В любом бою наш русский мат
Не потеряет важности,
Врагов он бьет как автомат
Своей многоэтажностью.
Опять я иду вдоль знакомой дороги,
Вон тот магазин, она рядом живёт.
Беру в нём вина и несут меня ноги
К той, что за деньги себя продаёт.
И развлекаясь с подвыпившей б**дью
Я снова внутри убиваю надежду.
Она к своему приступает занятью
И игриво с себя снимает одежду.
В этих глазах я не вижу обмана.
Ей наплевать, что её презирают.
Давно отболела от презрения рана -
Она продаётся, её покупают.
Она что-то сказав на меня посмотрела,
Но я не услышал - погоди, не спеши!
Ты конечно лекарство, но только для тела,
А мне надо такое, чтобы и для души!
А ну-ка слезай, я уйду, извини!
Пойми, хотя вряд ли сумеешь понять…
Я всем сердцем хочу взаимно-чистой любви,
Но шутит любовь, предлагая мне б**дь!
(28.05.16)
«Нелитературные» выражения, которые крутятся на языке, произнесённые вслух, здорово портят карму. Но кажется, что ругательства, не произнесенные вслух, здорово портят нервы.
Скоро осень листья окрасит в жёлтый,
И тоска за глотку берёт. Всё ржёте…
Извини, дружок, я - в моральной ж*пе,
И в материальной, но это - так.
Ты опять звонишь, обрывая провод,
И плевать на прошлое - был бы повод
Поиграть на нервах. Не бей подковы:
Хоть и баба ты - да, пардон, м*дак.
Ты не знаешь, как догорает лето
В глубине души. Как воняет Лета…
Недопитым - по фигу, недопетым,
И в твоей крови утопает боль.
Говоришь, любила? Такое дело -
Будто спьяну чьё-то пальто надела.
Мне давно известны мои пределы -
Перестань прощупывать исподволь.
Да, пишу нечасто. Банальны рифмы.
Ты игривой змейкой скользишь по грифу,
Кораблям твоим незнакомы рифы -
Несподручно плавать в чужих морях.
А меня по жизни шатает ветер,
Но заветный лучик живого света
Озаряет путь, и тебе неведом
Бесприютный бег. Не тревожься зря.
Мой причал - у мыса хмельной надежды,
Истрепало время мои одежды,
От былых амбиций осталась нежность -
Значит, в этом истина. Пей вино.
Не кори себя за свою беспечность -
По себе поэт выбирает вечность,
И когда для каждой настанет вечер,
Ты пропахнешь славой. А я - войной.
ГЛАША И МЕДВЕДЬ
часть третья
А ходила Глаша да по ягоды во кусты. А медведюшко-батюшко ясен свет глубоко вовнутрях сидел и диким поедом сладку ягодку жрал-пожрал, срал-посрал, встал-пошел, глядь-блядь - а тут еще одну ягодку принесло!
Надавил медведюшко пупку, херовинка в голове о фитюльку шоркнула, Божью искорку родила, соломка пыхнула, глазенки зажглись, мыслительный аппарат сразу три варианта выдал: поиметь, сожрать и сожрать, поимев.
Схватил медведь девушку за лобок и биндюжьим голосом по четвертому варианту орет:
- Ну, Глафирушка, товсь! Буду тебя дрючить и шамать одновременно!
А у девушки, сказать надо, на килограмм живого веса два литра скромности, три метра ужаса и четыре гектара личного обаяния.
То бишь, маленькая, шугливенькая, но желанная и аппетитная в любой позе. Да к тому же, не при мишке будь сказано, далеко и не дура. По ягоды-то со шпалером собралась. И за базаром, чертовка, в словарь не лезет.
- Охти! Напужалась-то я, блядь, как! Того гляди, вся на высерки изойду. Какой ты, батюшко, хищный да саблезубый - куды мне супротив агрессии твоей мельтешить! Об полном согласии я с тобой, смирным образом всячески повинуюсь. Лишь только сыми ты с меня колечко, не простое, а, не малое, а большое, не купленное, а краденое, да снеси родителям моим, не здоровым, а алкоголикам.
Пусть толкнут, затарятся, бухнут и утешатся.
