если женщина вынуждена Признать свою вину, она всегда Чувствует себя жертвой…
Дружите! Любите! Живите!
Друг друга от бед берегите!
Почаще пишите, звоните,
Не рвите те тонкие нити,
Которыми связаны вместе -
И - будет вам Счастье!
Поверьте!
Жизнь-как коробка шоколадных конфет никогда не знаешь, что внутри.
Быть Женщиной - не значит быть Богиней.
Ведь боги непохожи на Людей.
В них нету слабости, они жестоки Силой
И страхом полнятся от них серца Царей.
Быть Женщиной - не значит быть рабыней.
Рабы жестоки Слабостью своей.
Оковы скинуь жаждут, жаждут тихо
И ненавись цветёт в душе людей.
Быть - женщиной не значит быть Судьбою
Судьба безжалостня к племени людей
Им Воли не даёт, и страхом полнит Души.
Судьба дорога к Смерти, не свернуть.
Быть - женщиной, не значит, в центре мира
Вить паутину, и в неё мнить,
крылатых тварей лёгкую поживу,
что так умеет делать гордый Рим.
Быть женщиной - не значит избираться Богом.
На камень жертвенный, ни на алтарь любви
Стать женщиной, легко, лишь быть любимой
Мужчиной с утра до зари, иль в час короткий
полный силы, что жизнь даёт народам всей Земли.
Близкие меня видят либо спящим, либо жующим, либо разговаривающим по телефону.
Вес измеряют в граммах или в тоннах… Путь - в километрах… Мощность - в лошадях… А боль людскую в чем измерить??? - В стонах??? И навсегда запутаться в нулях…
надо позвонить маме, сказать, где я…
- Але, мама, где я?
Молчание - самый громкий голос.
Мою судьбу из несуровых ниток,
Где серых и коричневых избыток
И лишь один узор до боли ал, -
Наполовину ткач уже соткал.
Разглаживать ее рукою стану
И засмеюсь:
ну, наработал спьяну!
Пускай, пускай он дурень и кустарь -
Изделие единственно, как встарь.
Я - слышите? -- не сетую нимало
На то, что мне такое перепало.
Не половик, не скатерть, не платок,
А этот --
мой, и только --
лоскуток…
Фашист стоял, слегка расставив ноги,
А рупором усиливалась речь
О том, что для евреев нет дороги,
Иной дороги, чем дорога в печь.
Надменность и презрение во взгляде.
И черный автомат наперевес.
Казалось, утро в лагерном наряде
Легло к его ногам, сойдя с небес.
А женщина стояла у барака.
Раздели заключенных догола.
Война, как кровожадная собака,
Давным-давно всех близких унесла.
И право жить, дарованное Богом,
Утеряно, как полушалок с плеч.
И женщина шагнула на дорогу -
Дорогу, упиравшуюся в печь.
Но будто натолкнулась на преграду,
И, словно молоко, вскипела кровь:
Фашист сверлил ее надменным взглядом.
Так смотрят на зверей и на рабов.
А до конца шагов осталось мало,
Но ей не одолеть стыда черту.
Она себя руками прикрывала,
Руками прикрывала наготу.
И этот жест, знакомый всем от века,
Казалось, объяснил ему без слов:
Она прожить стремится Человеком
Оставшиеся несколько шагов.
И столько в жесте женственного было,
Что он внезапно понял, почему
Жила в еврейке нравственная сила
Быть Человеком вопреки всему.
И в этой мысли новизна сквозила
Такая, что он дрожь сдержать не смог.
Она его, фашиста, победила.
Он понял это. И нажал курок.
Я вернулся с войны в отчий дом как погибший за Родину.
Попрощаться с семьёй девять дней после смерти дано.
И калитку открыл. И колодец прошёл и смородину,
И дрожащими пальцами стукнул в родное окно.
Застонала изба. Пёс завыл за дощатым курятником.
В тот же миг зеркала повернулись к холодной стене.
И седой капитан, не стесняясь, начальство крыл матерно.
Бедолага не знал, как сказать старикам обо мне.
А потом я ушёл поклониться Престолу Господнему.
И Христос мне сказал:
- Выправь плечи. Ты - русский солдат!
Не пристало бранить пацанов, жизнь отдавших за Родину.
Убиенным в бою полагается белый наряд.
И открыли врата мне мои молчаливые ангелы,
Только старший спросил:
- Ты откудова будешь, сынок?
У французов есть Франция, у британцев есть Англия…
Я сказал: - Из России!..
И старец вздохнул и умолк.
