Недооценивать жизнь нельзя — это может дорого стоить.
У тех, у кого «играет» адреналин-не боятся рисковать и жить на полную катушку…
Однажды мой коллега, указывая на одного пациента, сказал: «Этот человек здоров». Я не поверил, потому что хорошо его знал. Это бывший министр, который вот уже много лет страдал запущенной формой болезни Паркинсона. Это поражение мозга, знаете, да? Один из симптомов заболевания проявляется у таких больных в полном отсутствии мимики. Лицо становится маской. Обследовав его по полной программе, пришел к выводу, что он здоров. Я начал спрашивать: «Где и как Вы лечились?» Он мне рассказал о каком-то Храме, но, если честно, тогда я не придал этому особого значения.
В горах есть Храм Огнепоклонников, где каждые сорок дней принимают группы людей, жаждущих излечения, главным образом летом, потому что зимой туда невозможно добраться. К Храму ведет горная дорога и надо, оказывается, 26 км топать пешком или ехать на ишаках. Но так как мы приехали позже всех, то на троих нам досталось два ишака. Пришли мы где-то в полночь. Нас разместили, устроили. На следующий день разбудили в 11 часов. Собрали всех и говорят: — Мы просим вас в нашем Храме не грешить, кто не выполнит просьбу, будет помогать нам по хозяйству — воду носить.
Оказывается, грехом в этом Храме считается ходить хмурым. То-то я обратил внимание на монахов.
Я начал спрашивать:
— Когда начнете принимать больных, ставить диагноз? Когда начнете лечить?
Узнаю. Оказывается, здесь вообще никого не принимают и не лечат. Это стало для меня первым ударом.
Второе, наш транспорт,
Мало того, что оказались в Храме, где никто никогда никого не лечил и лечить не собирается, и уехать оттуда не можем! Да еще нужно ходить с дурацкой улыбкой на лице, когда внутри все клокочет от злости и досады! Вижу, оператор как-то пристально смотрит на меня, как будто что-то задумал. А режиссер с иронией в мой адрес:
— Куда ты нас привел, ученый ты несчастный?..
А мне самому-то каково?!!
Потом начались концерты. Человек пятнадцать из тридцати сразу пошли за водой. Мне тоже досталось, потому что… В общем, сами понимаете почему!
Пришлось идти «помогать по хозяйству».
Отвесная вертикальная скала шестьсот метров, а по серпантину 4 км туда и 4 км обратно. Это по такой-то дороге мы поднимались сюда прошлой ночью?! Когда я это увидел, у меня чуть выкидыш не случился! Представляете? Мало того, что эта вертикальная стена выше Останкинской башни, да еще в некоторых местах мы шли по бревнам, забитым в скалу. Эти бревна действовали как разводные мосты, преграждая в свое время неприятелю путь в Храм.
С собой необходимо было нести шестнадцать литров воды, да пять килограммов весил сам кувшин. В общей сложности вверх по такой дороге нам предстояло тащить 21 кг. Удобнее всего в таких условиях нести груз на голове. Вот тогда-то я узнал об истинном назначении позвоночника.
Я отправился первый раз и вернулся в Храм около четырех-пяти часов вечера очень уставший, но с улыбкой на лице на всякий пожарный случай. Вдруг ко мне подходит один из монахов и так приветливо говорит:
— Сходите, пожалуйста, еще раз.
— Почему?!! Я же уже сходил!!! — и чувствую, что от ужаса у меня начинаются родовые схватки, несмотря на то, что я мужчина!
— Когда Вы поднимались. Вы уже несли с собой грех.
— Нет, я улыбался! — от отчаяния начал я спорить. Представьте себе, только что пройти 8 км, накануне- 26 км, без ужина, без завтрака, без обеда. Ноги разбитые, опухшие, гудят от усталости, а тебе говорят «еще раз»!
Подохнуть можно!!!
— Идемте, мы Вам кое-что покажем.
В одном из окон я увидел наблюдателя с биноклем и понял, что препирательства бессмысленны. Все, кто поднимался с грузом, были у него как на ладони. Пришлось идти обратно. Я пошел вниз и время от времени, вспоминая свою глупость, яростно вопил: «А-а-а!!!» Попал в какое-то место, где сидят идиоты и надо мной издеваются!!!
Теперь я улыбался зверской улыбкой и каждому встречному говорил: «Улыбайся, придурок, они сверху в телескоп смотрят! За консультацию плесни пол-литра воды в мой кувшин». Теперь в моей посудине уже что-то плескалось. Я немного посидел, чтобы время прошло, и пошел обратно.
Вот, оказывается, почему, когда я спросил своих пациентов, чем и как их лечили, они с улыбкой ушли от ответа: «Понимаете, это трудно объяснить».