И руку свою анемическую слабосильную малахольную ладошкой изможденной к носу ему пихает. А другой своей клешней мускулистой за шесть секунд в заднем кармане шпалер разобрала, почистила, собрала, зарядила, передернула, пристреляла, опять почистила, зарядила, передернула и на одиночный поставила.
А медведь скабрезный, жирность взгляда 40%, эрегируя, говорит:
- Эх! Вообще-то я шатун, а сейчас буду поршень! Ух! Вообще-то я комбайн, а сейчас буду трахтор! Сыму щас с тебя кольцо. Потом платье. Потом шкуру. И отымею! И отужинаю!
А Глашутка, как бы в обмороке по пояс, из последних лошадиных сил как бы страхи превозмогая, черные калошки в землю воткнула, голубые глазки в облака вперила, здоровенной слезой обземь грянула и как бы судьбе своей жалобу устную выдает:
- Ой, да не на койке от старости, не в труде от усталости, не от чумы микробной, не от тоски утробной погибаю я, молодая, а медведь меня заедает! Ох, вы, мама мои и папа, щас как даст он мне своей лапой, как он сымет с меня кольцо, как положит вам на крыльцо, и ни могилки вам, ни креста, только обод вокруг перста…
Вот так вот ловко стихотворно толкует и с ходу без подготовки на музыку Шопена кладет.
Хорошо исполняет, ведьма, напевно. Колька Ежиков с Адькой Гитлерюком, злодеи, и то бы прослезились, расцеловали да на все 360 градусов отпустили.
Но у медведя из скважин гормоны да ферменты рекой текут, организм к хорошему готовится, менталитет радостный на балалайке играет, желудочный сок с мякотью выделяется, никаких сомнений в душе - природа-с, Азия-с, сабантуй-с!
Лапку-то он к руке потянул. Колечко-то, идиотик, дернул. Глафира-то у него прямо в лапках и взорвалась.
- Гр-р-ра-а-бя-а-ат!!!
И идиотику в ухо полный боекомплект сначала с одной, а потом с двух ручонок - бац-бац-бац-бац-бац-бац-бац-бац!!!
- Итого восемь по 7,62 плюс четырежды рукояткой в пятак.
- Плюс с размаху ногой под дых.
- Прибавить острой коленкой в пах.
Итого через полмгновения совсем даже никак не медведь, а пожилая дубленка с ливером и в соплях.
То есть, в смысле кардиограммы жив, но по внешним признакам архитруп.
То есть, стреляла-то по-доброму, холостыми.
Но архиточно и архибольно.
То есть, кость цела, но менталитет раздробило.
Был, помнится, путевый мишка на Севере, а стал, значится, дешевый петька на палочке.
Харизму потерял, оргазму не получил, вонизму в пароксизме понапускал, вмиг на растительную жратву перешел, клыки сдал, когти сбросил и за какие-то всего полгода до декоративного хомяка сократился.
А Глаша, как и хотела, на юридический поступила, с золотым кулоном окончила и сейчас в Крестах самых бурых с двух пинков колет.
Мораль: ВОТ ТАК, РЕБЯТА, ЗЛОЕ ДОБРО ВСЕГДА ПОБЕЖДАЕТ ДОБРОЕ ЗЛО.
МЕДВЕДЬ И ДУДА
Когда купили медведю дудку, и попиздил медведь довольный через весь лес к пещере, где жило эхо - еще никто не знал, что прав был дятел, ох, и прав же был старый, как в воду глядел дятел, и как в воде видел.
- Ебнется наш медведь от этой дудки!
Так говорил дятел, и не зря говорил, правильно говорил, мудрый был, дельный, знающий, опытный и разумный, хоть и подтирался не в пример другим редко.
И плакали звери вокруг в предчувствии, и рыдали птицы, и стонали рыбы, и проникся в земле крот слепошарый, и наверх выполз, и так говорил:
- Да и хуй с ним!
Так он сказал, справедливый подземный крот, старый и вшивый, слепой и грязный, но справедливый и подземный.
- Да и хуй с ним, бояре! В смысле, бабы. Ну, то есть, курвы. То бишь… Ну, вы поняли.
