Вощеное полотно очень плохо было видно в темноте. Свет фонаря смущённо проникал в окно, но только после недоверчивого ответа мастера: «Войдите!». Царившая здесь серая темнота выгоняла последние отблески света на улицу. За свет в этой комнате никто не мог заступиться. Только лампа-керосинка, тихонько горевшая в углу, позволяла ему жить в этой маленькой коморке. Блеск фонаря и горевший керосин едва-едва заставляли жилище уютом. Вошедшему сюда в первый раз было бы вряд ли понятно: день здесь или ночь.
В тихой ночной обкладке тише воды и ниже травы ютился творческий хаос. В самом центре, посреди комнаты, стоял мольберт с набросками художника. Чуть поодаль - диван, закиданный вещами. На софе, усыпанной безделушками, бытовыми мелочами и прочим, любой мог бы найти что-нибудь для себя стоящее. Словно на рынке: одежда, бытовая техника, пища, тетради и книги.
Мастер - пейзажист, который здесь когда-то почивал, уже давно ушёл в небытие. Но скромный служитель культуры оставил в дар поколенью после себя невидимый дух его картин и трудов. Каждый из них нарисован чёрной тушью и серыми оттенками. Если перевёртывать страницы мольберта, возможно, ознакомится со всеми его шедеврами. Картину за картиной, мазок за мазком.
Бесконечно можно восхищаться шедевральной простоте его рисунков, плавно переходящей в философское мастерство с глобалистским подходом, так чуждым обычному художнику. Но взглянем на мольберт! Ведь нас ждёт там с распростёртыми объятьями картина!
На заднем плане картины чёрными редкими мазками художник попытался изобразить небо. Небо выполнено самой чёрной, что ни на есть, фактурой. Но при взгляде в этой серой от фонаря атмосфере, редкий небосвод кажется необычайно голубым. Смотря на крапинчатые облака, хочется погулять под такими хотя бы секунду своей жизни. Секунду приноровить взгляд и - , кажется, что это тучи. Но как они выполнены? В сознании ясно возникает понятие о том, что не будет дождя и вряд ли будет даже пасмурно.
Каждое облако замыкается к солнцу, образуя циклоны и антициклоны. И должно чёрным облакам пугать нас ветрищем, ураганом и ливнем. Но даже звезда, хотя и исполненная серым цветом даёт ясно понять визору, что она ярко светит жёлтым светом.
Замыкает снизу задний план полянка с прорисованными цветами и травами. Пусть и редкими штрихами, но будь я на этом месте - желал бы обязательно поваляться здесь в траве. Я бы жевал клевер и смотрел на серое, но так ярко горящее солнце. Однако, моё место уже займут! На травном покрытии уже сидят четверо. Усатый мужчина с трубкой. Грубо прорисованные его руки нисколько не отталкивают, а широкие усы не заставляют похохотать. Образцово его голова обращена к следующему человеческому элементу этой рисовки: женщине. Она сидит в пол оборота и обнимает девочку. Девочка позади, в руках, прячет цветочек. Чёрный цветок, но не похожий тёмный, в дыме этой лампы. Усатый дядька улыбается. Да! Он точно знает, какой сюрприз косматая дочурка несёт своей заботливой матери. На усатого дядьку в боевой готовности ждёт его пёс. Его уши касаются почти земли, а язык - вплотную колена.
Царящая здесь забота и гармония проникает в наблюдателя и отключает черноту, которая здесь царит. Согласитесь невозможно нарисовать чёрную картину, чтобы она отражала яркие цвета. Но ещё раз подымая взгляд на верх, где солнце и крап из облаков, я убеждаюсь в обратном.
А на форвард-плане справа нарисована большая чёрная стрелка в указании на перспективу. Что же нам хотел сказать художник?
Мастерски. Философски.
Луна была очень одинока. Она настолько была одна, что однажды ее сердце не выдержало грусти и тоски. Луна стала покрываться пятнами. Не могла преодолеть свою печаль. И постепенно кусочки своей души растеряла. Сначала была полной, затем все меньше, и меньше в ней оставалось тепла и любви. Настолько отощала от страданий. Но в нашей жизни все устроено так, что все плохое уходит, а доброе возвращается. И в один день двенадцатого числа к ней пришел гость - лучик света.
Он спросил у нее:
- Почему Вы грустите?
И луна ответила:
- Я больше не грущу.
И стала полной, светлой и все ее вокруг увидели. Но лучик света не мог около нее долго быть и улетел. И постепенно - стала-опять грустить - тощать и когда совсем тощала - к ней приходил лучик света. Она снова начинала светиться. И так многие века и годы.