Начинается невинно — с земляничного суфле, похожего на взбитое с розами облако.
За ними упругие желе, белотелые пудинги, рыхлые медовики и распутная пахлава.

Всё, это провал.

Тебя подчинили эклеры, непристойно жирный тирамису и совсем уж бесстыжий шоколадный бисквит, обложенный засахаренными вишнями, как наложницами.
— Попробуй кекс!
— Я сегодня не буду сладости…

Марципан от изумления трескается.
Из эклера выползает кремовая гусеница, чтобы посмотреть, кто это сказал.
Пчела, влюблённо жужжащая вокруг пахлавы, теряет сознание и падает в сироп.

«Она не будет сладостей, она не будет сладостей, — шелестит над столом. — Она нас не хочет!»
Все замирают.
Где-то на краю взвизгивает слабонервный мармелад.

— Сегодня новые пирожные, с абрикосом! Видела?
— Я видела весы!
— Ну и что?
— Знаешь, на сколько я поправилась!
— О, крем-брюле! Взять тебе? Оно не калорийное.
— Не калорийное? — с надеждой переспрашивает она.

Все смотрят на крем-брюле.
Крем-брюле втягивает живот и размашисто крестится.

— Там же нет теста!
— Тогда возьми.

Над десертным столом слышен дружный вздох облегчения.
Мармелад вытирает испарину.
И только шоколадный бисквит пожимает плечами: он сразу знал, что этим всё и закончится.

Любимый грех дьявола — не честолюбие, а чревоугодие.

Дали бы Нео хоть раз попробовать тирамису, и о судьбе матрицы можно не беспокоиться.

«С такой кормой вдоль кромки океана не пробежишься», — злорадно думает бисквит, глядя вслед, и подмигивает засахаренной вишне.