«Последняя великая вдова» Антонина Пирожкова
Она была замужем всего семь лет. Потом 15 лет ждала мужа из сталинских лагерей, не зная, что он расстрелян. И до конца жизни собирала его письма, черновики, воспоминания современников, по крупицам восстанавливая для нас то, что осталось от Исаака Бабеля.
«Однажды он рассказал с какой-то стеснительной усмешкой, что женился на дивной женщине, с изумительной анкетой - мать неграмотная, а сама инженер на Метрострое, и фамилию её вывешивают на Доску почёта. Фамилия её Пирожкова. К концу рабочего дня он прибегает в Метрострой за Пирожковой и в ожидании её прихода волнуется - есть ли её фамилия сегодня на Доске почета?
Однажды он пришёл в Горки из Молоденова с прелестной, очень красивой молодой женщиной, необычайно женственной, но отнюдь не лишённой затушеванных властности, воли и энергии.
Нам он сказал: „Вот Пирожкова Антонина Николаевна, знакомьтесь“, - и тут же что-то со смешком упомянул об анкетных данных. Антонина Николаевна взметнула на него свои светлые, какие-то по всему лицу раскинувшиеся глаза и строго на него посмотрела. Бабель не то чтобы смутился, но осёкся как-то. Но всё равно у него было очень счастливое лицо».
Валентина Ходасевич. «Каким я его видела».
«Анкета» у Антонины и впрямь была незаурядной. Она родилась в 1909 году в селе Красный Яр Томской губернии. В 1930 году окончила Сибирский Томский технологический институт им.
С Бабелем Антонина познакомилась в 1932 году.
«Иван Павлович представил меня Бабелю:
- Это - инженер строитель, по прозванию Принцесса Турандот.
Иванченко не называл меня иначе с тех пор, как, приехав однажды на Кузнецкстрой, прочёл обо мне в стенной газете критическую заметку под названием:
„Принцесса Турандот из конструкторского отдела“…
Бабель посмотрел на меня с улыбкой и удивлением, а во время обеда всё упрашивал выпить с ним водки.
- Если женщина - инженер, да ещё строитель, - пытался он меня уверить, - она должна уметь пить водку.
Пришлось выпить и не поморщиться, чтобы не уронить звания инженера-строителя.»
Из воспоминаний А. Пирожковой.
Спустя два года они стали жить вместе. К тому моменту Бабель уже дважды вступал в семейные отношения. В 1919 году он женился на дочери богатого предпринимателя Евгении Гройнфайн. В 1925 году Евгения уехала в Париж, и тогда Бабель на некоторое время сошелся с актрисой Татьяной Кашириной, у них даже родился сын Эммануил, но вскоре Бабель выехал за границу и воссоединился с законной супругой - в 1929-м у них родилась дочь Наталья. А вот с Антониной они так и не оформили отношения.
Читая воспоминания Антонины Николаевны, не устаешь поражаться тому, насколько разными были эти двое. Она - молодая, изящная, великолепная красавица. Он старше её на 15 лет - приземистый, с короткой шеей, в очках, весь какой-то «подозрительный тип». Бабель был весь посвящен литературе, творчеству. Его жена с раннего утра и до позднего вечера пропадала на работе в Метропроекте.
Бабель неизменно подшучивал над женой в кругу друзей. Например, представлял её как «девушку, на которой хотел бы жениться, а она не хочет», хотя они давно уже жили вместе. Или на разные лады повторял заголовок стенгазетной статьи о своей жене-конструкторе - «Равняйтесь по Пирожковой». Или рассказывал, что женился на поповской дочке, хотя отец Антонины только жил в детстве в семье священника и никогда никакого отношения к церкви не имел. А ещё он патологически любил дарить друзьям свои вещи: галстуки, фотоаппараты, часы - и часто, забывшись, мог подарить что-нибудь из вещей жены!
А она не обижалась. Без Бабеля, без его шуток ей, увлечённой своей работой и имеющей насыщенную жизнь, было скучно. Он открывал ей другой мир - и этот мир она потом по памяти восстанавливала долгие десятилетия.
В 1937-м у них родилась дочь Лида. Бабель до умопомрачения любил детей, но ни одного из собственных ему не удалось вырастить. Сын Эммануил вырос под другой фамилией, и настоящему отцу не разрешали с ним видеться. Дочь Наташа росла во Франции. Увидеть, как растет Лида, ему тоже было не суждено.
Когда начались аресты друзей, он долго не мог понять: почему те, кто пятнадцать лет назад делал революцию, признаются на допросах в измене и шпионаже?
«Я не понимаю, - по словам жены, повторял Бабель. - Они же все смелые люди».
Родственники арестованных просили его хлопотать. Он покорно шёл к знакомым начальникам, кто со дня на день сам мог стать добычей «чёрного воронка», разговаривал с ними, бессмысленно и долго, и понурым, чернее тучи, возвращался домой. Помочь он не мог. Антонина видела, что муж страдает. Но что могла она? Только представить его сердце в разрезе, большое, израненное и кровоточащее. «Хотелось взять его в ладони и поцеловать». Просьбы и звонки не прекращались. Последние силы оставляли Бабеля. Маленькая дочка Лидочка по его просьбе подходила к телефону и взрослым голосом произносила: «Папы нет дома, - как-то решив, что сказано слишком мало, совершенно по-бабелевски присочинила от себя: - Потому что он ушёл гулять в новых калошах». Вскоре за Бабелем пришли тоже.
Чекисты опасались, что Бабель станет сопротивляться, поэтому прикрылись во время ареста молоденькой женой. Они забрали Антонину из дома в пять утра и заставили ехать с ними на дачу к мужу. Увидев её, Бабель не пытался бежать или драться, дал себя обыскать. Из Переделкина на Лубянку их тоже везли в одной машине. Под суровыми взглядами, улыбнувшись Бабелю, Антонина сказала, что будет думать, что он просто уехал в Одессу.
