что не слышал этого пения…
Вдали показались первые дома Верховья, антенна радиоузла. Педали велосипеда завертелись быстрее. Нине хотелось скорее увидеть Пашу - свою лучшую подругу, ей первой рассказать, что вчера…
Парикмахер Завалишин считался самым красивым парнем в Верховском районе. К нему девичий взгляд примерзал - не оторвешь. Кудри у парня светлые, вьются, глаза с огнем, плечи богатырские - ну, вылитый Добрыня Никитич в молодости! И вот вчера, когда Нина занесла газеты в парикмахерскую, Завалишин сказал:
- Нина, я вас давно люблю!
Девушка прекрасно знала легкомысленный завалишинский характер. Знала, что Леша даже в любви может объясниться так, между прочим, в шутку. Но «зачем скрывать, зачем лукавить» - приятно услышать, что тебя «давно любят», да еще от такого красивого парня, как Алексей!..
…Нина въехала на улицу Верховья… Солнце катилось уже по самому горизонту. Развесистые кусты сирени наполняли воздух буйным ароматом. Все дома в сиреневой дымке, сирень пенилась, выплескивалась через заборы на улицу, пахла так сильно, что у Завалишина в парикмахерской никто не просил «освежить». Зачем? Стоило сунуть голову в ближайший куст, и от вас целый день струится тонкий аромат самой настоящей белой сирени.
Репродукторы, установленные на перекрестках, пели: «Любви все возрасты покорны…»
Нина ехала по селу, и ее толстая сумка постепенно худела - уходили к подписчикам газеты и журналы. На крыльце клуба почтальона остановили девчата.
- Ты сейчас на радиоузел поедешь? - загадочно улыбаясь, сказала птичница Таня Никишина. - Так узнай у Паши, в кого она влюбилась!
Девчата засмеялись.
- Верная примета, - сказала Таня, грозя репродуктору веткой сирени. - Раз Паша целый день сегодня лирические песни транслирует - непременно влюбилась.
«У любви, как у пташки крылья…» - запел репродуктор.
- Слышишь? - усмехнулась Таня. - Сплошная любовь над селом льется! Интересно, девочки, из-за кого мы все это слушаем?
…Нина вошла в радиостудию как раз в то мгновение, когда Паша объявила перерыв на десять минут и выключила микрофон.
Подруги расцеловались так, словно не виделись тридцать лет, а не тридцать часов. Потом вышли на крыльцо и сели на ступеньки. Сумерки сгущались, и сирень пахла особенно сильно.
- Знаешь, Паша, - сказала Нина, - он вчера взял мою руку в свои и сказал: «Я вас давно люблю…» Ой, я такая счастливая, такая счастливая, просто ужас!
- А сегодня утром, - сказала Паша, пряча лицо в мохнатую сиреневую гроздь, - он мне встретился у самого радиоузла. «Панечка, - говорит, - разве вы не видите, как я по вас сохну?..»
- Ведь я-то думала, он за Таней Никишиной ухаживает, - улыбнулась Нина. - Шел на селе такой разговор, помнишь? Но, оказывается, Леша меня давно любит…
- Таня? Леша?.. Постой, - Паша заглянула в глаза подруги. - Но ведь это мой Леша за Таней ухаживал…
- Завалишин? - тихо спросила Нина.
- Завалишин, - вздохнула Паша.
Подруги замолчали.
- Никого-то он не любит, трепач парикмахерский, - произнесла Паша, вытирая глаза сиреневой гроздью. - Обещал сегодня ко мне на узел зайти, во время московской трансляции. На порог не пущу!
- Наоборот, пусть приходит, мы ему очную ставку устроим, - решительно сказала Нина. - Пускай-ка он повертится!
…На полевых станах зажглись огни, осветились улицы села, и рогатый месяц выполз на середину неба.
«Говорит радиоузел колхоза „Большевик“! - сказали репродукторы хором. - Начинаем трансляцию из Москвы. Будет передаваться спектакль „Коварство и любовь“. Зал театра включим без особого предупреждения!»
Несколько минут радио молчало, потом послышался скрип двери, и чей-то приятный баритон произнес:
«Добрый вечер, Панечка!»
