Доктор по интернету.
Ее профессия называется «врач паллиативной медицины». С обреченными больными доктор Лиза работает уже 15 лет.
Корреспонденты The New Times в течение нескольких дней наблюдали за работой «Справедливой помощи»
Врач паллиативной медицины работает с пациентами, находящимися в последней (терминальной) стадии болезни. Он лечит не болезнь, а ее симптомы - чтобы человек мог прожить последние месяцы, недели или дни достойно. Служба, в которой работает доктор Лиза, называется «Справедливая помощь» и существует полгода. Всего Елизавета Глинка работает с обреченными больными уже 15 лет. Она получила образование в СССР (реаниматолог-анестезиолог), потом вышла замуж и уехала в США. Там стала онкологом. В Америке же пошла работать в хоспис. Одновременно помогала больным в России и организовала первый хоспис для онкологических больных в Киеве, где прожила два года. Когда приехала в Москву, оказалось, что здесь ее помощь тоже нужна.
- К ним не приезжает «скорая» -
Обычная «скорая помощь» в Петрово-Дальнее не добралась
Госпитализировать девочку Свету помог «Живой журнал»
«Сначала возникла проблема с коматозными больными. Смотрите: им делают операцию. Иногда она проходит успешно, иногда нет. Если понятно, что больной не восстановится - ни физически, ни психически, - его выписывают. Фактически на улицу. Безнадежных больных не берут в больницу: зачем он будет там место занимать?»
Тогда Елизавета Петровна - доктор Лиза - взялась организовать свою «службу спасения». Для тех, кому везде отказали. В фонде «Справедливая помощь» работают пять человек. Сама доктор Лиза, Иван - врач (работает на выездах два раза в неделю), Павел - водитель, Лена - принимает звонки. Президент фонда - депутат Александр Чуев. Помощь доктора Лизы требуется тогда, когда врачи забывают клятву Гиппократа. В день «Справедливая помощь» может объехать не больше пяти больных. Еще много времени отнимает общение с больницами, которые отказываются брать тяжелых пациентов из других регионов (без прописки) или просто «неперспективных».
Планировалось, что «Справедливая помощь» будет помогать только не онкологическим больным (для онкологических в городе построены хосписы). Выяснилось, что круг подопечных гораздо шире. Во-первых, и в существующие хосписы для больных раком попасть можно не всегда. Например, у больного нет московской прописки. Или хуже - российского гражданства. Таких приходится долго устраивать. Кроме того, огромное количество инвалидов просто брошены. Родственниками и государством. Тогда приходится брать на себя функции социальных служб. Например, как в Петрово-Дальнем.
- Помочь старику некому -
К 60-летнему старику, который дышит через трубку и которая - трубка - у него из горла выпала, оставив зияющую дыру, не просто отказалась приезжать «скорая». Уже три месяца у него дома нет воды.
«Приехала на прошлой неделе проведать его, - рассказывает сестра Нина Сергеевна, - и выяснилось: там долги, восемнадцать тысяч».
Сестра живет в Долгопрудном и говорит, что часто приезжать не может, сама инвалид, а тут целый день на дорогу. Да и дорого это. Рассказывает, что Анатолия Сергеевича с женой переселили в полуподвальное помещение два года назад. Жена следила за ним.
Потом умерла. Остался сын, но он не работает и пьет. Поэтому помочь старику некому. После смерти жены по оплате квартиры «сделали перерасчет». Что именно насчитали, Анатолий Сергеевич разобраться не смог, и теперь воду отключили. В жилуправлении ситуацию объяснили просто: воду не отключали, просто в квартире сломан распределитель воды. Пока не оплатят долги, сантехник не придет и воды не будет.
Доктор Лиза отправляет Нину Сергеевну за выпиской. «Воду тоже вы, фонд, оплачивать будете?» - спрашиваю. «Конечно. Не пенсионеру же оставлять».
Сестра возвращается: долг за воду - 15 тысяч рублей. Пенсия околорублевского пенсионера - 2800. «Это с надбавками за инвалидность и лекарства», - уточняет сестра.
«Пришлете счет по факсу», - напутствует Лиза пенсионерку. «Мы что-нибудь должны вам? - сестра провожает мед бригаду на пороге дома. - Может, благодарность куда-нибудь написать…» Лиза только устало машет рукой.
- «Я работаю с отверженными» -
Чужих Света боится, но рукам доктора Лизы доверяет
Она не устает приводить примеры, когда больные могут погибнуть от безразличия окружающих. Например, родственников.
