Мой муж очень умный. У него есть документы, подтверждающие это: дипломы доктора наук и лауреата престижной премии. Остальное — две диссертации и длинные списки публикаций — само собой.
Наука для него всегда была на первом месте.
Он знает то, о чём даже не догадываются другие. Он отдаёт аспирантам свои научные разработки, но молодёжь относится к учёбе, как к способу откосить от армии, и ничего не ценит. Его идеи используют и, к сожалению, крадут другие доктора наук.
Об этих людях он старается не говорить.
Он умеет зарабатывать деньги. Правда, не умеет получать заработанное им в полном объёме, потому что ему приходится делиться с теми, кому деньги нужнее, а таких людей всегда хватает. Они прямо так и говорят: «Мне нужны деньги!» Они влезают в чужие проекты и требуют, чтобы им вовремя выплачивали то, что заработали другие.
Мне это не нравится, лучше бы муж отдал деньги мне, а я издала бы свой любимый роман. Но я не могу изменить несправедливый научный мир, поскольку никогда не вмешиваюсь в дела мужа. Я знаю, что ему тоже не нравится такое положение вещей, и стараюсь не портить ему настроение бесполезными сожалениями.
Всё равно он не даст мне деньги на книгу. Наверное, он прав: лучше, если книгу печатает издательство. А вообще-то книг и без того много.
Он работает по субботам, иначе не успеет сделать всё по проектам и написать длинные отчёты, которые должны быть понятны заказчикам. Те иногда ни черта не смыслят в том, что именно делают для них другие, и запросто могут отказаться платить обещанную сумму. Железный аргумент: «Я не понял, как работает ваша программа, значит, она вообще не работает».
Это неудивительно: военный отставник, чем-то там руководящий в НИИ, не имеет даже кандидатской степени, и ему удобнее сморозить явную глупость, чем попросить специалиста объяснить. Видимо, они передумали заниматься этим проектом: там есть и другие сложности, которые им не по зубам.
Вероломные заказчики не вносят в свои ведомости законную зарплату мужа за полгода, а он не хочет с ними судиться: можно потерять не только время, но и здоровье.
Что называется, проехали…
Он умеет мыть посуду и одновременно смотреть телевизор. Звук очень громкий, однако в соседней комнате я хорошо слышу, как бьётся тарелка. Или две. Это зависит от того, сколько тарелок он использовал, потому что моет посуду он только за собой, но это и к лучшему. Ручки у чашек отбиваются, как правило, сразу же, носики у чайников — через неделю.
Я спокойно отношусь к тому, что посуда бьётся, поскольку она бьётся у нас постоянно. Я покупаю её в запас, и у нас всегда есть из чего есть и пить.
Посуда бьётся — жди удач.
Он чинит «молнии» на своих куртках и сумках. Берёт плоскогубцы, старательно возится примерно полчаса, потом обращается ко мне с убедительной просьбой сходить в магазин. Я не отказываюсь, хотя представляю, что мне предстоит… Через две недели «молния», с большим трудом вшитая мной вручную, будет работать безупречно. Конечно, в том случае, если мне ежедневно напоминать о моём предназначении в записках.
Правда, сама я считаю, что у меня иное предназначение.
Он всегда пишет мне записки, чтобы я не забыла, что я должна сделать. Но если я буду делать всё, что должна, у меня не останется времени на то, что я хочу, а это неправильно. Но сами по себе записки правильные и вполне грамотные.
А кто мне ещё напишет письмо, кроме него? Разве что по электронной почте.
Он очень занят и устаёт на работе за компьютером, поэтому после ужина смотрит телевизор, в основном новости. Книг он сейчас не читает, даже своих любимых Гашека и Бродского. Таким образом, я могу писать и печатать практически что угодно, не подвергаясь его справедливой критике (мужчины считают, что они всегда правы, а женщины должны знать своё место).
Но мне так даже удобнее.
Он умеет избавляться от ненужных вещей — внезапно, когда меня нет дома. Уходя куда-нибудь по выходным, я могу лишиться любимой сковородки или старого чайника, в котором собиралась греть воду, когда отключат горячую. Кресло, которое я хотела перетянуть, «ушло» рано утром, пока я спала. Конечно, я понимаю, что достойна лучшего, и пора бы купить новое кресло. А с другой стороны, когда мне в нём сидеть? Обычно я чем-то занята, а телевизор мы с кошкой смотрим на диване — его вынести из квартиры довольно трудно.
Впрочем, без кресла в комнате намного свободнее.
Он старается пить чай без сахара, но тогда ему нужно пол-шоколадки или пять конфет. Если пить чай три раза в день, шоколадное удовольствие быстро тает и приходится переходить на сахар. Однако сахар тоже заканчивается — именно в тот момент, когда я слушаю оперу в театре. Мобильник настойчиво гудит, но это никому не мешает — оркестр играет значительно громче. «Я в театре», — тихо говорю я, не слыша ровным счётом ничего. Мобильник гудит ещё три раза, затем я получаю SMS-ку: «Сахар!»
Спектакль идёт до десяти часов, но я успеваю зайти в магазин и купить пачку сахара и пакет сливок. Полгода назад муж решил, что чай надо пить со сливками, и наличие в доме молока для него не аргумент.
Со сливками так со сливками.
Он любит поесть, но я уже не люблю готовить… Однако я готовлю, причём довольно быстро. «Накидай мне что-нибудь, я сейчас приду!» За 20 минут я должна сварить суп, а лучше поджарить картошку, рыбу или мясо, сделать салат и заварить чай — зелёный, в большом чайнике с носиком. Я знаю, что мужа надо кормить тем, что он любит.
Поэтому я Котик.
Он должен пройтись после ужина, чтобы не поправляться. Это примерно час ходьбы. Я не люблю быстро гулять по одному маршруту; кроме того, уже поздно, темно, холодно, сыро, скользко
А в хорошую погоду мы гуляем вместе.