«Спящие дети» Перова…
Можно смотреть без конца.
Магия нежности снова
мягко согреет сердца.
Дети малы, беззащитны,
трогает жалкий их вид.
Души чисты и открыты,
Ангел над ними парит.
Голод не мучает деток?
Есть ли любимая мать?
Нет, к сожаленью, ответов,
нам никогда не узнать.
Годы над ними не властны,
лица юны навсегда.
Спящие дети прекрасны,
пусть их не тронет беда!
«Спящие дети»… Картине
много насчитано лет.
С давних времён и поныне
теплится таинства свет.
Поезда - неутомимые странники,
безмятежные мелькают поля.
Возвышаются деревья-охранники,
раскрываются просторы, маня.
Облака замысловатые кучатся,
за окошком - из берёзок «забор».
Со случайной, незнакомой попутчицей
завязался непростой разговор.
- Что же будет? Как с работой получится?
Призадумался здесь каждый из нас.
Неожиданно у доброй попутчицы -
расплескавшееся «море» из глаз.
Происходит неслучайно случайное,
невозможно обойти нам судьбу.
Поделилась сокровенно печалями
и про то, как совершала «борьбу»:
- Материнская душа непокорная
не боится ни воды, ни огня.
Угнетает беспросветность никчёмная,
заковала бы мне сердце броня.
Посмотрела отрешённо страдалица,
наболевшая немая мольба…
- Всё устроится, поверь, всё наладится -
и семью твою отпустит беда.
Горемычная подлечится доченька,
одолеется беда - алкоголь.
Безнадёжная окупится ноченька,
позабудется душевная боль.
Повзрослеет твоя внучка любимая,
все болезни перекрёсткам раздаст.
Подожди ещё чуть-чуть, терпеливая,
за мучения Всевышний воздаст.
Помахала из окна на прощание,
человеку важно силы придать!
Захотелось, чтоб сбылись пожелания,
получила бы она благодать.
Застучали вновь колёса отчаянно…
Призадумавшись, лелею мечту:
Состоится, может, встреча случайная?
Утешение и я… обрету.
Семейный старый альбом
раскрою дрожащей рукою.
Вся жизнь спрессована в нём!
Нахлынули слёзы, не скрою.
Мгновения вновь оживут
далёкого тёплого детства.
Мои родители тут -
смотрю, не могу насмотреться.
Родные лица глядят
с любовью на нас бесконечной.
От яблок ломится сад,
и я весела и беспечна.
«Любовь» смешная моя
со мною в песочнице рядом.
Здесь милые сердцу друзья…
А вот я - невеста, в нарядном.
Впервые в школу иду…
А вот первоклассница-дочка…
С семьёй на школьном балу,
прощальная яркая ночка.
Тяжёлый, старый альбом,
заветные, давние кадры.
О прошлом помня, живём,
экскурсиям сладостным рады.
Что было - свято для нас…
Вальсируют годы-минутки.
Порадую душу и глаз -
полью у крыльца незабудки.
Она Нелюбовью зовётся…
Не просит прикосновенья,
не плачет она, не смеётся,
не чувствует вдохновенья.
О ней не слагаются оды,
Ей песен не посвящают,
её называют «уродом»,
старательно избегают.
Она молчалива, невзрачна,
манерами не завидна,
глаза пустотою прозрачны,
навязчивостью противна.
- Уйди, Нелюбовь, надоела!
До боли ты тошнотворна,
какой бы наряд ни надела,
безвкусна ты и никчёмна.
Вздохнёт Нелюбовь виновато,
от жалости оцепенею.
…И снова, как было когда-то
несчастную… пожалею.
Зажигают огни на манеже,
наполняется зрительный зал.
Я на сцене смешу, как и прежде,
все хохочут, что б я ни сказал.
Разрисованный красками ярко,
я скачу и пою на бегу.
На арене я - вспышкой, подарком…
Что в душе? Не желаю врагу.
Вот и комнатка. Тихо и пусто.