Исаак Бабель был арестован 15 мая 1939 года и уже 27 января 1940-го - расстрелян. Ни его мать, ни Антонина о расстреле извещены не были. На каждый запрос о его судьбе Антонина неизменно получала ответ, что её муж «жив и отбывает срок в заключении на стройках народного хозяйства в Сибири». Только в 1954-м, после смерти Сталина и посмертной реабилитации Бабеля она узнала правду.
Она так и не вышла замуж. Занималась любимой работой, проектировала метро и курортные дворцы на Кавказе, преподавала. Еще до 1954 года начала собирать материалы по жизни и творчеству мужа. Стала составителем сборника, в который вошли воспоминания о Бабеле - Утесова, Паустовского, Эренбурга… Написала книгу «Я пытаюсь восстановить черты». Литературоведы называли её «последней великой вдовой».
В 1996-м Антонина Николаевна уезжает в США, к любимому внуку - актёру и режиссёру Андрею Малаеву-Бабелю. В 87 лет начинать новую жизнь - многие отговаривали ёе от этого, мол, что она там будет делать. «Писать мемуары», - отвечала Антонина Николаевна. О Бабеле? «Нет, с Бабелем у меня всё закончено. Я прожила свою интересную жизнь».
Умерла она в 101 год, 12 сентября 2010 года. Её внук впоследствии написал: «Она родилась в сибирском селе Красный Яр за год до ухода Толстого из Ясной Поляны и умерла в городе Сарасота, штата Флорида, успев проголосовать за первого в истории Америки чернокожего президента». Своего мужа она пережила на 70 лет.
…В ту же ночь Чека арестовала человека по прозвищу Грузин и его друга Колю Лапидуса…
Фроим… вошел в здание Чека.
- Я Фроим, - сказал он коменданту, - мне надо до хозяина…
И комендант ввел в кабинет старика в парусиновом балахоне, громадного, как здание, рыжего, с прикрытым глазом и изуродованной щекой.
- Хозяин, - сказал вошедший, - кого ты бьешь?.. Ты бьешь орлов. С кем ты останешься, хозяин, со смитьем?..
Симен сделал движение и приоткрыл ящик стола.
- Я пусто, - сказал тогда Фроим, - в руках у меня ничего нет, и в чеботах у меня ничего нет, и за воротами на улице я никого не оставил… Отпусти моих ребят, хозяин, скажи твою цену…
Старика усадили в кресло, ему принесли коньяку. Боровой вышел из комнаты и собрал у себя следователей и комиссаров, приехавших из Москвы.
- Я покажу вам одного парня, - сказал он, - это эпопея, второго нет…
И Боровой рассказал о том, что одноглазый Фроим, а не Беня Крик, был
истинным главой сорока тысяч одесских воров. Игра его была скрыта, но все
совершалось по планам старика - разгром фабрик и казначейства в Одессе,
нападения на добровольцев и на союзные войска. Боровой ждал выхода
старика, чтоб поговорить с ним. Фроим не появлялся. Соскучившийся
следователь отправился на поиски. Он обошел все здание и под конец
заглянул на черный двор. Фроим Грач лежал там распростертый под брезентом
у стены, увитой плющом. Два красноармейца курили самодельные папиросы над
его трупом.
- Чисто медведь, - сказал старший, увидев Борового, - это сила
непомерная… Такого старика не убить, ему б износу не было… В нем
десять зарядов сидит, а он все лезет…
Красноармеец раскраснелся, глаза его блестели, картуз сбился набок.
- Мелешь больше пуду, - прервал его другой конвоир, - помер и помер,
все одинакие…
- Ан не все, - вскричал старший, - один просится, кричит, другой слова
не скажет… Как это так можно, чтобы все одинакие…
- У меня они все одинакие, - упрямо повторил красноармеец помоложе, -
все на одно лицо, я их не разбираю…
Боровой наклонился и отвернул брезент. Гримаса движения осталась на лице старика.
Следователь вернулся в свою комнату. Это был циркульный зал, обитый
атласом. Там шло собрание о новых правилах делопроизводства. Симен делал
доклад о непорядках, которые он застал, о неграмотных приговорах, о бессмысленном ведении протоколов следствия. Он настаивал на том, чтоб
следователи, разбившись на группы, начали занятия с юрисконсультами и вели
бы дела по формам и образцам, утвержденным Главным управлением в Москве.
Боровой слушал, сидя в своем углу. Он сидел один, далеко от остальных.
Симен подошел к нему после собрания и взял за руку.
- Ты сердишься на меня, я знаю, - сказал он, - но только мы власть,
Саша, мы - государственная власть, это надо помнить…
- Я не сержусь, - ответил Боровой и отвернулся, - вы не одессит, вы не можете этого знать, тут целая история с этим стариком…
Они сели рядом, председатель, которому исполнилось двадцать три года,
со своим подчиненным. Симен держал руку Борового в своей руке и пожимал
ее.
- Ответь мне как чекист, - сказал он после молчания, - ответь мне как
революционер - зачем нужен этот человек в будущем обществе?
- Не знаю, - Боровой не двигался и смотрел прямо перед собой, -
наверное, не нужен…
Он сделал усилие и прогнал от себя воспоминания. Потом, оживившись, он снова начал рассказывать чекистам, приехавшим из Москвы, о жизни Фрейма
Грача, об изворотливости его, неуловимости, о презрении к ближнему, все
эти удивительные истории, отошедшие в прошлое…
Исаак Бабель. «Фроим Грач» (отрывок из рассказа)