Я рюкзак на плечо - и пошёл по дороге неведомой.
Позади горизонт - на Земле он всегда впереди.
И увидел свой взвод возле самого светлого терема.
И услышал: - Привет!
Ну чего рот открыл?.. Заходи.
Я рванул…
Побежал…
К лучшим людям из лучшего прошлого.
Сколько выпито слез - и совсем не по нашей вине.
И рассвет полыхнул. И захлопали звёзды в ладоши нам -
Взвод восполнил ряды. Только Мишка Стрельцов на войне.
Жизнь не выдала нам ничего, кроме рода и племени.
А судьба расшибала ещё не окрепшие лбы.
Мы учились стрелять - на любовь просто не было времени.
И несли тяжкий крест - класть друзей в именные гробы.
И погибшие мы,
но не павшие духом и совестью,
Собрались в тишине навсегда и на веки веков!
Я вернулся с войны рассказать взводу свежие новости
И приказ получил - доложить, как там Мишка Стрельцов.
Я вздохнул и сказал:
- Два раненья Стрельца не исправили:
Он такой же чудак - всё считает себя молодым.
Разреши, командир, нам с ребятами выпить за здравие,
Чтоб последний из нас на Земле был подольше живым!
Лучше тебя мне не найти,
Ты сохраняешь секреты мои.
От беды ты меня отведешь,
В мир любви без оглядки с собой уведешь!
Я буду верен тебе всегда,
Лишь бы ты была только моя!
Мне нужен мир второй,
Огромный, как нелепость,
А первый мир маячит, не маня.
Долой его, долой:
В нём люди ждут троллейбус,
А во втором - меня.
Нас было трое… Витька… тот…
почти что сразу…
Лишь прохрипел: «Вот, блин, не прет…
ведь до приказу…»
Под Новый год… такая хня…
как есть - непруха.
Сполна плеснула нам Чечня!
в бочину… «мухой»…
Жгут затянул… держись, земляк…
помогут в роте…
На лоскуте висит ступня
ошметком плоти…
А чичи, сука, взяли след,
как свора гончих…
- Не оставляй меня, Паштет…
уж лучше кончи…
А я несу сплошную муть:
- Не ссы, товарищ…
Про Новый год, мол, не забудь,
мол, че подаришь…
На горб взвалил и побежал…
тут - или-или…
И как влупили тут по нам…
Как, блядь, влупили!
Аж в пятки рухнулась душа -
какая смелость?!
Ах, как бежал я! Как бежал…
Как жить хотелось…
Мне до сих пор - все тот же сон
полночной мукой…
Те двести метров… я и он…
как вши под лупой…
- Дошли, Серега! Все пучком!..
Перевернули…
Три пули по спине рядком…
МОИ, БЛЯДЬ, ПУЛИ!
Ну да - война… ну да - в бою…
но… кто ответит…
Он жизнь мне подарил свою…
Как жить-то с этим?..
------
И Пашка водки нацедил,
Чуть пролил даже…
И молча выпила я с ним.
А что тут скажешь.
Давит, Таня, давит, давит… Не житьё-бытьё - давильня. Жмут предательски под рёбра ночи с дымом пополам. Иногда мне снится, Таня, будто мы - герои фильма, самой пошлой мелодрамы из возможных мелодрам. Слёзы, страсти, сопли, слюни. Ждём одних, живём с другими, врём, не верим, пишем письма, поминая Божью мать… Таня, что такое с нами? Возраст? Глупость? Ностальгия? Страх понять, что наше горе - это горе от ума? Так над кем смеёмся, Таня? Жизнь вокруг предельно лжива: глянешь - чистый иисусик, а присмотришься - дерьмо. Оттого, наверно, Таня, «душ прекрасные порывы» завершаются всё чаще то тюрьмой, а то сумой. У кого-то жемчуг мелкий, у кого-то супчик жидкий, а у нас с тобой хреновый неестественный отбор: отбирают, обдирают, обирают нас до нитки, оставляя на разживу страх, предательство и боль. Тань, мы сильные, я знаю… Тянем лямку по-бурлачьи и не спрашиваем Бога: слышишь, Ты, а судьи кто? Только, знаешь, жалко, Таня, мне давно уплывший мячик. Мне б его поймать и спрятать - на когда-нибудь потом. Ладно, Тань, короче пофиг… Волки сыты, овцы целы, кони сами путь отыщут в несгоревшую избу.
Только страшно жалко, Таня, что я так и не успела мяч поймать и тихо спрятать. На потом когда-нибудь.