Мы долго терпим внутреннюю боль,
Сжимаем руки за спиной упрямо,
Чтобы никто не понял, что порой,
Нам кислорода для дыханья мало.
Улыбкой маскируя детский страх,
Доходим мы до грани безрассудства,
Прощаемся с друзьями впопыхах,
Чтобы не выдать, что безумно пусто…
Придумывая множество причин,
И помощь обрываем друга грубо,
В себе все держим. Терпим и молчим.
И прячем боль внутри под толстой шубой.
Но боль имеет свойство - через край!
И как вода, в любую щель пробьется,
Порезав пальчик, вместо крика: «Ай…»
Поток соленый неизбежно льется…
Шереметьево-2, одинокий билет до Парижа,
Тонко льдинки хрустят под подошвами модных сапог,
- Улетаешь? Давай. Убегай. - в телефоне - Лети же!
А сказать: «Оставайся!» ты, струсил, и снова не смог…
Тридцать капель весны на запястье, и ветер в кармане,
В сердце… Чтоб его, орган раздоров и смут! -
В сердце твой монолог, о разнузданности и обмане,
И о том, что мостов этой осенью люди не жгут…
Этой осенью люди срываются с крыш, но не бьются,
Остаются, холодным рассудком друг друга дразня,
Остаются. Им хочется прочь, а они остаются.
Ну, а я… Да что, в сущности, им до меня…
До меня одному тоже верили. Но на Голгофе.
Для кого-то и крест - самый лучший и признанный трон.
Допиваю глотком остывающий, приторный кофе,
И в ближайшую урну кладу говорящий со мной телефон…