Светлячок, твои миски полны?
Как и прежде - с гостями не густо,
фотография бывшей жены.
Что, любимый мой котик, не кушал?
Постарел, аппетита уж нет.
Неизменно ты греешь мне душу,
ты спасаешь от ветра и бед.
Тридцать лет клоунаде я верен,
старомоден, смертельно устал.
Но на сцене, годами проверен,
рассмешить - просыпается дар.
Проскочили, как бред, выходные,
Светлячка у ручья схоронил.
У окошка не ждет он отныне,
и сегодня себе я не мил.
Пусть не ведает зритель печали,
пусть не знает, как я одинок.
Вот оркестра труба зазвучала,
вот последний сигналит звонок.
Искрометным на сцене я буду!
Я и зритель чудесно споем.
Ведь пока ожидается чудо -
мы надеждой и верой живем.
липкий воздух губами хватаю…
милый зритель… биенье сердец…
скоро выход… жену вспоминаю…
я надеюсь… стемнело…
конец.
Её, терпеливую, хаяли,
старались ей плюнуть в лицо.
Кружили вороньими стаями,
искали в друзья… подлецов.
Её унижали с улыбкою,
шипели ругательства вслед.
Её попрекали ошибками,
желали провалов и бед.
Её предавали без жалости,
без совести … даже свои.
Плели с упоением гадости,
распяли бы, если смогли.
Не липнет к ней грязь обвинителей…
Свой путь продолжает она,
хранимая небом, Спасителем…
Любви и надежды полна.
Глаза подняла васильковые
Россия, Держава, страна.
Умылась водой родниковою -
Всё так же прекрасна, сильна!
Предателем быть неприлично,
тебя породившей, страны.
Злословием брызжешь привычно?
Ударить спешишь со спины?
Живя с ядовитою злобой,
ты просто позоришь себя.
Поверить в Россию попробуй,
ошибки прощая, любя.
Важны интересы Державы,
а «тявканье мосек» не в счёт.
Россия найдёт переправу,
её не потонет народ.
Европу спасла от нацизма,
друзьям подставляла плечо.
Свою проклинаешь Отчизну?
На запад глядишь горячо?
Там памятник рушат солдату,
что жизни своей не жалел.
Какая бессстыжая плата …
Вандалов царит беспредел.
Езжай, куда просится сердце,
коль Родину ценишь на грош.
Познай заграничного «хлебца»,
зачем ты в России живёшь?
Предательством низким отмечен,
ты, словно в саду лебеда.
Твой путь изначально не вечен…
Россия же, знай, навсегда.
Из шишки одной материнской
две ёлочки выросли рядом.
Стояли похожие близко,
служили опорой, отрадой.
Сплетались пушистые ветки,
богаты, щедры и Остры.
Не просто чужие соседки -
подруги и добрые сёстры.
Воронья поганая стая
задумала сеять раздоры.
Задача была непростая,
наветы плести, наговоры.
Решила февральская ёлка
порвать отношенья: довольно.
Ломались до крови иголки,
и было сроднившимся больно.
Вот к Западу ель развернуло:
- Чужие… с подругой… отныне.
Тяжёлые ветви понуро
трещали, как копья стальные.
Обид и претензий немало,
у каждой и гордость, и норов.
Но в сердце у ёлок щипало -
родной завораживал говор.
Следит с интересом округа.
Нельзя разбежаться… не кони.
…Деревьям не быть друг без друга -
Срослись их глубокие корни!
У нас есть люди - псевдопатриоты,
они вещают «громкие» слова.
Кругом у них «уроды», «идиоты»,
лишь только их риторика права.
Дурачат всех (а где же идеалы?),
смакуя тонко выбранный коньяк.
Плетут из слов худое одеяло,
добра не сделав даже на пятак.
Сгущают краски, давят пустословьем,
свои не помнят низкие грехи.
За пьяным (в Пост) изысканным застольем
клянут страну, муссируя стихи.
