Что я вижу в своём антураже -
Перевёрнутая спираль,
Льётся в сердце Альбинони - адажио,
На лице навсегда вуаль.
Смерчь и вьюга мои соратники,
Воем, крутим, сметаем всех,
Налетайте, друзья - стервятники,
Клюйте мой истеричный смех.
Грудь пронзила довольная истина:
- Жить со смыслом смешно;
Отрекаюсь от правды осмысленно,
Под ногами не чувствуя дно…
Весну засыпало снегами,
Луна за тучами сердитая,
Остеохондрозными шагами
Бредёшь туманом позабытая.
И шепчут губы во тьме проклятия,
Но веришь в чудо и в возвращение,
И просишь небо разбить заклятия,
И на другое сменить значение.
Закрыть глаза на одиночество,
Одеть цветы на боль саднящую,
Перечеркнуть своё пророчество,
И снова жить по настоящему.
Обняться с солнышком улыбкой нежною,
Уснуть спокойною и безмятежною…
Не могу больше, не хочу ничего,
В сердце камень не растопить,
Ноша тяжкая, и нести нелегко,
Кто поможет его разбить?!
Не найдутся такие силы,
Чтобы выплакать печаль,
Где же ты, мой спаситель милый,
Сколько можно смотреть мне в даль?
Ноша давит на грудь, мне больно,
Не поможет мой громкий крик,
Не поможет приказ: - довольно,
Не поможет и святости лик.
Не могу, не хочу, не смотрю, -
Да, истерика в моей душе,
Но я справлюсь, перетерплю,
Не оставлю след на ноже…
Эх, мышление, моё сознание,
Для меня ты - наказанием,
Нет таможенных для осознания,
Нет и камеры для дознания.
Не преступница, не безгрешная,
Участь мыслить - без осияния,
Ожидание месяца вешнего -
Для разумности, для слияния.
Верность чистую не хранившая,
Клятву вечности не дававшая,
От любви своей пострадавшая,
И саму себя - наказавшая…
Ждёшь ли меня в зазеркалье,
Встретишь ли на пороге,
Воды мне подашь в бокале,
Избавишь ли от тревоги?
Скажешь ли просто: - здравствуй,
Ждал тебя день и ночь,
Выглядишь ты - прекрасно,
Как в первый день - точь в точь.
Правила все расскажешь,
Экскурсию проведёшь,
Стол на двоих закажешь,
Взглядом с ума сведёшь.
Вот и рассвет забрезжил,
А сердце ещё стучит,
Никто на земле не держит,
Душа без тебя болит…
Странно мне, очень странно,
Молча смотрю в монитор,
Мечтаю о тёплом, желанном,
Разглядываю авы в упор.
Вот он красавец на фото:
Грация, шляпа, пальто,
Ест в ресторане ризотто,
С улыбкою Бельмондо.
Всё по его рассказам -
В жизни прекрасно летать,
Ох, какой он - зараза,
Глаз же не оторвать!
Ух, ведь открылась тайна,
Старый старик за авой,
Просто ему печально,
Рассказы - его забава…
Господи, как гадко на душе,
И за что терпеть такие муки,
Убежать и скрыться в шалаше,
От родных, заламывая руки.
И молить, чтоб выдержать помёт,
Льющийся на седину лавиной,
В сердце поселился пулемёт,
Жаждет боли, ждёт когда я сгину.
Все слова смертельные, как пули,
В голове гнездятся и роятся,
Монтонное жужжание, как в улье,
Сил нет больше даже разрыдаться.
Но прощу опять я их, прощу,
И молиться стану за здоровье,
Все обиды нахрен отпущу,
Не дождутся суки - моей крови!
Психопаты, вы - психопаты,
Отходить бы вас всех лопатой,
Только время напрасно тратить,
Умирать вам придётся - горбатыми,
Не закрыть под замок амбарный,
Не собрать вас в единое стадо,
Не отправить на север полярный,
Никому, ничего не надо…
Не докажешь вашу виновность,
На убийство мирных - готовность,
Ваши души в крови детишек,
И ни дна вам, ни покрышек…
Моё детство склевали вороны,
Растерзали его беспристрастно,
И пустые глазницы клёнов
Смотрят в сердце моё напрасно.
Не разбудят ни грусть, ни горечь,
Боль спустилась в подземное царство,
Пусть горька моей жизни повесть,
Нет в ней больше обид на коварство.
Завернула я всё в прощение,
Возложила венки на память,
Запустила в душу смирение,
И никто не сумеет поранить…
Плечи, руки, спина упрямая, -
Сила сжать и поднять до небес,
У любимого я только - самая,
У меня мой любимый - бес!
Затянул в свою сеть хвостиком,
Удивил - необычным шармом,
Мою душу прибил к себе гвоздиком,
Кровь сосёт, ну, а я - благодарная.
Скучно жить с обычною зайкой,
Лапки сложены, ушки прижаты,
И везде - за хозяина и хозяйку,
Ну, а мне быть только - вожатым.
А с таким, как мой - очень весело,
Только чёрт, он и в Африке - бес,
Обескровленны ножки свесила,
Выпив кровь, он во тьме исчез…
Не приходи, когда я буду звать,
Не отвечай, когда звонить я буду,
Не подходи, тебе не надо знать,
Как я справляюсь и тебя забуду.
Простить сумела всё, сокрыла в глубине,
В пучине - бездна огорчений прошлых,
Но иногда так одиноко в тишине,
Что даже чёрт почудится хорошим.
Не знаешь ты, какая боль была,
Неистово рвала на части,
Понять тебя не в силах, я ушла,
Мои взывания - остатки страсти.
Я справлюсь, это решено,
Не дам себе уйти на дно.
