Депутаты вы наши родные, любые!
Чтоб вас всех полюбили, хоть раз, голубые.
И представьте себе, только так, между нами,
Всё, что я пожелал, но другими словами.
Под утро начал зависать
В сознании образовалась пробка: -
Что б мне такое написать,
Чтоб рассмеяться очень громко?
Уж третий год играю роль
Рубахи- парня из нирваны
Был и подлец и хам, и тролль
И, штопаный", и, жутко рваный".
Своей поэзией ласкал,
Рифмуя вирши на бумаге
Узрел улыбки и оскал
И дули с кукишем, и факи.
И вот закралась мне мысля:
А, вдруг, Фальшборт сыграет в жмурки
Кто будет с вами, опосля?
И из какой, конкретно, дурки?
… когда я сильно торкаю,
глаза прикройте шторкою
чтоб слёзы радости не видели враги,
а если безразличие,
то соблюдай приличие
но мозги пудрить, тоже, не моги…
Чем дальше в лес, тем глубже снег
И нет проторенной лыжни
Кто я- поэт? … Я - человек
И эти строки мне важны.
Зубами я, порой, скриплю,
Чтоб нервы не трепали мне
Я, лучше, сам их потреплю
И не пеняйте мне в вине.
Мой организм всегда таков
И я скажу без всяких врак:
Он не выносит дураков
Хотя, порой, и сам не свой…
Чтоб женщин не понять - такого нет!
Они открытая для нас, мужчины, книга.
Но книга эта про движения планет,
И на латыни - в этом вся интрига…
Не буду портить воздух днищем
Читать стихи под Ваш музон
Музон наполнен Ваш говнищем
Ну, а стихи мои- озон.
Не буду целовать Вам руки: -
Вы их не мыли у биде
Да и свои засуну в брюки
Во избежаний, и.т.д.
Не буду подавать вам шубы,
Глазея локоны до плеч
Короче… закатайте губы
Чтоб гнев мой, часом, не навлечь.
Как это часто вот бывает
Апатия сменила стресс
Меня поймёт, кто выпивает
И кто «качает» дома пресс.
Но стоит взять Ей в руки лиру
На ушко прошептать- дружок
Я сразу же дарую миру
Или шедевр или шок…
Дайте мне спичку, - я разожгу любую цитату
Пока цветочки ещё не ягодки, легче распрощаться
с букетом… болезней.
Быстрей всего хочется закончить то, что и начинать не хотелось.
Правительство объявляет на заседании… крупному чиновнику… не полное служебное несоответствие… - Подумал чиновник…
Что мне Ваше не полное ,…когда у меня всё счета банковские полные…
Смешон был бы орёл претендующий на место в курятнике.
Мог бы мир обойтись БЕЗ МЕНЯ, меня бы и на свете не было.
А я ЕСТЬ!
Народу КУШ не выпал ни с одним его избранником… не «фортит».
Не успею я его нормально возненавидеть, как влюбляюсь снова…
Я всегда ее любила - по книгам, ни разу в ней не бывав.
Стоит ли объяснять, что значат для литератора эти имена
- Бабель, Олеша, Паустовский, Ильф и Петров?..
Покидая в 90-м Советский Союз, я оплакивала свою несбывшуюся Одессу, так как была уверена, что уже никогда, никогда не окажусь на ее легендарных улицах и бульварах…
Но так уж случилось: в тяжелом и нищем 93-м меня - уже из Израиля - пригласили приехать в Одессу, выступить.
И вот - промозглый ноябрь, некогда очаровательные, но обветшавшие особняки, вывернутые лампочки в подъездах, выбитые окна…
Первая наша встреча с легендарным городом как-то не заладилась.
А может, грустно подумала я, Одессы-то уже и нет, одесситы разъехались, остались дожди, грязь, уныние и запустение…
С такими тяжелыми мыслями я взобралась в вагон пустого, по вечернему времени, трамвая.
И первым делом увидела плакат, на котором была изображена дамочка, перебегающая трамвайные пути.
Рисунок был снабжен четверостишием:
Быть может, мечтая о сцене, о славе,
Она отступила от уличных правил,
Забыв, что подобная неосторожность
Буквально отрежет такую возможность!
Замерев от восторга, я опустила взгляд, и на спинке скамьи впереди себя увидела процарапанное:
«Все мущины - обманщики и притворщики!»,
а чуть ниже:
«Вы, Розочка, тоже не ангел!»
А уж усевшись и подобрав с сиденья оставленный газетный лист, немедленно уперлась в объявление Одесской киностудии:
«Для съемок нового цветного, широкоформатного художественного фильма требуются люди с идиотским выражением лица».
И не успев задохнуться проглоченным воплем удачи, тут же прочла в разделе «Спортивные новости»:
«Вчера в Москве состоялся матч между одесским „Черноморцем“ и местной футбольной командой».
Нет, подумала я, Одесса никуда не уехала, ее не размыли дожди, просто она переживает очередную эпоху очередной революции…
Надо, поняла я, оказаться в одесском трамвае в час пик.
И уже на другой день я висела на ступеньке трамвая, вслушиваясь в перекличку внутри вагона: «Соня, ты вошла, Соня?!»
- «Она еще как вошла! Она уже трижды мне на ногу наступила!»
Меня подпирал какой-то молодой человек в голубой рубахе.
Он висел на подножке, двери не закрывались, и вагоновожатый время от времени говорил в микрофон:
«Ну ты, холубой… поднимись же с подножки… Холубой, я ж сейчас не знаю - шо будет… Тебя мамця не узнает, холубой…»
Наконец, он остановил трамвай, выскочил с обрубком резинового шланга в руке, подбежал к задней двери и со всего размаху ка-ак треснет по спине молодого человека!