«Ездили тут в Новопеределкино. Больная рассеянным склерозом. Дверь в ее комнату закладывали тряпками, чтобы не пахло».
Старая женщина отказалась прописать сожителя своей дочери в квартиру, вот ее и закрыли тряпками. Дверь открыл внук. Больная - женщина грузная. Ее надо мыть. У инвалидного кресла, которое выдали в собесе, нет тормозов. В общем, хрупкая доктор Лиза с Павлом тащили ее до ванной на себе. Выходит брат. «Помогите», - говорят ему. Отказывается. «Удалось пристроить ее в больницу», - радуется Лиза.
Звонок из Перово: «У нас страшный запах на первом этаже. Говорит сосед с пятого». - «Милицию вызывали?» - «Вызывали. Они приехали, посмотрели и уехали». Там действительно живет больной человек. Нет, не бомж. У него даже паспорт есть. Медицинскую помощь ему не оказывают, потому что он потерял медицинский полис. А восстановить сам его не может, потому что не ходячий.
«Я работают с отверженными, - говорит доктор Лиза. - До того, как мы начали работать, я не представляла, как их много».
«Все считают, что мои пациенты - это бомжи и алкоголики, а это не так совсем. Я работаю с людьми, у которых когда-то была семья и работа. Они все потеряли из-за болезни. И из-за условий, в которых вынуждены существовать».
Еще через «Живой журнал» Елизавете Петровне помогают справиться с «нештатными ситуациями». Например, в начале октября доктор Лиза повезла в больницу девочку Свету, больную церебральным параличом. Больница сначала согласилась принять Свету, но потом врач испугался: вдруг девочку откажутся забирать? Что он будет делать с неперспективной больной? Доктор Лиза ждала четыре часа в приемной - ответственный врач не брал трубку. Тогда водитель «скорой помощи» сфотографировал доктора Лизу с ребенком на руках и отослал снимок в «Живой журнал». Так о ситуации узнали пользователи интернета, и среди них - журналисты с телевидения. В больницу позвонили, и через пятнадцать минут проблема была решена, девочку госпитализировали.
«Взяли под расписку, что я ее через неделю заберу».
Забрала. Доктор Лиза выносит больную на руках и кладет на каталку. Света не отпускает ее. Ехать - в Бутово. Всю дорогу доктор везет свою пациентку на руках.
«Не смотри, что она инвалид, - говорит доктор Лиза. - Она тоже чувствует и понимает. По-своему, конечно».
- Машина от Миронова -
Через «Живой журнал» доктор Лиза два раза устраивала «благотворительные вечера». Первый раз собирали деньги для молодого парня, ветерана войны в Чечне, у которого обнаружили рак. Второй раз - для девочки из Гусь-Хрустального (диагноз - гидроцефалия). Отвезли ее семье целую машину денег и вещей. В третий раз собирали подгузники и гигиенические средства. Привезли целую машину. «Подгузники нужны всегда. Видишь, уже половину израсходовали, - показывает Лиза полки в офисе. - Часть средств выделяют спонсоры. Блогеры присылают средства на счет, который указан в ЖЖ».
Доктора Лизу часто обвиняют в том, что она работает на политиков. Например, на партию «Справедливая Россия».
Она объясняет: с Мироновым познакомилась, еще когда в Америке жила. По почте. Здесь, в России, нужно было госпитализировать мальчика, больного раком. Его отказывалась брать больница. Написала сенатору возмущенное письмо, и бюрократические проблемы разрешились. Когда приехала в Москву, сказала, что хочет встретиться. Рассказала о проекте (помощь хосписным больным) и потребовала машину «скорой помощи». Миронов «скорую» подарил. За свои, уточняет Елизавета Петровна, деньги. В корысти сенатора не подозревает: «Он на нас никакого политического капитала себе не заработает. Потому что наши пациенты голосовать уже не пойдут».
Главная задача Елизаветы Петровны - открыть в Москве хоспис для своих нынешних подопечных. «Вопрос с онкологическими хосписами как-то решен», - говорит она. Для не онкологических, но тоже обреченных больных хосписа нет ни одного. Клиники таких больных не берут. У «скорых» есть черный список больных, к которым выезжать уже «бесполезно». Часто они умирают дома, не получая даже элементарной помощи, например обезболивающих уколов. Родственники от таких больных тоже отказываются.
«Раньше эта проблема как-то решалась, были, например, дома инвалидов, - говорит доктор. - С приходом в медицину „дикого капитализма“ она перестала решаться вообще. Больной в последней стадии заболевания, как правило, неплатежеспособный. Уже все что можно продано, денег у родственников нет».