«Он болен» - шептали губы,
«Мне очень и очень жаль»,
Но сердце кричало: - «Любит,
Уйди из жизни печаль!»
И пусть он особый в мыслях,
И пусть не такой, как все,
К нему полечу на крыльях,
Наперекор судьбе.
Взлетела, орлиным взмахом,
Достигла немалых высот,
В чёрной борьбе - всё прахом,
Взошла я на эшафот.
Нет жизни с больным человеком,
Какой бы он не был хороший,
Слышны отголоски смеха
Судьбы, играющей с эхом…
В маленьком уральском городке проживала уважаемая счастливая семья из трёх человек: глава семейства Владимир Эрнестович - человек с большой буквы, крепкого телосложения, невысокого роста, с вьющимися, густыми, тёмного цвета волосами, с большими умными, проницательными, карими глазами, чрезвычайно доброго характера, улыбчивый и приветливый, одним словом - человеколюб, служил человечеству врачом - заведующим терапевтического отделения в городской больнице, жена его - Анна Ивановна, работала психиатром в лучшем профилактории от крупного завода, по рассказам людей - замечательный человек, красавица, большая умница, и их сын - Серёженька, выдался им подстать, унаследовавший все самые лучшие черты своих родителей, пошёл по стопам семейной профессиональной династии трёх поколений, а может и больше, обучался в медицинском институте, дававший надежды на пополнение самых грамотных врачей на Урале, а может и во всей России. Проживали они в старой части города, в синарском трубном посёлке, по названию близлежащего завода, тихом, уютном, красивым своим роскошным парком, местечке, в трёхэтажном доме, который построили пленные немцы в начале 50-х годов, в квартире из трёх просторных комнат, с высокими потолками, большими окнами, что считалось - элитным построением, и которую выдали отцу Владимира Эрнестовича, как заслуженному врачу этого города и бывшему светилу медицины. Безвременно скончавшиеся родители оставили все свои достижения своему единственному сыну: - память уважения, профессионализм, гуманность, и маленькое, скромное состояние - эту квартиру. Недолго продлилось счастье городских, уральских эскулапов. В начале 90-х годов, заражённые идеей перестройки, властители синарского трубного завода решили прибрать к рукам лучшие дома в этом посёлке и поселиться туда самим, со своими семьями, а горожанам, которые проживали в этих домах предоставить взамен другие квартиры, не считаясь ни с их желаниями, ни с согласием. Основание было придумано одно - эти дома принадлежность Завода! Попала под прицел властителей завода, кормильцев администрации города и всех судебных инстанций в том числе, квартира Владимира Эрнестовича. Ввалились к ним, семье врача, ранним утром, на осмотр квартиры, разнаряженные жёнушки с деточками хозяев жизни маленького городка, бесцеремонно предъявив ордер в лицо проживающих, что больше у них нет права находиться в заводском жилище, и с указанием нового адреса, куда им надлежит убраться в течении недели.
Повторилась история произвола в этой семье почти через пол века, в 37 году отца - профессора медицинских наук Владимира Эрнестовича хотели расстрелять, за буржуазное происхождение, и владение большими апартаментами в своей собственности, где он проводил свои медицинские научные опыты, исследования. Но кто-то из благодарных выживших его пациентов сумел спасти - своего спасителя, и вместо расстрела выслали профессора с семьёй в маленький городок из столичного. Никто не мог понять почему Владимир Эрнестович стал ходить с поникшей головой, свою семейную историю семья держала в секрете, как прошлую, так и настоящую. Пришлось им убираться из квартиры. Вызвали с учёбы на подмогу сборов и для переезда студента Серёженьку. Если бы они, родители, могли предвидеть реакцию сына, без пяти минут - интерна, на происходящее, то выехали бы из родного гнёздышка без помощи Сергея.
Естественной волной вспыхнул праведный гнев в душе молодого человека, знавшего историю своего обворованного советской властью уважаемого рода. Перевёз Серёжа родителей на новое место проживания, в новый район городка, и задумал отомстить обидчикам. Купил на чёрном рынке пистолет и пошёл к новой наглой хозяйке в их бывшей квартире, выстрелил в неё, когда она открыла дверь, но промахнулся, так как она брякнулась в обморок, когда увидела дуло пистолета возле своего носа. Она отделалась испугом, да незначительным ушибом безмозглой головы. Суд присудил Серёженьке 9 лет лишения свободы. Владимир Эрнестович через год скончался от инфаркта, Анна Ивановна сошла с ума. Советская власть уничтожила много интеллигентных, интеллектуальных людей, в том числе семейную династию благородных врачей Владимира Эрнестовича.
(Рассказ основан на реальных событиях, имена уважаемых мной людей изменены. Низкий им поклон и светлая память.)
Сумрак плотной стеною
Жизни причал разделил,
Смял, распластал и к прибою
Нашу любовь покатил.
В страшном сне не приснится
Крики и стоны любви,
В беспощадных волнах топиться
Души наши вели.
Высь необъятным размахом
Звуки в себя вобрала,
И расчленила на плахе
Цельность семьи пополам.
Радость исчезла в пучине,
Горькие складки у губ,
Не оправдать причины,
Сумрак ночной - душегуб.
Заплетается язык, память побелела,
Бесконечная усталость росписью из тела,
Гостьей въехала тоска и хозяйкой бродит,
Паутиною нависла, ум водой разводит.
Ждёт когда сойду с ума, взглядом всю сжимает,
Не поможет мне никто - это стерва знает.
Хоть борись, хоть не борись, - проклятое царство,
И зачем такая жизнь в омуте коварства?
Что ни шаг, везде изъян, ниткой не заштопать,
И приходится с утра дар от Бога лопать,
Да с ушей лапшу снимать, чтоб не задохнуться,
Надоело, вашу мать, в этом мире - гнуться…