Я со страху чуть не свалилась.
Вот, думаю, будет сейчас побоище!
Ничуть не бывало. Не выпуская поручней из рук, молодой человек повернул голову в профиль и сказал спокойно: «Не понял юмора!»
И еще одну прелестную сцену видела я в одесском трамвае.
Это был полупустой вагон, и у окна сидели две то ли москвички, то ли петербуржанки.
Одна из них громко обсуждала пыльную, грязную и провинциальную Одессу, которая есть ни что иное - как литературный миф…
После этих ее слов в вагоне воцарилась тяжелая пауза.
Одесситы переглядывались и ждали - кто возьмет соло.
Наконец, маленький сутулый старичок, меланхолично глядя перед собой, сказал задумчиво:
«Да-а-а… коне-е-ечно… Одесса могла понравиться только такому голодранцу, как Пушкин… Но он здесь полюбил, и ему ответили взаимностью!
А вам, мадам, даже если б вы и полюбили здесь кого-то, ответить взаимностью не смог бы даже такой старый еврей, как я!»
И все вздохнули с облегчением, и трамвай покатил дальше…
А объявления - одесские объявления!
Таблички, дощечки, записки…
На дверях одной аптеки я видела целых два.
Одно казенное: «Аптека временно закрыта»,
другое рукописное, пониже:
«Фима, заходи!»
А на дверях круглосуточной аптеки висел листок с написанным от руки: «Слышу! Уже иду!»…
В те дни я просто гуляла и гуляла по Одессе, заглядывая в какие-то лавки, посматривая в открытые окна, забредая во дворы…
С одного балкона свешивался по грудь старик в тельняшке, видно, из бывших моряков.
- «Хаю-ду-ю-ду, вашу мать! - орал он на ссорящихся во дворе соседок.
- Гуд морнинг, бляди!»
И вот так, гуляя, из дверей одной раскрытой настежь лавочки я услышала:
- Дама, зайдите! Такого вы еще не видали!
Я, конечно, вошла, и едва взглянула, поняла: да, такого я не видала.
Это была величавая женщина с лицом императрицы, невероятных габаритов.
Третий подбородок плавно переходил у нее в грудь, грудь - в живот, живот - в колени.
И все это расстилалось вокруг и занимало всю небольшую комнатку.
А на прилавке перед ней были разложены женские рейтузы невероятных расцветок, какие в народе называются «сотчные».
Увидев меня, она схватила огромные фиолетовые трико, развернула баяном на своем могучем бюсте и страстно проговорила:
- Теплые штаны для вашей мами!
Я поняла, что не могу отсюда уйти без добычи.
- Скажите… - спросила я, замирая от блаженства… - а моего размера у вас что-нибудь?..
Она смерила меня оценивающим взглядом и отрезала:
- Дама! Шо вы с себя строите?
- Понимаете… - проговорила я.
- Вот если б на этой майке были цветы…
- Да-а-ама! - пропела она презрительно. - Вам нужны цветы?! Так по-са-ди-те их!
Именно в Одессе я увидела настоящую дощатую будку часового мастера, каких нигде уже не осталось.
Накануне я сдуру купила часы, легкомысленно забыв наставления Великого Комбинатора, что вся контрабанда в Одессе делается на Малой Арнаутской.
Само собой, на вторые сутки часики мирно усопли.
Так что, можно представить, с какой надеждой я кинулась к будке часовщика.
В ней сидел маленький лысый старичок, с насаженным на глаз картонным стаканом-линзой.
Мой дед был точно таким часовщиком в Харькове, поэтому я чуть не прослезилась.
- Боже мой! - воскликнула я. - Только в Одессе остались такие часовые будочки.
Он поднял лысину, переставил стаканчик на лоб и внимательно на меня посмотрел.
- Мадам… - грустно проговорил он. - От Одессы осталась одна интонатия…
А взглянув на мои новоприобретенные часы, вздохнул и сказал:
- Вам нужен трамвай.
- Какой номер? - встрепенулась я, думая, что он направляет меня в какой-нибудь Дом быта поблизости…
- А это вам без разницы, - ответил он без улыбки.
- Дождитесь трамвая и положите этот хлам на рельсы… Для развлечения.
Вообще, в этот, да и в следующие мои приезды со мной в Одессе происходили разные забавные и трогательные случаи и встречи, о которых когда-нибудь расскажу.
Но самым страшным впечатлением был мой собственный вечер в Израильском культурном центре.
Ну, думала я, одесская публика должна быть самой чуткой к юмору…
Выступаю я легко, артистично, рассказываю много смешного и, в общем, не утомляю публику своей прозой.
Наградой мне обычно бывает неумолкающий смех аудитории.
Но тут… Внимательно и строго глядя на меня, одесситы молча выслушивали всю мою ударную программу. Прошли полчаса…
Я поняла, что это - провал…
Никогда в жизни мне не было так страшно и так одиноко на сцене… Благодаря своему опыту «вечной выступальщицы»,
я дотянула вечер до конца, в полуобмороке промямлила какие-то завершающие слова…
И тогда из заднего ряда поднялся здоровенный пожилой дядька с лицом персонажа из бабелевского рассказа и авторитетным тоном вежливо сказал:
Спасибо! Вы всех нас удовлетворили!
Все считают своей родиной страну где родились или страну где им хорошо, и только у русских она одна.