«Никто из врачей точно не определит, сколько именно осталось жить больному, - говорит доктор Лиза. - При хорошем уходе они могут прожить несколько месяцев, а иногда и годы. При плохом уходе они погибают мучительно».
Государство умирающих бросило. Оно-то и просто больных по большей части бросило. А обреченных - и подавно. А ведь человек имеет право если не выздороветь, то хотя бы умереть в нормальных условиях, по-людски. Потому так нужны и хосписы для безнадежных больных, и выездные службы, которые помогут им на дому.
Кстати, труд хосписных врачей не всегда находит понимание. Многие считают, что нужно оказывать помощь живым, а не обреченным людям. Иногда даже коллеги-врачи пишут ей в ЖЖ: «Наше дело людей спасать, а не мучить». Доктор Лиза отвечает им резко. Минувшим летом ей написал министр здравоохранения Зурабов. Лиза просила организовать хоспис. «Оказание данного вида помощи считаю нецелесообразным», - ответил министр. Елизавета Петровна считает иначе. Она ведет переговоры с двумя московскими больницами, чтобы реализовать проект.
«Ты чего загрустил? - спрашивает она, когда мы возвращаемся с окраины. - Все получится, обязательно».
Из интернет-дневника Елизаветы Глинки (doctor-liza)
…Дорога к нему ведет по Рублевскому шоссе. Мы смотрели на коттеджи, дорогие рестораны и магазины.
И вот Петрово-Дальнее. Дом в поселке. Полуподвальное помещение с открытыми окнами. Соседи со словами: «Наконец-то! Вы бы в пятницу приехали, а то к вашему приезду убрались».
Полутемная комната с запахом гниющего мяса. На кровати - человек. Красивый. 60 лет.
Рядом с ним сестра-инвалид.
- Это я вас вызвала. К нам никто не ехал. Вышел и, не попрощавшись с нами, исчез единственный сын больного.
- Анатолий, что с вами случилось? На шее - хорошо сформированное отверстие от трахеостомы. Трубки в горле нет. Она лежит на подобии стола. Дышит тяжело. На пальцах показал, что перенес 8 операций.
- Напишите.
«Трубка выпала, сам поставить назад не смог».
Плачет.
- Дышать трудно?
Кивает.
- Страшно?
Снова кивок.
- Я не сделаю вам больно.
Фонариком светил Иван, Шумахер стоял на подхвате с салфетками. Увидела то, что перекрывало отверстие. Как-то подхватила зажимом. Вытащила. Скорее подходит слово «выгребла», простите за подробности.
- А сейчас вы будете кашлять. Садимся вместе. Мы кашляли долго. И от кашляли тоже много.
С обреченными больными доктор Лиза работает уже пятнадцать лет.
О мертвых - ничего, пока не остынут. Но, как говорится, если очень хочется, то можно не дожидаться.
Пассажирам трагического рейса из Сочи в ночь на Рождество упорно и настойчиво остыть не дают.
То одна забытая «колумнистка» сравнит «нечистоплотность» погибших журналистов со своей личной несокрушимой «чистоплотностью».
То другой честнейший праводлюбец обнародует, как руководитель хора кричал на музыкантов во время репетиций (ай, как кричал! Одного даже щёлкнул дирижёрской палочкой прямо по голове, и это меняет всё!)
Но более прочих, как и следовало ожидать, достаётся (и ещё достанется!) самой известной пассажирке этого страшного рейса, доктору Лизе, которую одни уже успели, не глядя, канонизировать, а другие, равно не глядя, «разоблачить».
Сети мощно распространяют загадочную информацию о подлинности дипломов доктора Лизы и её супруга, транслируют её очень двусмысленные фотографии с деятелями российской «оппозиции» и многозначительно цитируют её сообщения, времён «болотных» брожений.
А навстречу этой волне «разоблачений», не менее мощным валом идёт ответная волна от светлейших рукопожатных, с не менее двусмысленными фотографиями доктора Лизы, награждаемой всеми благами «преcтупного режима»…
Даже самый неглубокий обзор динамики событий, со времён появления доктора Лизы на медийном российском небосклоне, до её неожиданной опалы среди недавних «своих», позволяет с уверенностью констатировать, что что-то пошло не так, и всё смешалось в «доме Шаблонских».
И датируется смена вектора российской рукопожати вовсе не провалом «великой болотной революции», а первыми выездами доктора Лизы на Донбасс.
Такая, знаете, скандальная «перевербовка» бомбёжками и несчастьями.
