— Да кто ты такая, совесть, чтобы мне указывать?
Вор должен сидеть в тюрьме, а не в президентском кресле.
Борись!!! но без меня — я не борец.
— Принцип неравенства создает почву для самодовольства во всех слоях. Верхние довольны тем, что они получают больше средних, средние — тем, что получают больше нижних…
— А чем же довольны нижние? — спросил я.
— Ты разве не встречал людей, которые упиваются тем, что они находятся в самом низу? Они всегда могут оправдывать свое неудачничество несправедливым устройством общества, своей исключительной честностью, скромностью и вообще необыкновенностью.
Понятие действительность очень условно. Во всяком случае, для нас она существует только в том виде, в каком отражается в нашем воображении.
Для меня самое сложное в приготовлении пищи, это придумать, что же сегодня приготовить из числа многочисленной рецептуры. Именно поэтому банальное блюдо, как вареный картофель в мундире с квашеной капустой, вызывает у меня уважение к простоте вкуса и эстетическую гармонию!
Иногда привычка охранять портит наслаждение от обладания.
За эти годы не было ни дня,
Когда бы я тебя хоть раз не вспомнила.
Тому виной не боль, не холода.
Навечно я тобой себя заполнила.
Живёшь ты где-то глубоко внутри,
Не хочешь утонуть в моём забвении.
Моя любовь, прошу, сильней гори,
Спасая от тоски и невезения.
Пусть навсегда горит в моей груди
Огонь неяркий, тёплый, замечательный.
И сердце бьётся в такт: «Не уходи!»
Звучи и дальше мысленно-мечтательно.
Что наша жизнь? Всего лишь краткий миг.
Пока живые. Завтра — невесомые.
Кто здесь любил, тот истину постиг.
Вновь манит жизнь желанными оковами
Любви и боли, солнца и луны,
Дней и ночей бессчётных и стремительных.
Живи, надейся и сильней люби.
Любви и жизни будь большим ценителем.
От мыслей о Ленине я перескочил к нашему недавнему прошлому и настоящему, задумался о культе новой личности, который зарождается на моих глазах. Вспомнились девяностые годы, которые для кого-то были лихими, а для меня годами больших надежд. Надежды, кроме всего, на то, что ненавистный режим рухнул, а с ним ушли в прошлое его пороки и среди них склонность людей к созданию новых культов. Но время надежд сменилось временем смутным. Война на Кавказе, взрывы домов в Москве, убийства политиков, журналистов и бизнесменов. Все это принесла с собой объявленная свобода. Одни воспользовались ею и рванули на Запад. Другие увидели, что в родных пределах есть чем поживиться, и поживились. Немногие пытались воспользоваться выпавшим для России шансом превратить Россию в свободную демократическую страну европейского типа. Одни гибли, другие богатели, третьи нищали. Раздувались и лопались репутации. Помню, как тогдашний наш вождь вывел за ручку маленького человечка с острым носиком и тонкими губками и сказал: вот теперь он будет ваш отец и учитель. Все удивились, потому что до того человечек был известен только тем, что служил ординарцем у большого градоначальника и носил за ним его раздутый портфель. Иностранцы не знали о нем даже и этого и поначалу задавались вопросом: «Who is this guy?» Человечек стоял перед удивленным народом, обводил всех оловянными глазами, а потом тихо сказал: «Замочу!» И хотя сказанное слово было почти плагиатом из одного сочинителя позапрошлого века, народ, того сочинителя не читавший, в маленьком человечке сразу признал человека большого и взревел от восторга. Мужчинам он сразу показался выше ростом и шире в плечах, а женщины восхищались его статью, походкой и при виде его испытывали что-то похожее на оргазм. А он, пользуясь любовью народных масс, решительно взялся за дело и начал с того, что повелел всем петь старую песню. Потом обыкновенную демократию перестроил в вертикальную и суверенную, все богатства земли распределил между своими, но какие-то куски кидал народу, и тот с благодарностью это, говоря по-нашему, хавал, полагая, что, имея такое питание, всякими глупостями вроде свободы и демократии можно и пренебречь. Замечу попутно, что свобода поначалу кажется хорошим обменным товаром. Сначала ее меняют на еду, потом на то, чтоб всегда было не хуже, чем сейчас (стабильность), потом на безопасность и только потом-потом оказывается, что нет ни еды, ни безопасности, ни стабильности, ни свободы. При Перлигосе народ уверовал, что никогда так хорошо не жил, как при нем, и задавался вопросом: если не он, так кто?
Ад — это не обязательно то место, где вечно горит огонь, обитают черви, а грешники испытывают разного рода физические муки. Ад — это даже не обязательно какое-то конкретное место. Ад — это то, что больнее всего ранит.
Любая магия может сработать только среди тех дураков, которые верят в нее.
Когда ты просишь Господа о благе,
Знай, секретарши у него на Небе нет.
Чтобы Его не путать, на бумаге
Пометь мольбы размер, фасон и цвет…
Что-то чудится
родное и близкое…
всего один шаг…
Господь проиндексировал опять
Всё, что нам больше нечего терять…
Доказать, что деньги заработаны честно — тяжело,
но легче, чем их заработать честно…