Лесть — самый короткий путь к «дружбе». Короткий и скользкий… как след улитки.
Расшаркиваются языком лжи и лести, а изнашивается совесть.
Лесть — это словесная взятка.
Лесть - хорошая наживка. «Улов» отличный. Одно плохо - столько «рыбы» потом некуда деть.
Лесть и сарказм - яды, но первый хотя бы вкусный.
Отвергшего искушения ждут испытания славой, лестью и властью.
Две подруги - западни: лесть и надежда.
Лесть удаляет от действительности.
Лесть - своего рода отмычка для желающих залезть человеку в душу.
Льстивая похвала в наш адрес, даже самая сумасбродная, обретает в сердце черты разумности, в то же время критика, даже справедливая, кажется полным сумасбродством критикующего.
Лесть не может быть заслуженной, но может быть оправдана… Целью!)
В летний тёпленький денёк
Выполз дедка на припёк.
Вышла бабка - руки в бок:
- Испеку я колобок!
Надоел хлеб с магазина,
Не жуётся, как резина.
Ты, родной, мне подсоби,
По сусекам поскреби,
А потом в сарай рысцой,
Принеси-ка мне яйцо.
Чтоб не тратить время даром,
Разведу-ка я опару.
Тесто вскоре подошло,
И в печи уже тепло.
Дед вздремнуть прилёг, устал.
Он же бабке помогал.
В бабкиных руках сноровка -
Колобок свернули ловко.
В печь его на нужный срок,
И готов наш колобок.
Две смородинки - глаза,
Рот-малинка, вот краса!
Положили на окошко,
Чтобы остудить немножко.
Полежал чуток кругляк,
И решил - я не дурак.
Дед и бабка легли спать…
Я попробую сбежать.
Я же умный, в самом деле!
Не хочу, чтоб меня съели!
Он с окошка прыг да скок
По тропиночке в лесок.
Там его зайчишка ждёт,
Радуется, что сожрёт.
Колобок смекнул в чём дело,
Песню затянул умело.
А пока косой вникал,
Наш печёный ускакал.
Катится - навстречу волк.
В колобках он знает толк.
Наш дружок не растерялся,
Песенкой опять спасался.
Убежал, хватило сил.
Глядь, медведь его схватил.
«Всё, набегался!» - ревёт.
Понял колобок - сгрызёт!
Песню затянул крутую.
Не слыхал медведь такую.
Про коварную любовь.
В жилах застывает кровь.
Мишка разомлел слегка,
Проморгал он колобка.
Тот и рад, быстрей в сторонку,
Только слышно рёв вдогонку.
На полянке тормознул,
Кто-то носиком шмыгнул.
Видит - рыжая лиса
Томно смотрит в небеса.
Вкусно пахнет колобочек.
Говорит:-«Постой, дружочек!
Говорят - поёшь ты класс.
Радует твой вид мой глаз.
Для меня разочек спой,
Только слух неважен мой.
Сядь на нос, к ушам поближе…"
А сама уж слюнки лижет.
Колобку приятна лесть,
Две секунды - на нос влезть.
Сел удобней, рот открыл.
Ам! И след его простыл!
МОРАЛЬ
Коль к столу ты предназначен,
Будешь съеден однозначно.
Капля цинизма растворяет бочку лести.
Лесть и лицемерие, - великая сила. Их цель - расчистить себе путь на вершину Олимпа.
На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флер-д'оранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком - его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом - его сын. - Порфирий! - воскликнул толстый, увидев тонкого. - Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет! - Батюшки! - изумился тонкий. - Миша! Друг детства! Откуда ты взялся? Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены. - Милый мой! - начал тонкий после лобызания. - Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щеголь! Ах ты, господи! Ну, что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь… Это вот моя жена, Луиза, урожденная Ванценбах… лютеранка… А это сын мой, Нафанаил, ученик III класса. Это, Нафаня, друг моего детства! В гимназии вместе учились! Нафанаил немного подумал и снял шапку. - В гимназии вместе учились! - продолжал тонкий. - Помнишь, как тебя дразнили? Тебя дразнили Геростратом за то, что ты казенную книжку папироской прожег, а меня Эфиальтом за то, что я ябедничать любил. Хо-хо… Детьми были! Не бойся, Нафаня! Подойди к нему поближе… А это моя жена, урожденная Ванценбах… лютеранка. Нафанаил немного подумал и спрятался за спину отца. - Ну, как живешь, друг? - спросил толстый, восторженно глядя на друга. - Служишь где? Дослужился? - Служу, милый мой! Коллежским асессором уже второй год и Станислава имею. Жалованье плохое… ну, да бог с ним! Жена уроки музыки дает, я портсигары приватно из дерева делаю. Отличные портсигары! По рублю за штуку продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся кое-как. Служил, знаешь, в департаменте, а теперь сюда переведен столоначальником по тому же ведомству… Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось, уже статский? А? - Нет, милый мой, поднимай повыше, - сказал толстый. - Я уже до тайного дослужился… Две звезды имею. Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился… Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились… Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего мундира… - Я, ваше превосходительство… Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с. - Ну, полно! - поморщился толстый. - Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства - и к чему тут это чинопочитание! - Помилуйте… Что вы-с… - захихикал тонкий, еще более съеживаясь. - Милостивое внимание вашего превосходительства… вроде как бы живительной влаги… Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил… жена Луиза, лютеранка, некоторым образом… Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку. Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец: «хи-хи-хи». Жена улыбнулась. Нафанаил шаркнул ногой и уронил фуражку. Все трое были приятно ошеломлены.