Ну здравствуй, дорогая,
Нам скоро уходить.
Собирать пора для Рая,
Что смогли мы посадить.
Мы не сможем друг без друга,
В этом грешном мире жить.
В этом есть Творца заслуга,
Что смогли мы полюбить.
по-прежнему желаю я тебе:
лучшее, чтоб не ходило мимо
чтоб счастье улыбалось каждый день,
жизнь была всегда неповторимой.
чтоб в сердце мельтешили мотыльки,
хмельные песни пели соловьи,
чтоб радовали внутренность звонки…
пускай, уже и больше не мои…
я искренне хочу, чтоб ты была
счастливой и пылала от любви,
хватало, чтоб душевного тепла
на чьи-то мысли… пусть и не мои…
от всей души желаю, чтоб твой дом
был крепостью с надеждой и мечтой,
чтоб ты, не сожалея о былом,
была счастливой! … пусть и не со мной…
Забреди в мой квартал, где цветочницы красят цветы
золотыми сердцами и дырами трепетных будней,
и лохматые звёздные звери, пытаясь сойти
с дымарей крестовидных - в картофельный пар обоюдно-
крепко-намертво-сваренных рук одичавших домов,
застряют на крестах - и прозрачная кровь вытекает
на цветы цвета сердца.
И бродит, как раненый волхв,
пёс со взглядом хромым и плешивыми больно-боками,
на которых - дары иссибиренных дворничьих язв…
Заплетает язык змей-горыныч троллейбусных схваток…
А цветочницы красят цветы, словно сумерек бязь, -
заводными огнями продутых ветрами палаток.
… исцеление рук целлофановой дрожью…
Копьё -
проржавевший от крови букет…
Со щитом, на цикадах
(вместо цыпочек),
ты пробираешься в дом-где-нас-нет,
и прозрачная грусть правит бал-маскарад мискоряда.
Раздеваясь и падая в мускусно-крысный платок,
в перекрёсток постелей, где - сбитая тень продавщицы
гладиолусной плоти,
ты видишь, как волк-потолок
скалит зубы на заячий след на щеке-плащанице:
контур сдержанных слёз,
муть-и-мачешных снов на краю,
счетоводства овечек, жующих оливковый садик,
и друзей, прошуршавших в густом муравьином строю -
выходивших по праздникам, чтобы поцёмочкать сзади -
как…
Ты знаешь, как кто.
… на столе покосилось копьё.
Мошкара, задыхаясь в сердечной гуаши, на тени
распадается…
Страх темноты - невидимка-шпион -
прижимается носом к мужчине, одетому в темень…
Забреди в мой квартал! Приведи все сердца, весь цветник! -
мне так страшно терять в темноте одичавшее «рядом»
двух ссобаченных страхов - бояться, что кто-то без них
замерзает в долине цветов, зацелованных градом…
Все пристойно, никто не врет: мы играем большие чувства.
Улыбаюсь, а губы - лёд. На душе - беспросветно пусто.
Киноленты больших дорог злые боги связали в узел.
Ни к чему подводить итог. Жжет на карме татушка - «лузер».
Сколько глаз восхищенно вслед, сколько муторных: «мне бы тоже…»
Вот и мне бы… Но больше - нет: истекла - холодком по коже,
Растворилась в больших часах на минутно-секундном блюде,
Заблудилась в тревожных снах о недолгом и ярком чуде.
Чудо смертно… А ты не знал? Бренд от фирмы «Ничто не вечно».
Всё пристойно: шумит вокзал, уезжает любовь, навечно.
Проводили… Пора домой: по привычке, по дружбе, или.
…
Я запомню, что ты был мой в отболевшем: «они любили…»
Я в семантической траве,
Искал снежинки в янтаре,
За бязью солнечный лучей,
Тянулись нити от свечей,
Длиннились тени в полумгле
и серебрились на воде,
Мой поиск был неумолим,
Самим собою был гоним,
Хотел найти цветок любви,
Хранимый недрами земли,
И в капле мёда янтаря,
Увидел тело муравья,
Он на меня смотрел сквозь плен,
И саркофаг его был цел,
Поднявши камень янтаря,
Спешил к тебе любовь моя.