Родную землю мажут клеветою,
виня её бессовестно во всём.
Такая речь чревата тошнотою,
как будто рядом - тухлый водоём.
Помпезно корчат якобы Мессию…
Господь внимает, благостен и тих.
Зачем они «радеют» за Россию?
Россия сдюжит точно. И без них.
Луна, спокойная Джоконда,
глядит на Землю свысока.
Колючий ветер-воевода
гоняет властно облака.
В январский вечер хладнокровный
хрустит «антоновкой» снежок.
Буран собакою бездомной
устал, доверчиво прилёг.
Трясёт пуховые подушки
хозяйка сверху, в облаках.
Осины, добрые старушки,
согрелись в вязаных платках.
Снегов насыпанных безбрежность
даёт дыханье чистоты.
Она рождает безмятежность,
желанье жить без суеты.
Такие дивные картины
даны природою не зря…
Берёзка празднует смотрины
в морозный вечер января.
Брат ненавидит кровного брата,
им невозможно друг-друга понять.
Были не раз ошибки когда-то,
в том виновата, конечно же, мать.
С детства один позорил другого,
мамке на ушко о брате шептал.
Мама всегда винила «большого,»
младший сынок для неё - идеал.
Тот «идеал» наделал ошибок,
это прощалось ему одному.
Мир отношений хрупок и зыбок,
ссоры, обиды пылали в дыму.
Братьям годков - уже за полвека.
Мать не меняется, что за дела…
Старшему сыну жалко и снега,
сыну любимому - дом отдала.
Глупость сгубила судьбы людские,
странною кажется эта семья.
Страшно увидеть слёзы мужские:
«Мама, за что ты … не любишь меня?»
Кровные братья стали врагами.
Как получилось? Задумайся мать…
Шепчет тебе земля под ногами:
«Время … ошибки свои исправлять.»
Твой голос- хрустальный родник,
лекарство от горя и стуж.
Он в сердце чудесно проник-
серебряный колокол душ.
Ты «вечное эхо» любви,
от Бога природный алмаз,
куплет не допетой судьбы,
сиянье распахнутых глаз.
Твой тембр узнаваем всегда,
его повторить - лишь мечта…
Как дивная в небе Звезда,
ты скромным величьем чиста.
Валя Толкунова - русская певица,
кротость, состраданье в ласковых глазах.
Голос трепетал божественною птицей,
сладко замирал в жемчужных небесах.
Искренне дарила дивные мгновенья,
царственно носила скромный свой наряд.
Стойко выносила раннее забвенье…
Реже приглашали, как же - … «не формат».
Валечка, Валюша, преданная сцене,
годы не подвластны, знаем, над тобой.
Слушаем с душою, радуемся, ценим.
Нежная, как будто… цветик полевой.
С детства называли девочку «артисткой»:
пела, танцевала, радовала всех.
Звёздная вершина Гурченко - не близко,
тяжко доставался сладостный успех.
Люся выступала страстно, феерично,
боли и страданий «вроде бы» и нет.
Сцену обожала просто фанатично,
падала, вставала - вот и весь секрет.
Сильною казалась, принципы хранила.
Съёмки и концерты - главное в судьбе.
Образ создала изысканно и мило…
Годы пролетали в творчестве, борьбе.
Истинно народна яркая актриса!
Счастье поделила с горем навсегда.
Зритель восхищен гармонией сюрприза,
были не подвластны женщине года.
Ради дорогого, славного искусства
многое сложила в жертву на алтарь.
Место без неё не занятое… пусто…
Плачет безутешно любящий ноябрь.
Время проплывает не спеша…
Мамы навсегда со мною нет.
Только незабвенная душа
дарит негасимый, добрый свет.
Звёзды поминальные зажглись,
звон колоколов, как вечный зов.
Светится безжалостная высь,
чудится тепло родных шагов.
Болью отзвучит сорокоуст!
Жизнь перевернёт свои листы.
Снова расцветёт любимый куст…
Мама, навсегда… со мною ты.