Перед воротами я себя поймал на том, что уже темно, но я улыбаюсь. Ну и хорошо, а то вдруг у них еще есть прибор ночного видения?! Голодный, изможденный, еле доплелся до своей кельи и только с облегчением вздохнул, убрав идиотскую улыбку с лица (лицо же устало!), как вдруг спиной почувствовал на себе чей-то взгляд. Сердце екнуло. Снова растянув рот до самых ушей, я резко развернулся и увидел… Кого бы Вы думали?
Себя!
Оказывается, на стене висело зеркало. Лицо было осунувшееся, запыленное, со следами ручейков пота и неестественно широкой улыбкой. Вот тогда-то со мной случилась истерика. Я безудержно и громко хохотал. Скулы свело, живот болел, а я никак не мог успокоиться. Я хохотал над абсурдностью ситуации, которую сам себе создал. На шум прибежали мои приятели, оператор с режиссером, и сначала тоже начали гоготать, а потом, насмеявшись вдоволь, как-то странно стали на меня поглядывать…
С каждым днем людей, таскающих воду, становилось все меньше и меньше. И через неделю не осталось никого. Потом нас собрали и говорят:
— Спасибо, что вы приносите свет в наш Храм. Если вам нужна вода, то можете взять ее там.
Открывают калитку на территорию Храма и указывают на каменный домик. Гостевая половина была отделена от монашеской территории стеной. Оказывается, внутри этого домика есть родник. Они построили его, чтобы зимой родник не замерзал.
А кувшин с водой — это специально выдуманный способ доведения простой истины до мозгов через ноги.
Оказывается, каждый, кто приходил в этот Храм, считал себя умным, у каждого были свои амбиции. Чтобы выбить из нас все наносное, служители Храма придумали такой способ «лечения» высокомерия. Я тоже туда пришел со своим уставом, начитанный, напичканный знаниями и кое-какими способностями, которых нет у других. Они придурки, а я такой умный!
Всего за неделю из меня тоже «выколотили» всю дурь. За одну неделю они сделали меня человеком!
Там я встретился с самим собой. Мне опять стали интересны цветочки, букашки, муравьи. На четвереньках ползал, наблюдал, как они ходят, перебирая ножками. Мне казалось, что я один вдруг почувствовал себя ребенком. Смотрю, с другими происходят те же вещи. Мы забыли все свои ранги, а самое интересное, заметили, когда все улыбаются, то городская мимика, некогда привычная для нас, теперь стала восприниматься как отклонение.
Вы видели когда-нибудь, чтобы взрослые люди играли в детские игры? Смешно, да? А мы играли. Это вообще было для нас естественным состоянием. Потом я начал обращать внимание на то, что говорили люди: «Мне полегчало. Мне стало лучше». Я связывал это с погодой, природой… горы все-таки! Только потом пришел к выводу, что главный секрет связан с мимикой и осанкой.
На сороковой день я пришел к настоятелю Храма и сказал: «Я хочу остаться здесь».
— Сынок, ты молодой. Не думай, что мы тут от хорошей жизни. Монахи, находящиеся здесь, слабые люди. Они не в состоянии оставаться чистыми среди грязи. Они не приспособлены к жизни, сынок, и вынуждены убегать от трудностей. Мы существуем для того, чтобы вы могли взять и дальше в душе понести свет. Вы люди сильные, у вас есть иммунитет.
Я начал что-то говорить, а потом, в конце концов, сказал: «Но я, наверное, единственный из группы, кто пришел к Вам».
— Ты один из последних.
Оказывается, почти все из нашей группы уже успели побывать у настоятеля с просьбой остаться. Понимаете?
Спустя сорок дней мы покинули Храм. На обратном пути нам встретилась группа людей, жаждущих исцеления, как и мы сорок дней назад. Елки-палки! Ну и рожи! Это была толпа людоедов, которая набросилась на нас:
— Помогло? Чем болел? Что дают? А всем помогает? Я ответил:
— Каждый получит по заслугам!
Смотрю на нас — на них, на нас — на них. Мы все улыбаемся…
В море жизнь, в жизни море… Не мыслю жизни без него…
Есть у чиновников талант,
Они — прекрасные актеры,
В гримерках их всегда висят
Портреты нужных режиссеров
Постоянно идя на поводу своих сиюминутных желаний, можно проиграть жизнь. Возможно — вечную…
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам было с нами по дороге,
И небо развернулось пред глазами,
И рыбы подымались по реке,
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший, с бритвою в руке.
Ты спрашиваешь меня, мой друг, сколько мне лет уже,
Я бы это тебе охотно рассказал,
Но поверь мне, мой друг, я не знаю сам —
Мне не было смысла считать свои годы.
Жадный считает деньги, счастливый — дни,
Считают то, что любимо, что дорого.
Моя жизнь, о, друг, — пустынная длинная дорога,
И как было в прошлом году, так и в этом.