В закате солнечных лучей,
Нам муравьишка слал привет,
За годом год, за веком век,
Не изменился человек,
Он ищет элемент игры,
Копая прошлое земли.
Я оставляю вам Любовь,
Лечить изломанные крылья,
Чтобы летела без усилий
И возвращалась вновь и вновь.
Она для счастья создана -
Ранимой и беспечной птицей,
И в каждом сердце повторится
Любви заветная страна.
Она зовет, она поет,
И побеждает все невзгоды,
Крылом коснувшись небосвода,
Летит в блистающий полет.
Средь бурь и ледяных ветрОв
Ее спасает воин света…
Ликуй народ на всей планете,
Я возвращаю вам Любовь!
Елизавета Комарова.
Звёздам я стихи свои читаю.
Они слушают внимательно меня.
Не зевают, не перебивают.
В высь слова мои уносятся звеня.
Звёзды смотрят на меня с надеждой,
Но вот нечего им нового сказать.
Ощущаю я себя невеждой.
Продолжаю небу глупости болтать.
Звёзды ожидают терпеливо,
Что талант мой хрупкий в небо прорастет,
Запоёт душа моя красиво.
Я надеюсь, всё же, звёздам повезёт.
ты знаешь, я простыла
- в июле! -
это так нелепо и даже глупо -
сидеть на кухне - головой в кастрюле
(с травами) -
а седцем на твоём плече,
и плакать в одиночестве,
дрожа от лихорадки…
и если бы всё не было так грустно,
наверное, сказала бы себе,
что всё в порядке.
мне так невыносимо без тебя!
и пятница все сутки напролёт
дождём, как заведённая, стучит
- уже четыре-двадцать-тридцать-сорок -
и эта песня в голове звучит,
как заклинанье…
и если бы всё не было так грустно,
наверное, сказала бы себе,
что всё нормально.
я плачу… до того нелепо всё -
болеть простудой и тобой - одновременно,
дрожащими руками очередной платок (бумажный) доставать,
смотерть на телефон (в тупой надежде),
грейпфруты есть, пить молоко, читать Ошо…
и если бы всё не было так грустно,
наверное, сказала бы себе,
всё хорошо.
температуре
отчаянно сопротивляюсь вторые сутки…
от тебя,
по-прежнему, нет никаких вестей,
лишь профиль твой античный на стене -
(зачем он там висит?) -
пронзает до костей…
о, как же всё нелепо в эту ночь -
температурно, слёзно, истерично…
и если бы всё не было так грустно,
наверное, сказала бы себе,
что всё отлично,
но не сегодня…
Нaташа Галютина (GANA)
Всё, что было… Всё, что будет - жить и умирать…
Своенравно память будит огненная рать.
Память шепчет: всё напрасно, ты уже пришёл,
Но прядут устало пальцы новых мыслей шёлк.
Нити-ноты, проливаясь, растопляют снег,
Беззащитно омывая боль, что спит во мне.
Свет враждебен - разве ново плакать на краю?
Верить в чудо: не проснулся - и уже в раю?
Своды храмов поглощают робкие шаги -
Там Всевышний отпускает нам Свои грехи.
Я стою случайным гостем на чужом пиру
Пропуск в небо - то ли сила, то ли ловкость рук…
На меня глядят с опаской мёртвые глаза.
Я любил - и я остался, что ещё сказать?
Покаяний лесть убога - стала не нужна.
Здесь - ни Бога, ни порога, только тишина.
И опять на перепутье, и опять в пути.
Всё, что было, всё, что будет - падать, но идти…
Пальцы в кровь стирая, веришь: вечность - твой удел.
Пустота за каждой дверью, пустота везде!
Так сложилось - отмеряешь время по часам.
Обретая, вновь теряешь суть, не зная сам:
Ты ли это - новый идол взбалмошной толпы?