Такие, знаете, предательские заявления насчёт того, что ради спасения детских жизней можно (да!) и нужно (да!) с любой властью договариваться.
А как раз такого, знaете, традиционного христианского великодушия и самопожертвования ни одна революция достоинства в скрепах светлолицей рукопожати терпеть и прощать не может и не должна.
И, разумеется, не простит.
Как раз об этом на днях умело отчиталась одна ПЕН-писательница по имени Зоя Светова на правдивейших электронных страницах радио «Свобода».
Эта писательница тактично и очень осторожно подвела своих безоговорочных читателей к важной и глубокой мысли о том, что никакие соглашения с властью недопустимы, ни при каких обстоятельствах.
Особенно, когда речь идёт о слезинках совсем не тех детей, которых принято оплакивать в светлейших кругах.
ПЕН-писaтельница расписала, как она лично и другие ПЕН-писатели в своё (трудное!) время отстаивали в тюрьмах и полицeйских участках права ПЕН-защитников, составив краткую методичку о том, какими слезинками можно вдохновляться, а какие следует пускать под колесо истории без эмоций.
Писательница тактично намекнула, что, раз отступив от чистоты правозащитных целей и примкнув к преступному государству, доктор Лиза всё-таки, скорее всего, делала не то чтобы совсем не то, но что-то не совсем то, что могло бы быть тем, чем надо, если бы она пеклась совсем не о тех…
Поэтому, может быть (и даже очень может быть, осторожно намекнула ПЕН-писательница), «расплата» и настигла доктора Лизу в воздухе, когда, презрев свою либеральную совесть и светлорукую справедливость, она полетела с поддержкой к воюющим в Сирии тёмным силам…
И, засеяв таким образом почву для восходящих сомнений в праведности доктора Лизы и её «перевербованных» идеалах, ПЕН-писательница Зоя Светова, наконец, раскрыла изначальную задумку своей методологической статьи: вот вам поучительный пример того, к чему приводит всякое отступление от идеалов беcкомпромиссной оппозиции - доктор Лиза изменила либеральным ценностям и теперь её именем улицу в Чечне назовут…
Хочется вам быть замаранным улицей в Чечне?! А ведь вас не спросят, назовут - и позор на головы родных и близких. То-то. Знайте, что ждёт всех неверных. Не уступайте власти ни пяди несокрушимых принципов, пусть хоть кто, хоть где перемрёт.
Следуют сомнение, недоумение и задумчивый перепост в духе, гляди-тко, вон оно как оборачивается, в самом деле… Видать, и впрямь, сплоховала доктор, ослабела и таки продалась большевикам… Поэтому, вы, конечно, жалейте, но не особенно убивайтесь - не наша она более, пусть теперь о ней идеологический противник убивается.
Вот именно эта инструкция была оперативно, «навальным методом» - без рефлексии, распространена по сети в кратчайшие сроки, и из всеобщей рукопожатной скорби скоропостижно исключили неоднозначную персону доктора Лизы…
В свете всего вышепересказанного и в отблесках грядущих «разоблачений» (которые, на мой взгляд, непременно последуют «в бочках»…), мне хочется сказать всем лично интересующимся случаем доктора Лизы следующее.
Кем бы ни была эта непонятная женщина с не особенно светлым и отнюдь не ангельским лицом, с какими бы изначальными целями она ни вернулась в Россию из столь же непонятной Америки, в сухом остатке имеются факты, оспорить которые позволительно только равному ей по опыту.
Возьмём, например, вас, вас, вас и вас, товарищ! Вы бомжей на вокзалах своими руками отдирали от засохших экскрементов и рвоты, промывали их гниющие раны и бинтовали их немытые конечности?..
Вы обрабатывали благоухающие пролежни умирающим в хосписах?..
А вы волочили на себе до машины скорой сделавших под себя алкоголиков, замерзающих в сточной канаве?..
Вы ездили за линию фронта, в легковых машинках, забитых продуктами и медикаментами, под артиллерийским обстрелом, с обеих сторон?..
И вы, наконец, сидели когда-нибудь в обычном помещении, под бомбами, видя, как разрывает человеческое мясо, всего в пяти шагах?..
Скажу сразу: я не сидела, не волочила, не бинтовала и не обрабатывала. Поэтому не берусь судить, в какой степени дипломы доктора Лизы соответствуют её профессиональной деятельности в России и на Донбассе.
Я не возьмусь судить, по каким каналам к ней попадали средства на эту деятельность и какие благотворители одаривали её московской «жилплощадью», которую она использовала для функционирования своего фондa. У меня нет никаких конкретных данных на этот счёт, а с голыми подозрениями об обязательной человеческой алчности и непорядочности я не работаю.
