Не привязано к миру и божеству,
ни к страданию, ни к блаженству,
сочинение - неблагодарный труд,
время гладящий против шерсти.
Словно вечен твой путь,
и куда летим - знает только наречье лука…
Большинство - это гладящее по шерсти,
и тебе с большинством не в руку.
Эх, мохнатое время, лукавый бес,
свои супящий брови грозно,
зубы скалишь, щетинишься, вздыбив шерсть,
напрягаешь морщин бороздки,
заклинаешь несказанным, на весы
ты кладёшь прегрешений списки,
но огонь разжигается искрой Рцы,
негасимой дыханья искрой.
Потому-то и дышат с тобой не в такт
миннезингеры и ваганты,
потому-то судьба для них, что пятак -
ставка мелочная на карты,
пусть тобою краплёные, ни черта
у тебя не выходит честно…
Знают искрой владеющие - черта,
за которой и ты исчезнешь,
есть. И то, что лежит за ней,
на безбрежном, листвою палой,
знает всё о загадочной стороне,
где нога твоя не ступала.
Этот город зовут Геликон,
Он выводит меня на балкон.
Этот город неизъясним.
Вопрошаю: «А что за ним?»
Отвечает мне: «Древний Рим.
Напивайся здесь до блевоты.
Я тебе полный кубок дам.
Для кого-то всего сто грамм
А тебе это - путь во Храм,
Там возможно расскажут, кто ты.
Но и что ты получишь взамен,
Если суть твоя - милый тлен.
Если город не встанет с колен -
Что с того, что диктатор напьется.
Под балконом орет гопота,
Надвигается темнота.
Даже если уходишь с холста,
То Империя остается".
Тишина подступает ко рту,
Этот город проводит черту.
Я прощаю его темноту.
И кровят на груди - порезы.
Смолкли возгласы гопоты.
Задыхаясь до хрипоты,
Вопрошаю его: «И ты…»
Отвечает: «И я, Цезарь».