Это была любовь. Она ворвалась ожидаемо, не так, как бывает в сопливых фильмах для подростков или в песнях под гитару, чтобы «как случайная смерть». Но это была любовь.
Кажется, Он никогда не спал. Много работал. Смиренно спешил на смену, пробивая своим ароматом толпы в метро. А запах у него был совсем особенный - в нем сырость речных водорослей смешивалась со свежестью, которая бывает в мае после дождя, и едва уловимой горечью сигарет от того, что так и не случилось.
В перерывах вкусно дымил дорогими сигаретами, глубоко затягиваясь и выпуская в серое небо струйки дыма, которым вмиг отзывались такие же с соседнего завода в этом промышленном районе.
Вечерами Он пил вино, глядя на мир из мансардных окон крошечной квартирки на Васильевском глазами цвета холодной осенней Невы.
Пил, пожалуй, слишком много. Видимо, пытаясь излечить себя от сырого и дождливого климата - серого, как спальные районы, холодного, как взгляд коренных жителей на гастарбайтеров и туристов.
И, когда Он выпивал слишком много, играл на Невском с уличными музыкантами «Сплин» и Цоя. Или тихо шептал ей на ухо Бродского и Ахматову.
И при этом абсолютно в любые моменты, что бы он ни делал: бежал по эскалатору в метро, толкая пассажиров, кричал громче чаек на берегу Финского залива, очаровывал молодых студенток, заманивая в свои сети, водил её по дворам-колодцам или забирался с ней на крыши новостроек, она любила его так, как только умела.
Именно в этом был весь её смысл - любить его такого.
Именно в этом был весь Он… Питер.