Я не располагаю также ни одним доказательством самых страшных обвинений об «украденных и заранее оплаченных» неизвестными мрачными силами детях с Донбасса.
Я только констатирую глупо бесчувственные факты того, что реально было ею сделано во благо конкретных людей, несмотря на её возможные изначальные побуждения. Причём, сделано с неоспоримым риском для собственной жизни и собственного здоровья.
Я вовсе не исключаю возможность радикально противоположных изначальных целей её неожиданного возвращения в Россию. Я только отмечаю ещё более неожиданные результаты её труда.
Мне даже кажется, что в процессе реализации этих возможных первичных «целей», как и в сегодняшней перемене отношения к ней всего либераствующего клана российской оппозиции, и в том «доме Шaблонских», тоже что-то пошло не так. И даже не так, как она сама этого ожидала.
Но ведь важны не предполагаемые цели и даже не сознательно вызываемые эмоции. Важен результат.
А вы, вы, вы и вы - можете предоставить что-нибудь равнозначное сделанному для ближнего своего и дальнего чужого этой непонятной и не очень приятной многим женщиной, доктором Лизой?..
И, пока писатели пугают свою тусовку возможностью тягчайшего наказания за отступление от либеральных принципов и «сотрудничество» с властью во имя жизни отнюдь не рукопожатных людей, просто вспомните, что улица, как её ни назови, всё стерпит, будь то в Чечне или в Майами.
А вот вспомнят ли её обитатели, кем была доктор Лиза, а кем - стыдящая её ПЕН-писательница, и в честь которой из них хоть что-нибудь вообще пожелают со временем назвать - вопрос спорный.
Здесь более серьёзное остывание мёртвых и живых страстей требуется.
Раймонда
Их у меня в хосписе было трое. Мама Елена и двое детей. Елене - чуть больше сорока. Рак шейки матки.
Детям - погодкам - 20 и 23.
Они всё время в палате с умирающей мамой. Сын возил её гулять на коляске и уходил из хосписа поздно ночью. Дочка приходила утром, потом бежала на занятия - и снова в хоспис.
Я почему-то не воспринимаю Елену одну - она слилась со своими детьми - или они с нею. Дети похожи на птичек. Наверное, про таких говорят «инфантильные». Что-то в них присутствует от совсем маленьких детей. Наверное, то как они разговаривали с мамой, как радовались тому, что ей удалось самостоятельно посидеть несколько минут.
О диагнозе и прогнозе знали. Видно, что не верят или надеются на чудо. А чуда не было. В данном случае не было.
Отца нет, есть бабушка. Её я не видела - она лежала в другой больнице. Дети имеют гуманитарное образование (девочка ещё учится) а мальчик - мальчик у нас балерон. Он танцует в театре оперы и балета. Почему - то эти дети вызывали у меня щемящее чувство жалости. Они говорят «Спасибо» и здороваются со всеми посетителями, открывают и закрывают двери всем, кто проходит в хоспис до или после них. Они всегда со всем соглашаются и никогда ничего не просят.
Я знаю, что они нуждаются, но они никогда ни о чём не просили. Они привыкли к тому, что на Украине не принято пока у нас помогать тем, кому помочь уже нельзя.
Мы - хосписные - потерпели поражение в борьбе. И с болезнью, и с существованием. С этим стерпелись не только я, но и мои больные. Правда.
Удалось мне привести к ним в палату очень богатого человека, который выразил желание помочь самым - самым.. . Это трудный выбор. Привела к ним. Скажу честно, сказала ей, что «ради детей попроси, он сделает. "
На мой вопрос:
- Леночка, чего бы Вы хотели попросить от господина Н. ?, - она ответила
- Мой мальчик танцует «Раймонду» 28 числа. Обязательно посмотрите.. . Вам понравится.
PS. Я вот не могу этого забыть никак.
Надежда
Год назад давала интервью на киевском ТВ. Какой- то новостной канал. Запись была в самом хосписе, больные видели съёмочную группу и тем же вечером собирались обязательно посмотреть новости.
Я, зная об этом, на достаточно прямой вопрос молоденького корреспондента :" А правда, что ВСЕ Ваши больные умрут?" ответила, что все мы умрём когда-нибудь, в том числе и больные моего хосписа. Потом представила себе реакцию больных и близких и прибавила, откровенно соврав, что в хосписе всегда будет один больной, который поправится. Ну не удержалась, бывает.
