Да что же? Идут одинокие люди, печальные люди,
И каждый из них и судья, и ладья, и пасьянс в рукавах —
Судьбы ли, страны. И всем нам одинаково честно и трудно,
Всем нам одинаково и одиноко, всем жизнь коротка.
Нас ангелы крестят — и плетью, и платой, и платьем — плитой над макушкой,
А мы, посмотри, боже мой, уже ровно по горлышко смысла полны.
Ведь ты говорил: «Человечество так откровенно меняется в душах,
Что меньше родных с каждым годом, что меньше нам сродных, но больше больных».
Но люди идут и стоят, и сжимают в ладонях какие-то мокрые тряпки,
Которые после окажутся жизнью — прожитой, отбытой послушно — как срок.
Но люди везде. Собери, я прошу, собери нас в охапку:
Цветами, рябиновой гроздью, рассыпанным словом — как в руки песок.
Затем, что все мы здесь — в побеге, в дороге, закладкой на мятых страницах,
Слепцы, мудрецы, мертвецы, но разлиты, разбавлены пресной водой.
Затем, что и ты — сразу черт и мессия, пожар и родник, всем и брат, и убийца,
Ты тоже — изгнанник, изменник, подлец и возлюбленный мой.