«А-а, Леша! - сказала Паша. - Добрый вечер!»
- Забыла микрофон выключить! - схватился за голову председатель колхоза. - Частные разговорчики сейчас начнут транслировать! Безобразие!"
- Вот это да, - ахнули в клубе. - Гляди, куда наш Завалишин завалился! Сейчас, ребята, слушайте радиолекцию «Как разбивать девичьи сердца с одного удара»! Никакой любви, сплошное коварство!
«Эх, Панечка, - лился из репродукторов баритон парикмахера, - если бы вы знали, как я вас люблю! Как только я вас увидел, сразу мне стало ясно, что вы и есть та единственная девушка, которую я смогу по-настоящему, всем сердцем, полюбить, потому что…»
Послышался скрип двери.
«Здравствуй, Леша!» - раздался женский голос.
«Приветствую вас, Ниночка, - смущенно забормотал Завалишин. - А я вот… зашел, значит… чтоб это… насчет Пашиной прически… Новый фасон, так сказать…»
На улице возле репродукторов собирались колхозники, рассаживались на скамейках, закуривали.
- Эх, телевизора у нас в селе еще не установили! - жалели девчата. - Интересно было бы сейчас на завалишинскую физиономию поглядеть!
- Беспорядок! - продолжал негодовать председатель колхоза. - Типичный беспорядок! Строгий выговор я этой Паше объявлю: чтоб не забывала микрофон выключать! А вообще, конечно, Завалишина давно проучить следует… Тоже мне, рекордсмен по разбитым сердцам!
«Ой, мамочка! - воскликнула Паша. - Мне ж аккумуляторы проверить надо! Вы тут побудьте минутку, только ничего не трогайте, а то еще микрофон, не ровен час, включите…
Дверь хлопнула.
«Ниночка, - сказал Завалишин. - Если бы вы знали, как я вас люблю! Как только я увидел вас, сразу мне стало ясно, что вы и есть та единственная девушка, которую я смогу по-настоящему, всем сердцем, полюбить…»
- Вот все как-то не обращали на парня внимания, - вздохнул председатель колхоза. - И вырос у нас на глазах типичный пережиток!
- Всех парней позорит. Какой донжуан в нашем Верховье объявился! - возмущались ребята в клубе. - Ну, мы еще с ним поговорим.
- Так его, легкомысла, - сказал старик Евграфыч, - давно следовало пропесочить с микрофончиком!
Заскрипела дверь, и взволнованный голос Паши произнес:
«Микрофон-то включен! Нас весь колхоз слышит!»
Звонко щелкнул выключатель, и репродукторы замолчали.
Колхозники, стоящие возле радиоузла, увидели, как на крыльцо выскочил Алексей Завалишин. Парикмахер поглядел на черную воронку репродуктора, потом перевел взгляд на улыбающиеся лица колхозников и схватился за голову.
- Здорово ты в любви девушкам объясняешься! - сказала Таня Никишина. - Врешь, врешь и не оборвешься!
Завалишин перепрыгнул через изгородь и помчался вдоль улицы.
На каждом углу возле репродукторов стоял народ и смеялся, глядя на бегущего «сердцееда».
- Как дела, красавец? Дали тебе девчата жару? - спрашивали его.
Леша прибавил скорость. Но разве от смеха убежишь?
- Как самочувствие? - загораживая дорогу, спрашивали девушки. - Мы вас так любим, так любим! Как только первый раз увидели, так сразу и поняли, что вы и есть тот единственный…
Завалишин сворачивал на другую улицу.
- Если тебе валерьянка нужна, - кричали ему, - то амбулатория за углом, можешь завернуть, там тебе окажут первую помощь…
«Вот попался, - на бегу думал Завалишин, - позор то какой! А что, если и звукозаписывающий аппарат был включен? Если меня на пленку записали?! Эх, влип, как кур во щи…»
Если вам придется когда-нибудь побывать в селе Верховье, то непременно вечером зайдите в клуб. И если вы встретите там высокого широкоплечего блондина, который настолько скромен, что, даже приглашая девушку танцевать, краснеет до корней волос, то знайте: это и есть бывший «сердцеед» Алексей Завалишин.