- Жалко мишку. Ебнется.
Сказала сова, птица ночная и малоизученная, с виду крупная, но без клюва и перьев крошечная.
- Или, не дай Господь, охуеет.
А охуевший медведь, солдаты:
- это квадратный километр горя,
- это вечная память и ай-люли в одном лице,
- это поминки по оторванным жопам,
- это печальный ветер в опустелом лесу,
- это харя об харю,
- это ногой в живот,
- это мертвая зыбь,
- это пиздец, солдаты…
Маленький хорек на пеньке, глупее пробки, пустее бутылки, весь в маму, весь в папу, нищий духом, на слова убогий, и тот промямлил:
- Да-а-а, блядь… Вот ведь, блядь!.. Теперь все, блядь…
И прав был хорек чахоточный. Не сглупила сова. Не ошибся крот. И трижды прав был дятел почтенный, седой и лысый, беззубый и безрукий.
И, дойдя до самого края леса, до пещеры, где жило эхо, дунул медведь в дудку свою.
Со всей силы и со всей мочи дунул.
И отозвалось из пещеры громкое эхо. И ебнулся медведь. А ебнувшись, охуел тут же.
И сбылось все:
- о чем говорили мудрые и глупые,
- чего боялись смелые и трусливые,
- над чем некому теперь смеяться и некому больше плакать.
Вот так-то, бояре…
ОГРАБЛЕНИЕ
У мудрого Винни-Пуха был свой взгляд на вещи, поэтому Сова со своим взглядом на вещи сразу же пошла на хуй, а Винни-Пух вещи в свой мешок уложил и через маску шерстяную связанного Кролика вопросил:
- А и где говно денюшки прячет?
Кролик фингалом на комод указал, Сова скоростная сразу же туда кинулась и через секунду опять на хуй пошла, а деньги Винни-Пух резинкой скрепил, в положил и под маской черной улыбнулся застенчиво.
Деньги он еб твою мать как любил! Прямо хуй в рот чего другого так сильно любил, как их.
Иной клоун денег не любит, перстней не носит, всю жизнь на говне и хлебе сидит, «Вопросы философии» читает, Жана Люка Годара от пиздодуя болотного с рождения отличает, бреется, сука, одеколонится, жопу независимо от результата бумажечкой промокает…
Винни-Пух - не такой. Винни-Пух, мать его еби, покойницу, сам себе и Господь, и Дьявол, и с начесом.
У Винни-Пуха голова мягкая ежли чего решила - руки-ноги крепкие сразу же сделали. Невзирая на любые трудности, преграды или даже - хуй на нее с большим прибором! - полную невозможность.
У Винни-Пуха на любое дело от лобка до потолка не качаясь встанет, если башка мягкая чего решила.
Если у Винни-Пуха в башке два крючочка один на другой наделись - все, пиздец. Проблемы не будет.
Десять срак любым жлобам оторвет, пятьсот километров на одной мошонке проскачет, Луну в прыжке обоссыт - да хошь чего! Какие к хую проблемы могут быть у медведя, который еще во чреве главную истину уловил: все кругом долбоебы, один ты джигит.
Сова вон семинарию закончила, лицей, суворовское училище и Качинскую летную школу, а медведь простонародный пинка ей от всего сердца въебенил - и лежит Сова, ни жива ни мертва, и полчаса еще лежать будет, если паралич не пробьет, и на хуй, спрашивается, столько лет за партой сидеть?
Жопа, конечно, до последней степени каменеет, но только и всего.
Кролик вон тоже, дипломат, на три цепочки закрылся, пускать не хотел, пидор, в глазок глядел, собакой лаял ненатурально, испугать хотел, хуила. Вот ведь хуила! Да Винни-Пух если по твою кассу спецом пришел, чем же ты ему, упиздень шепелявый, воспрепятствуешь? Разве что от страха геморроем натужно свистнешь, тревогу подымешь, менты бравые на оленях прискачут.
Так ведь менты же не Винни-Пуха, кореша, братку, пацана законного, пиздить будут, а твою ебаную заячью морду о кафель так изотрут, что маман твоя по приезде охуеет в квадрате, на одну вторую опизденеет и всеми четырьмя об пол ебнется.