На следующий день во время обхода - в каждой палате - слышала одну и ту же фразу:
«Елизавета Петровна, мы Вас вчера видели, Вы же обо мне сказали, правда?.. . Я сразу понял (а). "
Действительно, надежда умирает последней.
Йося
Йося (Иосиф) Б. Благодаря этому мальчику 10 лет я открыла детскую палату. Три полных года назад, примерно в это же время в ординаторскую пришла женщина и встала на колени.
«Нас выписали из госпиталя в Израиле летом. Мы думали, что все закончилось, но рак вернулся. Положите моего мальчика. Моего Йосю. Нам некуда больше идти. "
Иосиф Б. 10 лет. Рак яичка. ст. 4. клин. группа 4.
У меня не было места для него. Не было детской палаты вообще. Я до сих пор помню глаза и голос это матери. Как-то оправдывалась перед нею, не помню. Она стояла на коленях. Не плакала, а повторяла «Возьмите моего Йосю».
«Я возьму его, как только освободится койка. "
Это последнее, что я ей сказала. Койка освободилась к утру. Но маленький Йося умер и переводить было уже некого.
Мы освободили две палаты. Сделали просторную большую детскую, которой вот будет уже три года. Сделали за месяц. И приказы подписались сами собой, и мебель нашлась.
Вот только я все время вспоминаю Иосифа и его маму на коленях. И мне больно, от того, что я не смогла им помочь.
Сегодня я получила перевод из Израиля. «На детей хосписа». Это маленький Йося мне помогает. Мне так кажется.
Материнское вечернее
Укладываю спать младшего. Под подушкой нашла написанный от руки плакат. Кривыми такими буквами.
ХОСПИС ОТНИМАЕТ РОДИТЕЛЕЙ.
К моему отъезду в Москву приготовил.
Он прав.
Не обезболили
Девочка, о которой писала здесь.
Два часа назад. Ушла тяжело, с болями и одышкой.
Родственники не разрешили обезболить этого ребенка.
Хоронить её семье не на что совсем.
Последнее продали для того, чтобы вывезти её в Казахстан к «народному целителю, который лечил энергией солнца».
Господи, прости нас всех.
Новенькие
Больных много. В этот приезд, слава Богу, не было детей. Мальчик 18 лет, направленный в хоспис, так как отказывался от лечения, согласился на ампутацию. Уговорили, наверное. Помоги им Господи.
9 палата - Люба, 42 лет, красивая, с косой буквально до колена - я только читала про такие косы - поступила в хоспис из реанимации. Больна три недели. Жалобы - на увеличение живота. Сделали ультразвук - а в животе свободная жидкость - асцит. Взяли на пробную - раскрыли и зашили обратно.
Огромная опухоль желудка, с распадом и метастазами.
Ни болей, ни жалоб не было. Она даже не поняла, что смертельно больна. Все спрашивала, что же такое с ней случилось. С ней все время сидел муж, держал её за руку, наклонив голову и глядя куда - то вниз - а на шее, вместе с крестом, висело любино обручальное кольцо.
Он умерла почти мгновенно от профузного кровотечения в семь утра.
В 1 палате - под мирским именем лежит монахиня Марфа - а я её называла Александрой Федосеевной. Удивительной доброты женщина. Поддерживает больных молитвами. Лежит с Мариной, той самой, что хочет дожить до дня рождения.
2 палата - бомжиха. Вера. Верка - певица. Не знаю, почему так прозвали. Рак груди с распадом. Домой просится.
Сейчас Великий Пост. Кто может помяните их в молитвах. И помогите, если сможете.
Матери больных
Я пишу о всех матерях, которые бывают у меня. Возраст их детей - от пятидесяти до младенцев.
До поступления в лечении их детей испробовано все. Доступное и недоступное. Операции, химии, облучения, изотопы, антитела - список длинный. Перечень проведенного лечения одновременно характеризует и достижения нашей медицины, и наше бессилие перед смертью.
Маленькая бумажка, подписанная тремя докторами - направление в хоспис.
Они приходят тихо, держа на руках или за руку своих детей. Смотрят в глаза и спрашивают, были ли в моей практике чудеса. Говорят совсем мало, не едят вообще, спят урывками и ставят свечки в храме хосписа.
Утром моя ординаторская напоминает приемную какого- нибудь депутата - посетители с просьбами помочь, купить, положить, дообследовать или отпустить в отпуск. Только матери хосписных больных никогда и ни о чем для себя не просят.
Эта единственные люди, за которых и я не умею просить. Время от времени мне приходится кидать клич о тех, с кем не справляюсь. О помощи матерям - не могу. Я не знаю, какими словами воспользоваться.