Если жить означает страдать, тогда живу я уже долго,
Тогда мне достаточно много лет.
Если жить означает слышать хотя бы звук счастья,
То я еще вообще не родился.
Весь секрет существования заключается в избавлении от страхов. Не бойся того, что с тобой будет, твое будущее от этого не изменится, зато настоящее станет спокойным.
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы все время себя спрашивать: не говно ли я?
Марья Ивановна была настоящей русской женщиной. Коней, правда, не останавливала, по причине проживания в городе. И по избам горящим не шастала по той же причине. И по характеру-то она была тихой и спокойной. Не кричала, не плакала никогда и не ругалась. Но с этим сильно не терпела, когда рядом кто-то повышал голос. Особо семейные. Особо муж. Особо если муж успел проштрафиться. А такое случается постоянно, ибо не может не случаться по определению с любым мужем. Так что, бывало, как уе… огреет Марья Ивановна любимого мужа одним единственным взглядом и в доме тишина и покой, точнее — какое-то невероятное умиротворение, близкое по ощущению со счастьем или на худой конец чувством насыщения после тарелки пельменей со сметаной. В такие моменты муж не то что ворчать или (не дай бог) — скандалить, даже с телевизором опасался разговаривать, лёжа на диване. А каналы переключал так нежно, словно боялся, что какая-нибудь кнопка своим «клац» нарушит эту, по сути своей, идиллию. Да что там — и вовсе старался их лишний раз не переключать. Такой силы бывает взгляд только настоящей русской женщины. Сильнее и непредсказуемее в этом плане только молчание настоящей русской женщины. Потому как, если женщина смотрит на мужчину своим убойным взглядом и молчит… День молчит. Два молчит. Три… Это страшно! Поскольку, сами понимаете, неестественно! После этого может случиться всё, что угодно — война, например, или апокалипсис. Может-может! НЕ сомневайтесь. Было уже…
Р.С. Но если настоящая русская женщина молчит и постоянно смотрит в окно…
Простить тебя…
получится… не знаю
бесмысленно «листать»
разумные слова…
Понять тебя…
конечно… понимаю
никто тебя другой,
не сможет, так понять…
Увидеть вдруг…
друг друга… не придётся
зачем «топтать»…до боли
«израненую» жизнь…
А отпустить тебя…
нужна ведь, сила воли
за это ты прости…
Судьба и Жизнь моя…
мы юные, словно трава в апреле, мы дети дворов и библиотек. гнедая душа в неудобном теле болит и растёт, не смыкая век, бессонные ночи летят в копилку, звеня голосами друзей твоих. мы спрятали сказки из книг в бутылки, поймали неведомо чудо в стих, как в клетку любовную и живую из слов, что важнее и крепче всех.
шагни в разноцветную кладовую, стряхни невесомый пылиный мех со всех этих жизней, смертей и счастий в обложках подвыцветших до седин. ты брел и терялся среди ненастий, но ты никогда не бывал один, и ты никогда не бывал спокоен, как воды холодных ручьев весны, трепал сероглазых волков рукою, завязывал ленты вдоль троп лесных. ты был обаятелен и безумен, как племя крапивинских сорванцов.
все эти картинки, что мы рисуем, ложатся сиянием на лицо, становятся истиною подкожной, из плёночных тюрьм проявляя нас. мы многое знаем и много можем, мы дети созвездий, и это — раз; потом — мы безгрешны и невесомы; из буковок собраны — это три.
куда бы ни шли, мы везде как дома, искрится горячий очаг внутри, и крутится старенькая пластинка, неровных шагов отмеряя стук. мы мнемся у памяти на развилке. обнять всех друзей не хватает рук, и слов не хватает сказать «спасибо» всем, кто из песчинок построил нас. нам надо стать очень большими, либо хотя бы начать этот путь сейчас: рассыпать зерно по равнине млечной, пожаром душевным расплавить лёд.
и если уж быть — то быть бесконечно.
и если идти — то идти вперёд.
Пусть веют вихри грозовые;
Пусть гадит враг исподтишка;
Пускай машины грузовые
Везут нам санкции в мешках
По асфальтированным ямам;
Пускай (назло и вопреки)
На псевдо-пенсию упрямо
Лишь выживают старики;
Пусть не зависит от народа,
Кто будет избран, свят и прав;
Пусть долбят в уши год за годом
Попса, реклама и Минздрав,
Легко сливаясь с белым шумом;
Пусть серость блоггеров плодит;
Пусть жизни учат по брошюрам
«Как стать успешным, взяв кредит»;
Пусть не хватает производства,
Но есть торговля и распил;
Пусть ничего не остаётся,
Как за копейки лечь костьми;
Пусть новостные фотожабы
Твердят, что мир у наших ног…
Моя обида за державу
Давно засунута в гудок.
,
Осень года воспринимаю с трудом, что уж говорить об осени жизни.