Хмурый Да самый старый из племени Трёх китов
И выглядит так, будто рухнет, не ровен час.
И никто не помнит времён, когда
Был бы моложе Да,
Чем сейчас.

Да говорит, что щупал живьём всех племенных вождей.
И что видел травы. Зельным-зельно.
Длинней, чем твоя рука.
Молодёжь смеётся над баснями старика,
Молодёжь имеет дела важней.

Тётка Шим, что готовит снадобья из коры,
От которых хохочешь ты, словно уже не ты,
А внутри просыпаются мёртвые всех времён,
Говорит, что Да был на острове с той поры,
Когда не было острова чёрного, неба красного, а Киты
Были просто рыбами, не создавая еще племён.

Каждый охотник племени был вон там,
В перекошенной хижине Да между двух вершин,
Потому что никто не сшаманит краше, когда болите.
Да вырывает чёрные зубы в хвалу Китам,
Споив тебе перед этим отвара Шим,
И воспевает молитвы святой Кулите.

Старцы тащут к нему свои кости и хмурый Да
Натирает им спины удушливым соком трав,
Добавляя в него слизь большой елеходной Улиты.
- Да, а раньше и правда с неба текла вода?
Или же ты запутался, раз соврав?
И напомни-ка, ради кого я болею, Да?
- Это радикулиты.

Бабка Цэй, что тащит из женщин племени новых душ,
И поёт, когда старые отправляются к Трём Китам,
Так поёт, что и гром не услышишь, коль громыхни,
Говорит, что уж если ты занедужь,
Или если в охоте порвался по лоскутам,
Отправляйся к Да, но не слушай его брехни.

Молодняк и внимает Да, и сживает Да из лагун,
И ходит с ним посмотреть на мир за большой утёс.
Только мир не похож, как клянётся Да, на огромный мяч.
- Почему ты не можешь просто сказать, что лгун?
Как же нам доверять тебе, старый болтливый пёс,
Коли ты и сам постоянно твердишь, что врач?

Шим спешит к нему перед сезоном песчаных бурь,
Тащит в подоле живой ещё ананас.
- Как дети не снедают сами, вот так и ты.
Не хмурься. Запрись и не балагурь.
И когда мы уйдем, постарайся для новых нас
Придумать кого-то серьёзнее, чем Киты.