Взрослым детям они поют колыбельные, которые пели когда их дети были маленькими. Когда матери поют, они раскачиваются в такт незатейливой песенки, как будто качают ребенка на руках.
С маленькими они слиты настолько воедино, что говорят «мы поели, поспали, пописали.. . "
«Не плачь, мама!» или «не плачьте мамо!»
Так просят их дети, если видят на глазах слезы. Они вытирают слезы и больше при детях не плачут.
Ни у одной матери я не видела истерики. Наверное, чтобы не закричать, они закрывают рот рукой, когда выслушивают от нас неутешительные прогнозы.
После смерти ребенка у них откуда- то находятся силы на оформление бесконечного количества бумаг и похороны.
Я помню одну мать, чей сын умер и она хотела заполнить стандартное заявление с просьбой не делать вскрытие.
Она написала под диктовку слова «Прошу не вскрывать тело моего сына.. «и сказала:
- Доктор, а ведь это уму непостижимо, что я пишу.. ..
Они приносят в хоспис фото своих детей, потом, после сорока дней.
Подписывают сзади - Елизавете Петровне от мамы Инночки, Коленьки, Игоря.
Это они, матери, попросили меня обязательно разбить цветник в память их детей. Когда будет достороено новое здание. Если оно будет достроено.. .
Стасик
Совсем маленьким в 1945 году он подорвался на мине в Киеве. Ему оторвало стопу и пальцы на одной руке. Это все, что мне было известно о нем.
Судя по истории болезни, его сдали родственники в дом инвалидов. Оттуда я его и забрала для обезболивания.
Стасик не мог нормально разговаривать, среди многих отклонений у него было расстройство речи, называемое эхолалией.
То есть на вопрос «Больно?» - он отвечал «Больно. "
«Не болит?» - «Не болит. «Так и общались.
Новые слова он повторял по несколько раз.
«Ли- за. Лу- блю. Ма - шин- ки. Муль- ти- ки».
У него не было среднего настроения. Эмоции выражал или в смехе, или в плаче. И то и другое делал от всей души.
Стасик провел у нас три месяца. Он был обезболен, и так как катастрофически не хватало мест в хосписе, я выписала его обратно в дом инвалидов, оставив его на выездной службе.
Я считала его умственно отсталым, из таких, кому все равно где находится.
Он громко заплакал, когда санитары из дома инвалидов приехали забирать его.
Пришла в палату, объясняя, что он поедет домой, а мы будем приходить к нему в гости. Стасик уткнулся носом в стену и не ответил ничего. Даже не повторил, как делал раньше.
Когда его увозили, он закрыл лицо руками и не посмотрел на меня.
Наташа
Я писала истории болезни, когда позвонили из поликлиники и попросили принять ребенка четырех лет. Опухоль ствола мозга, кома.
Девочку на «Скорой» привезли мама и бабушка. Она была похожа на спящую фарфоровую куклу.
Локоны черных волос, аккуратно уложенные мамой на подушке, пухлые розовые щеки, длинные ресницы, кружевная рубашечка. Ангел.
Первые два дня мама не общалась ни со мной, ни с другим персоналом. Ни слова. Бабушка выходила из палаты только подогреть еду, которую привозили из дома.
Приезжал вечерами отец - черный от горя, он садился около кровати и долго держал Наташину руку в своей. Просидев так несколько часов, он уходил, не говоря ни слова. Они были как глухонемые, говорили только жестами и глазами.
В течение следующей недели мы немного привыкли к друг другу и потихоньку разговорились.
Наташина мама рассказала о благотворительной организации, которая нашла денег на операцию в Германии. От этой операции её отговаривали врачи - украинские нейрохирурги, но «организация» сказала, что это от зависти, и потому что в Украине таких операций не делают. Девочку отправили на лечение в Мюнхен. Автобусом. Ехали полтора суток.
Немецкий доктор, посмотрев снимки в операции отказал и сказал, что ничего сделать нельзя. Локализация и размер опухоли были такими, что никакими способами, ни гамма - ножом, ни другими многообещающими методами извлечь было нельзя. Мать спросила, зачем она приехала. Он не ответил. Благотворители также развели руками - не знали.. . Прошло два дня.
Наташа ослепла и перестала говорить. Правая ручка и ножка повисли плетью, она все больше и больше спала. Ребенка решено было отправить на Родину. От мэрии предоставили билет на самолет до Киева. Благотворители так и не появились.