Под ногами - карта мира и седая пыль…
Говорят, огонь небесный очищает - врут.
Я смотрю в себя, как в бездну, и напрасный труд
Убеждать, что всё на благо - и война, и вой…
Мне в любви пророчат плаху - я ещё живой.
Мы разжать не в силах руки, погружаясь в сон…
Дождь играет соло стуку сердца в унисон.
Разбавляет космос краски, звук теряет вес.
Я твоей поддался ласке - значит, я воскрес!..
Я не хочу оставить след.
Хочу уйти и раствориться.
Была ли я? Ну, да. Но, … нет!
Волна. Энергия. Частица.
Немного слов. Взгляд. Поворот.
Кому-то нравилась. Любили.
Потом очнулась - мир не тот!
Тут тонны грязи, муки, пыли.
Тут побеждает только ложь.
Интриги, стукачи, подонки…
Туда идешь… Сюда идешь…
Но жизни нет. Одни обломки.
Я не хочу оставить след -
Я в этом мире по ошибке.
Меня на самом деле нет,
Давно смотали мойры нитки.
Я боюсь твоей каждой слезинки:
От горячей на сердце ожёг,
А холодная ляжет снежинкой
На итак уже белый висок.
* * *
Я - испорченный ямбом,
Санки, скользящие в детство по сказкам.
Это ли не морока?
Кто-то вернётся в Эйлат из Морокко
И встретит Пушкина, говорящего на амхарском.
Я - испорченный ветром,
Камень, летящий с Эльбруса в зените.
Это ли не пьеса?
Кто-то увидит цветок эдельвейса
У Пастернака, говорящего на иврите.
Я - испорченный степью,
Ковыль, напитавший запах армейский.
Это ли не забава?
Кто-то сойдёт на тропу волкодава,
А там Мандельштам, говорящий на арамейском.
Я - испорченный «измом»
От альтруизма до жажды купюр.
Это ли не безумие?
Кто-то увидит меня с Везувия,
Поедающего петуха примирения в ём-кипур…
Горшки обжигают отнюдь не боги.
Им просто приписана роль предтеч.
Процесс нехитёр и доступен многим -
возьмут заготовку и сунут в печь.
Порой же умышленно и игриво
в образчик податливый пальцем ткнут.
Гончарного круга ременный привод -
сменяющий пряник надежды - кнут.
При обжиге быстро твердеет глина:
устойчивой стала к твоим речам;
пластичность исчезнет, едва остыну…
Но ты технологию выбрал сам.
Старался на славу и аллилуйю
великой победе готов воспеть.
Скажи, «размягчающим» поцелуем
зачем аннулируешь свой успех?
Посулами, клятвами щедро кормишь…
Напрасно стараешься, мой гончар:
вернуться к исходной послушной форме
уже невозможно. Погас очаг…
Не будет сомнительных аффектаций -
дзигай, цианиды, на шею жгут.
Друзья говорят, иногда расстаться -
единственный выход.
Наверно, лгут.
Не сплю курю смотрю в окно
где в темном небе караваны
седых осенних облаков
плывут сквозь пелену тумана
Одна одна совсем одна
так странно это и обычно
с рассветом падать на диван
не раздеваясь_ по привычке
во тьме искать тебя рукой
и не найдя забыться дремой
не вместе снова_ далеко
я от тебя, а ты от дома
а я скучаю по тебе
и по привычке многолетней
хожу поплакать о судьбе
в кафе курить и слушать сплетни
с такой отчаянной тоской
я в майку вновь твою влезаю
не сплю, курю, реву, скучаю…
я не люблю себя такой_
Не прощаюсь, говорю «До встречи!»
Знаю, верю, что сюда вернусь.
Тёплый вечер обнажает плечи,
Я мгновенью, счастью отдаюсь.
Ночь крадётся, будто бы боится
Потревожить миг, чудесный миг!
Эта ночь когда - нибудь приснится,
Только жаль, уже не для двоих.