Опять бесстрастно календарь
Сомнет и выбросит январь…
Февраль ворвется бестолково
И застолбит на полвторого
В ночном кафе у входа столик,
И будет ждать тебя опять
Чтобы обнять, расцеловать,
Стихов чужих подарит томик…
Увы, ему и невдомек,
Что он наивен и бестактен,
И тушь, с ресниц растаяв, капнет
На платье белое в упрек,
И помянув свои года
Ты выпьешь с ним,
И вдруг встряхнешься,
По-детски звонко рассмеешься
Уйдя из детства навсегда…
Задремавшее сердце, немножечко,
Любовь пощекотала ножичком.
Встрепенулось сердце, забилось,
Так, что клетка грудная раскрылась,
И оно улетело куда-то…
Там, в груди, видать, тесновато!
А ему захотелось в лето,
От костров зажигать рассветы,
Прокатиться на облаке белом
Вместе с сердцем таким же смелым.
Я смотрю на солнце прищурясь,
Не хочу отвести глаза,
Улыбаюсь, хотя и больно,
Ведь в груди острие ножа.
Лук тугой — половинка луны,
Тусклым блеском кольнет наконечник,
Я иду в середине зимы,
За осиною делать скворечник.
Мне идти до весны далеко,
Жжет лицо ледяная дорога.
Дома в стайке звенит молоко,
О ведро и о звезды немного.
Видно я в этом млечном пути
Заблудился за долгие годы.
Я спешу, мне ведь нужно дойти,
Чтоб застать пробужденье природы,
Повторить все, что было опять:
Закружить в снегопаде черемух,
От любви заболеть и страдать
На глазах у друзей и знакомых.
Снова мчаться, не зная куда,
С кем, не зная, вернусь и откуда,
Разорвав за спиной провода.
Чтобы выросли крылья оттуда,
Чтоб парить и дышать, и мечтать,
Над рекою, лесами, горами…
Вот зачем меж сугробов опять,
Я блуждаю в морозном тумане…
Лук тугой — половинка луны,
Звездным блеском сверкнет наконечник,
Но согреют мне сердце скворцы,
Что уже на пути в мой скворечник.
Засуну в шкаф свой новый юбилей,
Пополнив ряд подобного старья.
Там пахнет плесенью поздравительный елей
И вензеля учтивого вранья.
В шкатулках — прах исполненных желаний,
Венец для гения — в пыли и паутине,
Клубок с колючками — мои воспоминанья,
Перо павлинье, и рога оленя…
Еще там много всякой дребедени!
Ее бы выкинуть давно пора, а жалко.
Стою в трусах пред шкафом на коленях,
И разгребаю жизненную свалку.
На Казачинском пороге
Перемолоты века…
Зверем, загнанным в берлоге,
Ощетинилась река,
Взбеленилась, разгулялась —
Бурунами ширь кипит!
Здесь в стремнине шлифовалась
Чья — то удаль о гранит.
Искорёжены ветрами,
Изрубцованы во льдах,
Сосны цепкими корнями,
Заплелись на валунах.
Где волна играет с буем,
Дав гудок из тишины,
Донным тросом сонный Туер
Вспорет реку вдоль спины.
Человек здесь гость недолгий,
День стрелою пролетит,
Наши песни для потомков,
Гул порога сохранит.
Здесь душа, взломав запоры,
Снова крылья обрела!
И ложится на просторы,
Как распятье — тень орла.
Я ночью думал о тебе,
И с дрожью вспоминал,
Как нес в объятиях к реке
Среди суровых скал,
И ты осталась там одна,
В объятиях луны…
И мысленно плыла ко мне
На гребешке волны.
Но вот в один дождливый день,
Видать продрогла ты,
И не дождавшись теплых слов
Сожгла ко мне мосты.
Плывет, как пепел от любви
Осенняя листва,
И, как холодный дождь в лицо,
Прощальные слова…
Наши подвиги и победы,
Наши радости и восторги,
Мы запишем на фоне белом,
Так уж водится — строчкой черной.
И нахохлятся словно в клеточке
Прежде смелые гордые птицы.
Им над пропастью бы на веточке,
Или может уж лучше разбиться…
Но в плену своих достижений
Станет важным даже отважный,
Сделай лодочку из откровений,
Из поэм — самолетик бумажный.