«Когда самолет поднялся над городом и пролетал над большим полем, я хотела одного - чтобы всё это кончилось. Мне так хотелось, чтобы этот самолет упал и мы с Наташей умерли вместе. Но мы не упали. Теперь мы здесь. "
«Муж - Володя - порубил в доме все иконы. Он больше не верит в Бога. Попросите Вашего батюшку не заходить к нам. "
Володя тоже стал понемногу разговаривать с нами.
«Объясните мне одно - зачем все это? Почему моя дочь? Почему все вокруг такие гады, а? "
Он даже не говорил - он рычал. Медсестры его боялись.
Рано утром началось преагональное состояние. Вызвали отца с работы.
Он, как всегда, сел около кровати и взял её ручку в свою.
Когда стал менятся характер дыхания - отец заметался по палате, срывая с себя галстук и разрывая в кровь пальцы своих рук. Мать сидела не шевелясь.
Сестры испуганно позвали меня с другим доктором.
Владимир спросил -
«Это всё?» - таким голосом, что мне захотелось исчезнуть с лица земли.
Пересилив себя сказала
«Пока нет. Но Наташа умирает. "
«А мне что надо делать ?» - прохрипел он. Мать закрыла лицо руками.
Я спросила, не хотят ли они взять Наташу на руки.
Потеплевшим голосом он спросил: «А можно ?»
Усадила их на диван и передала им ребенка.
Они держали её последние десять минут. Мне казалось бесконечностью слушать её хрипы. Но чем реже дышала маленькая Наташа, тем спокойнее становился отец.
Это он сообщил «Всё. Она ушла», когда девочка перестала дышать.
«Разрешите мне подержать её ещё. «Они долго сидели, держа в руках девочку.
Потом осторожно переложил её в кроватку, поцеловал.
- Я не купил ей туфельки с камушками. Она очень хотела.
- Вы пойдете в магазин и купите ей сейчас.
- Пойду. Простите меня, ладно.
- Это Вы нас простите.
- Доктор, а дальше что?
Я не нашла что ответить.
Жизнь продолжается
Есть вещи, которые невозможно объяснить. В силу обстоятельств я на стороне больных, стараясь разделить их переживания. Так или иначе, общаясь с ними, становится не возможным не разделять мир на хороших и плохих, оставаясь беспристрастным наблюдателем.
Ольге было 25. Двое детей. Мальчик и девочка - погодки 4 и 5 лет. Муж старше её лет на десять. Не работала. Рано выйдя замуж занималась детьми и домом.
Меланома, больна 3 года, процесс остановить не смогли. Привезли из дома - маленькая квартира, муж не хотел, чтобы дети видели как умирает их мать.
Худенькая, с большими синими глазами. Метастазы в позвоночник, боли. Она все время ждала детей. К их приходу она подкрашивала губы и переодевалась в привезенную из дома одежду. Для них она складывала фрукты, которые оставляла после хосписного полдника. Под подушкой держала зеркало, в которое обязательно смотрелась, когда слышала шаги около своей палаты.
Их приводил муж, почти каждый день. В первые визиты дети жались к кровати, дарили маме свои рисунки. Тихонько приходили и уходили, держась за руку отца.
За неделю освоились - стали играть с рыбками и канарейками в коридоре хосписа, любили подглядывать в другие палаты, и часто спрашивали что у нас будет на ужин. Санитарки плакали и кормили их тем, что принесли для себя на суточное дежурство. Они же переплетали девочке лохматые косички, которые отец не научился заплетать.
Потом стали приходить реже. Ольга плакала и молчала. Муж звонил редко.
Недели через две отец привел их снова. У девочки были красивые бантики, мальчик - в свежевыглаженной рубашечке. Есть они больше не хотели. И картинок с собой не принесли. Постояли у Ольгиной кровати и сказали, что сегодня идут в зоопарк.
Проводив их до лифта, вернулась в отделение. Санитарка смотрела в окно.
- Смотрите, доктор!
Я подошла и увидела, как около ворот больницы стоит молодая женщина.
Выйдя из дверей, дети бросились к ней, каждый взял её за руку. Припрыгивая, они пошли дальше.
Мы помолчали.
А потом пошли в палату, где громко плакала Ольга.
Последняя запись
Сегодня шесть лет со смерти Веры. Этой конференции - 10 лет. Как сильно изменился мир с тех пор. Как много людей перешло в категорию «бывшие «, как много новых друзей появилось из ниоткуда. Спасибо всем, кто с нами рядом.
Я жду и верю, что война закончится, что все мы перестанем делать и писать друг другу напрасные, злые слова. И что хосписов будет много. И не будет раненых и голодных детей. До встречи, Вера!