Да Винни-Пух-то, впрочем, совсем не гондон, не секач лесной, чужие сопли зря лить не будет, он за кассой явился, а не зубы твои вычитать и складывать.
Винни-Пух, конечно, не добрее палки с железным набалдашником, но если ты ему кассу сам накатил, все где что ему показал - хуй с тобой, прощай, вот тебе моя рука, очень долго живи и яйцам твоим многие лета висеть!
А фингал под глазом - это Сова, ее трижды ебаных рук дело, к ней все претензии, проститутке, за этим, собственно, и приходила - связанному Кролику безбоязненно пиздюлей вручить, на ломберный столик насрать да диктору в телевизоре ебало разбить.
Сволочь она, конечно. И как птица - говно. Но наводчица классная, рукомойник у нее на плечах в темноте все видит, бачит и зрит: у кого золото в ушах сверкает, у кого хрусталя пуд в серванте, кто деньгами сортир обклеил. Для Винни-Пуха она как ручной дятел за неимением сокола - влет не бьет, но целеуказание даст.
Винни-Пух ее во-о-от такусеньким яйцом из гнезда вытащил, мамаше совиной об лобешник хотел расхуярить, как и все остальные, хулиганил тогда частенько в лесу. Да чего-то пожалел с бодуна, долгими вечерами в высиживал, пока не запищало и в жопу не клюнуло.
Теперь она ему верой и правдой служит, не за совесть, которой ей Бог не дал, а за страх, который ей Винни-Пух в тупую башку кирзовым сапогом вколотил.
За братьев и за сестер пепел ей никуда не стучит, маму свою старушку она Винни-Пуху с картошкой пожарила, клюв вечно в дерьме, к мылу не прикасается, порошок зубной презирает, какому-то воробью городскому на помойке дает за деньги, причем вдвойне платит, потому что у всех путных птиц при одном только взгляде на такое уебище пестики с тычинками отнимаются.
- Ну, хуй тебе в рот, барыга…
Ласково сказал Винни-Пух и подвинул Кролика к батарее.
- Хуй тебе в нос, браток. Не болей. Не жопься. В следующий раз отпирай сразу. Не кашляй. На лысый череп тебе тоже хуй. Пока. Два хуя тебе также в ухи. И один на твое усмотрение. Бывай. И один тебе в холодильник на завтра. Будь.
И они съебались так же быстро, как и припиздили. По дороге домой Винни-Пух что-то под нос исполнял, фальшивя и не помня ни единого слова.
Крылатая хуйня летела молча, пугая окрестности своим сходством с пиздопроушиной.
Все было в порядке. Дело было сделано. А когда дело сделано, не идет ли все на хуй к ебаной матери да через тридцать три залупы ебливому коту под муда?!
Хватит спать, Белоснежка, вставай! Я прошу, очнись!
Сделай вдох, Белоснежка, пожалуйста, сделай вдох!
Эта жизнь, принцесса, согласен, говно-не жизнь…
Помнишь гномов? Гостили бы чаще, я б нахрен сдох.
До сих пор мироточат портвейном святых глазницы,
Я и сам вон, стыдуха, пел песни, блевал под стол…
Вот скажи, Белоснежка, какой с меня, нахуй, прынц, а?
Если собственный мерин считает меня козлом?
Я ж потомственный лорд, беспесды голубых кровей!
Кто хихикает? Стража! Подать вазелин и кол!
С УДОВОЛЬСТВИЕМ? Эх, откуда взялась эта похабень,
Вялый рыцарь «дырявого образа», Элтон Джон…
Просыпайся, сова!!! Что, не видишь, медведь пришло!
Тьфу ты… Вот с перепою снова попутал байки…
Это Шрек виноват. Ну, такой. С зеленцой ебло…
Вечно, мать его-берсерк, на закусь одни поганки.
Хватит спать, Белоснежка, вставай! Я прошу очнись!
Без тебя нам… Не видишь? Каюк! Допекло! Припёрло!
Не встаёт. Да и хуй с ней! И в рот оно всё ебись!
Эй, зелёный! Ну где там водяра и мухоморы!