(Интервью, взятое мною у меня в 2009 году)
Вопрос: — Скажите, как вы относитесь к своей свекрови?
- Моя свекровь живет далеко от Москвы (в станице Н… краснодарского края), поэтому вижу я ее крайне редко. Она очень своеобразный человек: рваные носочки, просветленные глазки, бровки домиком, узелок волосиков на затылке, ручки на животике — божий одуванчик, одним словом. В общем-то неплохая стандартная бабулька.
Когда мы с мужем поженились, я ее пригласила к нам — ну, познакомиться. Жили мы тогда крайне неинтересно, бедно — лучше не вспоминать. Но мужа я очень любила, поэтому написала свекрови письмо: так, мол, и так, мама, приезжайте в гости, положим вас куда — нибудь, тесно у нас, но, как говорят в народе — в тесноте, да не в обиде. Приезжайте, мама, на пару деньков. И сына повидаете, и нам радость.
* * *
Приезжает она в назначенный день и час — я распахиваю дверь и вижу такую картину: стоит «мама» в окружении тюков, свертков, сундуков и одеял — и (блин!) — в честной компании каких-то родственников. Вот такая подлая картина. У меня челюсть упала на грудь.
Ну, я изобразила бледную радость кривой улыбкой и простерла руки: пожалуйте, мама, будьте, как дома, не стесняйтесь! Чего ж теперь с вами делать.
Родственники тем временем разбрелись по кухне и туалету, а мамуля по-хозяйски открыла бар в стенке, где у меня стояла коллекция маленьких бутылочек с различными спиртными напитками, и говорит: когда, дочка, ты выбросишь всю эту выставку из бутылочек? Они мне не нравятся…
Я ей таким же тихим голосом отвечаю: Не лезьте, мама, мне в душу. Я ведь и опечалиться могу…
На том и порешили.
Свекровь пошла лепить пельмени и варить борщ (они получились фантастически вкусными), а на ночь глядя случилась первая ссора.
* * *
Родственники улеглись на полу по углам и тут же захрапели. А мамуля, божий одуванчик, молча покидала с нашей единственной кровати МОЕ покрывало и простыни, постелила свое белье и одеяло, взбила МОЮ подушку и ласково позвала своего внука Коленьку, которого привезла с собой: «Ложись, внучок! Кроватка готова!»
Все бы ничего, но Коленька страдал ночным энурезом.
Я осторожно так говорю: мама, это все же наша кроватка… вы уедете, будь вы неладны, а нам на ней спать…
Она подняла бровки: -а это ты к чему?
Я: — а к тому, мама, что Коленьке я постелю на раскладушке в кухне…
Она: — Ну вот еще! Дитя — в кухню?! Это еще зачем?!
Я: — А затем, мама, что вдруг Коленька написает в нашу с мужем кроватку, а ему, как-никак, 27 лет уже…
И знаете, что мне ответила моя свекровь? «Ничего, доча, не волнуйся, Коленька обычно СОВСЕМ ЧУТЬ-ЧУТЬ ПИСАЕТ В ПОСТЕЛЬКУ «Чуть -чуть, типа, не считается! Переживете!
Моего мужа утешение мамы не обрадовало, и он выгнал 90-килограммового Коленьку на раскладушку. Пусть писает на здоровье — чуть-чуть поменьше или чуть-чуть побольше: не жалко.
Коленька, конечно, обиделся, но, выкурив дорогую сигару (подарок наших друзей), согласился скоротать ночь на неудобной раскладушке.
* * *
Наутро свекровь со мной не разговаривала. Взбешенный муж целый день возил Коленьку, Машеньку и Наташу по всевозможным рынкам и покупал им всем подарки.
Через две недели этот ад кончился. Но, увы, не навсегда.
Потому что свекровь позвонила из станицы и тихим голосом попросила ей помочь «безвозмездно» — выслать 600 долларов на покупку «утяток, цыпляток и новых сапог для Маши». Она говорила так, словно речь шла о шестидесяти рублях. Для нас с мужем да и вообще для граждан РФ тогда это были большие деньги, но они у нас были. Муж, конечно, выслал их маме, мы же остались в прямом смысле без штанов.
* * *
Через два месяца свекровь позвонила снова и сказала, что «нужно еще 500 долларов, так как купленные цыплята подохли, нужны новые и живые».
Таких денег у нас не было, но мама не огорчилась: что ж, мол, чего нет, того нет. Вышлите, сколько можете. И легко согласилась на 50 долларов.
Эти поборы продолжались до лета: то кто-то тяжело заболевал, то кому-то были нужны деньги индюку на операцию, то ей самой позарез требовались новые очки…
Точка была поставлена самой свекровью — вернее, ее ошибкой. Есть же поговорка — жадность фраера сгубила…
* * *
Однажды летом, на рассвете, в дверь раздался звонок. Я побежала открывать и чуть не сползла по стенке: на пороге стоял Коленька и широко улыбался: «А я теперь у вас буду жить, в столице!»
Муж посерел лицом: это с чего ты взял?
Коленька улыбнулся еще шире: а бабушка так сказала! Езжай, говорит, внучок, в столицу, неча тебе на поле спину рвать… Они тя прокормют…
Надо сказать, что Коленька, несмотря на диагноз, успел тогда жениться второй раз. Он вообще был парень бравый, мускулистый, здоровенный. Но физическую работу терпеть не мог. Не исключено, что в его планы входило перебраться к «дяде с тетей», потом перевести жену и припеваючи зажить у нас на шее.
Я говорю: Коля, ты видишь, что здесь негде развернуться. Ты видишь, что я жду ребенка. Все, что я могу для тебя сделать хорошего — дать денег на обратную дорогу.
Муж же отвел его в сторонку и объяснил ему свою позицию настоящим мужским языком.
* * *
Коленька уехал. Но со свекровью у нас отношения испортились навсегда, она перестала звонить, писать, не поздравила даже с рождением ее внучки, не видела ее все эти 10 лет, не интересовалась ее судьбой.
Через пару лет нам стала известна причина ее молчания: Коленька, приехав тогда домой, рассказал бабушке, а значит, и всей станице, что мой муж его избил до потери сознания и выгнал пинками на улицу.
Теперь нас изредка одолевают звонками различные пятиюродные братья-сестры мужа. Начинают робко и издалека рассказывать про тяготы жизни. Но этот номер больше не проходит.