Я открою тетрадь,
Где так много красивых стихов,
Там забытый цветок
Не увял меж забвенья листов,
От движенья которых,
Как прах тех спрессованных лет,
Змейкой тянется пыль,
Или может быть дым сигарет,
Как перо по бумаге,
Выводит запутанный след,
И проколотый им
Я подшит в еле тлеющий век…
Тот, что терпкою болью
Росу превращает в вино,
Алым биссером бликов
Мое окрапивших окно,
Где видна меж полями
Дорога ведет на восток,
Там сорвал и вложил
Меж страниц тот забытый цветок.
Пятьдесят три —
встать до зари.
Пятьдесят три —
горят фонари.
Пятьдесят три —
в себя посмотри.
Пятьдесят три —
не старый внутри.
Пятьдесят три —
себе-то не ври.
Пятьдесят три —
лысину протри.
В пятьдесят три
мудрели цари.
Пятьдесят три —
опять на мели.
Пятьдесят три —
кашу свари.
Пятьдесят три —
за окном снегири.
Пятьдесят три —
любуйся, замри…
Пятьдесят три —
мечталось в Пари… ж
Пятьдесят три —
смотри не помри.
Пятьдесят три —
что-то горит?
Пятьдесят три —
снова вари.
Пятьдесят три —
много не жри.
Пятьдесят три —
из лекарств ассорти.
Пятьдесят три —
заколючен в артрит.
Пятьдесят три —
зубы вынь и протри.
Пятьдесят три —
на жену не ори.
Пятьдесят три —
за любовь не кори.
Пятьдесят три —
живот подбери.
Пятьдесят три —
на чужих не смотри.
Пятьдесят три —
если можешь, соври.
Пятьдесят три —
разбросал — собери.
Пятьдесят три —
теперь не сори.
Пятьдесят три —
не делится на три.
Пятьдесят три —
не делится на пять.
Пятьдесят три —
всем раздари.
Пятьдесят три —
кому надо бери.
Пятьдесят три —
помолись, покури.
Пятьдесят три —
это сердце стучит.
Пятьдесят три,
пятьдесят… — «Пли!»
Я художник — поэтому я
Брошу писать стихи!
Буду писать картины
Не растрачивая себя.
Буду висеть над миром
Полный прекрасных идей,
Зарифмую в холст мастихином
Небо, вечность, людей!
А если увижу солнце —
Смолчу и строкой мазка
Создам живописное слово
От пола до потолка!
Но, неуспевая смешивать
На пестрой палитре дня
Краски и впечатления
С трехного слезу коня,
Снова привычно и ловко,
Кисти сменив на перо,
Кручу вензеля заголовка,
А через минуту число!
Из тех, кто мог, но почему-то не успел,
Причины разные, у каждого своя…
Кто любит деньги, у кого семья,
А кто-то просто так не захотел?
Из тех, кто мог бы, но, увы, не повезло?
Не в ту обойму вставил свой заряд,
Или на все имел свой личный взгляд,
А может просто так — себе назло?
Из тех, кто мог бы, но уж опоздал,
Пропил, пробегал или проболтал,
Теперь забил на всех и на успех,
Сидит и драит свой единственный доспех?
Из тех, кто мог бы, но не по зубам,
Искать, парить, в неистовство впадать,
Сто раз упасть и в сотый раз вставать,
Но снова рваться к дальним берегам?
Из всех из этих, а еще из тех,
Кто тоже шел по своему пути,
И тоже греб, но вдруг решил сойти,
Позарившись на мизерный успех?
Всех вариантов попранной мечты,
Надежд несбывшихся, не пройденных дорог —
Наверное, припомнить каждый б смог,
И я подумал: «Из которых Ты?»
Нет такой профессии художник,
Нет такой профессии поэт…
Мчится полем черный внедорожник,
Мнет траву и давит первоцвет.
Там где тишина покой сулила,
Было раем в чьем-то шалаше,
Горы из пакетов и бутылок
Остаются шрамом на душе!
И никто цветов не нарисует,
И не сложит песен о любви,
Не расскажет людям, как чарует,
Нежная симфония зори…
Нет такой профессии — художник,
Нет такой профессии — поэт!
Бьют ключи, и стелет подорожник,
Тем, кому так дорог белый свет.
Интерес к человеку может возникнуть с первой встречи. А в Интернете может и так:
- Приглашаю Вас в свою галерею.
Заходишь, а там… Там волшебный мир красок… Душа художника…
Скучно не с теми людьми, которые не развлекают, а с теми, кто не интересует.
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы - как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.
У каждого - свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
1961